Небо за нас (СИ) - Оченков Иван Валерьевич
— Никак нет!
— Вот и славно! — пожал ему руку, после чего наклонился к уху и отчетливо, чтобы все слышали, прошептал. — А мундир все же заведи!
Затем переждав смешки, обратился уже ко всем.
— Благодарю за службу, господа! Полагаю, что могу и дальше надеяться на ваше усердие и храбрость!
— Ваше императорское высочество! — неожиданно обратился ко мне один из офицеров. — Позвольте вопрос.
— Как зовут?
— Лейтенант Шишкин 2-й.
— Изволь.
— Ходят слухи, что вы намерены отправить раненных и больных пленников в Константинополь?
— Желаешь напроситься в сопровождающие? — усмехнулся я, начиная догадываться, откуда ветер дует.
— Никак нет, — смешался Шишкин. — То есть, если будет на то ваша воля, я согласен, но хотел бы спросить об ином. Правда ли, что их отправят на трофейных судах? Коли так, их ведь союзники тут же себе вернут…
— Боишься без призовых остаться? — усмехнулся я. — Если так, то рано беспокоиться начал. Дело это пока не решенное…
– Прошу не поймите меня превратно, — смутился офицер. — Но…
— Никоим образом. Всего доброго господа!
Уже оказавшись в разъездном катере, я немного расслабился и позволил себе пошутить.
— Трубников! Видел, как на тебя господа офицеры косились?
— Нет, а что?
— Кажется, они решили, что автор идеи с передачей пленных ты!
К слову сказать, определенная доля правды в этом была. На совещании флагманов никто из простых офицеров не был, зато воззвание к союзникам Трубникова, где тот изложил совершенно ненужные на мой взгляд подробности предполагаемой передачи, читали многие.
— Но почему? — возмутился журналист. — Это же генерал Тимофеев!
— Ну так, его превосходительству, пардон, по морде не больно-то дашь, а ты вот он.
— Вы, верно, шутите? — разом погрустневшим тоном осведомился Трубников.
— Конечно. Но все же постарайся держаться подальше от наших моряков. Черт знает, что у них на уме!
Подшутив над журналистом, я решил немного развеяться. Все же непосредственная опасность городу больше не угрожает, а значит можно позволить себе небольшой отдых. Хотелось простых человеческих радостей. Прогуляться по улицам, лениво козыряя встречным офицерам и раскланиваясь с дамами. Посидеть в какой-нибудь кондитерской за чашечкой кофе с пирожным. Да так, чтобы за спиной не толпились штабные вместе с адъютантами…
Несмотря на обычную для конца ноября хмурую погоду, настроения в Севастополе царили самые праздничные. Моряки и военные ходили именинниками, принимая поздравления подчас от совершенно незнакомых людей. На Екатерининской площади, перед выставленными на всеобщее обозрение трофейными орудиями из которых еще недавно били по городу, практически каждый день играл оркестр.
Иногда на улицах встречаются бредущие под самой незначительной охраной колонны пленников. В первые дни их появление вызывало неизменный интерес, потом привыкли. Так что теперь, на потерявших всякий лоск европейцев враждебно смотрят только раненные или потерявшие родных и близких.
Как ни странно, лучше всего относятся к пленным туркам. Лишившиеся оружия аскеры вели себя крайне предупредительно и готовы были на любые работы, лишь бы их за это кормили. Тоже можно сказать и про большинство британцев. Узнав, что есть возможность улучшить свое положение, простые ирландцы, шотландцы и даже англичане охотно соглашались трудиться по специальности. А вот французов почему-то недолюбливают. Говорят, мало мы вас били в 1812, раз снова пришли!
Составляя реляцию, я приказал отдельно отметить заслуги гражданского населения, стойко переносившего тяготы осады и по мере сил помогавшим армии и флоту в обороне. Надеюсь, августейший отец не оставит жителей без своей милости.
— Приехали, Константин Николаевич! — отвлек меня от размышлений голос Юшкова.
— Куда? — удивился я.
— Вы же хотели посетить госпиталь, — напомнил адъютант.
— Разве? Впрочем, давай заглянем, раз уж приехали. Тем более, что там, кажется, весело.
Выбравшись из пролетки, мы с Юшковым быстро прошли в никем не охраняемое здание, из которого и впрямь доносились какие-то ужасные звуки, отдаленно напоминавшие музыку. Как вскоре выяснилось, повод для праздника был более чем весомый. Тяжело раненый на Альме капитан Волынского полка барон Александр Христофорович фон Фитингоф-Шель выздоровел и тут же сделал предложение ухаживавшей за ним сестре милосердия мадемуазель Юрловой. В связи с чем, был устроен импровизированный бал.
Роль музыкантов взяли на себя выздоравливавший мичман Полуэктов с мандолиной, а также хромой матрос с балалайкой. За непонятно откуда взявшимся роялем устроился хирург — коллежский асессор Полубаринов, рядом с которым стоял какой-то шотландец с самой настоящей волынкой.
Звучание у этого импровизированного оркестра, разумеется, оставляло желать лучшего, но никого из присутствующих это, кажется, не смущало. Жених с невестой танцевали, все вокруг счастливо улыбались и только мое внезапное появление, едва не испортило людям праздник.
— Ваше императорское высочество⁈ — попытался вскочить изумленный врач.
— Добрый день, господа, — сделал я успокаивающий жест. — Не хотел вам мешать, но… что здесь происходит?
— Прошу прощения, — вышел вперед главный виновник торжества, на груди которого рядом с Анной III степени сверкал новенький орден святого Владимира IV степени. — Но Татьяна Петровна великодушно согласилась составить счастье всей моей жизни и…
— Ваше высочество, — присоединилась к нему будущая супруга. — Не откажите в милости стать нашим посаженным отцом!
— Э… — немного растерявшись, промычал я, но тут же исправился. — С удовольствием!
— Ура! — обрадовались все.
— Прошу прощения, ваше высочество, — шепотом спросил Фитингоф. — Шампанское у нас было, но, к сожалению, закончилось. Неугодно ли водки?
— Не вижу повода отказаться, барон, — усмехнулся я и, получив рюмку с хлебным вином, сказал тост.
— Милостивые государи и милостивые государыни. Не могу выразить, до чего мне приятно находится теперь в вашем обществе! Здесь в славном русском городе Севастополе, который мы все смогли отстоять от неприятеля. Да, именно, мы все. Армия, флот, а также все жители вплоть до последнего мастерового объединили свои усилия и победили. Но особенно отрадно осознавать, что, несмотря на все горести потерь, и жестокости войны, наши сердца не разучились любить. Вот за это я и предлагаю выпить!
Кажется, мои слова всем понравились, а в особенности, одной из сестер милосердия с медалью на груди, чье лицо показалось мне смутно знакомым. Вскоре снова заиграла музыка, и она внезапно оказалась совсем рядом.
— Спасибо! — тихо шепнула мне она.
— За что?
— За все. За спасенный Севастополь, за победу, за добрые слова…
— Дуняша? — наконец узнал я ее.
— Слава богу, а то думала, что вы меня не узнаете.
— Как можно-с! Ведь вы с батюшкой приютили меня. Кстати, как он? Может быть, чего-нибудь нужно?
— О, нет, спасибо. С ним все благополучно. Хотя небольшая просьба у меня все-таки есть.
— Слушаю.
— Ужасно хочется танцевать. Пригласите меня?
— С удовольствием!
Эпилог
С чего начинается всякое большое дело на Руси? Разумеется, с совещания высокого начальства. В данном случае меня, Корнилова, Липранди, Реада и конечно же Муравьева. Остальных пока что решили в мои планы не посвящать.
— Господа, — без обиняков начал я. — У нас есть два варианта действий. Первый — провести демонстрацию флотом против Константинополя, оказав тем самым давление на Порту. Либо же высадить десант в Трапезунде, поставив, таким образом, шах и мат турецкой армии в Закавказье. У кого какие соображения, прошу высказываться?
— Гхм! — С трудом прочистил горло не привыкший еще к моей манере вести совещания Реад. — Осмелюсь спросить у вашего императорского высочества, а государь знает о ваших планах?
