Небо за нас (СИ) - Оченков Иван Валерьевич
— А с чего ты взял, что будут проволочки?
— А как же-с? Дело-то небывалое, чтобы воюющая, да еще и победившая сторона была не просто согласна отдать пленных, но и безо всяких условий. Помяните мое слово, никто из генералов или адмиралов, или даже послов на себя такую ответственность не возьмет, предпочтя переложить ее на высокое начальство в Париже и Лондоне.
— И что с того? Телеграф, слава богу, теперь везде есть. Ответ быстро придёт…
— Константин Николаевич! Да где ж вы такое видели, чтобы решения быстро принимались? Сначала их все депутаты обсудят, потом все министры, а уж о чем они договорятся, никто предсказать не сможет…
— Ну допустим. Нам-то с этого, какой прок?
— Ну как же-с! Во-первых, ваше высочество прославится на всю Европу своей гуманностью и милосердием. Во-вторых, с этого момента виноваты в смертях больных и раненных английских и французских солдат станут их правительства. Что, в-третьих, покуда не знаю, но чую, что будут еще выгоды…
— А вот тут ты прав, — заинтересовался я. — Скажи мне лучше, а нельзя ли сделать так, чтобы одни европейские газеты нас хвалили, а другие, наоборот, ругали и говорили, что мы это все для отвода глаз делаем, а сами недоброе замышляем?
— Чего уж проще? Тем более что для этого и делать ничего не надобно. Они сами все додумают и напишут!
— Положим, что так. А если все-таки не получиться больных отправить?
— Да и пес с ними! Как говорят в народе, наше дело петушиное. Прокукарекал, а там хоть не рассветай!
— Ну-ну, — хмыкнул я, понимая, что никакой негативной коннотации на данный момент в его словах нет.
Бог знает, получится из этой затеи что-нибудь толковое или нет, но определенный информационный шум создаст. А мы под это дело кое-что предпримем. Наведаемся к Константинополю… или все-таки к Трапезунду?
Определенный смысл в предложении Муравьева был. Обрушение Кавказского фронта турок поставит противостоящую нам коалицию в трудное положение. В Закавказье армию быстро не доставить, это не Босфор с Дарданеллами. Более того, им на этот театр военных действий вообще наплевать. Они и в моем прошлом палец о палец не ударили, когда Муравьев захватил Карс.
В общем, остается только один вопрос. А с какой, собственно говоря, стати, старик вдруг стал со мной откровенничать? Мы с ним, мягко говоря, не друзья. К поддерживающей меня придворной группировке он тоже не принадлежит. Сыновей, которые могли бы сделать карьеру в моем окружении, насколько я знаю, у него нет, одни дочери… а может это вообще не его мысли? Может он посланник отца?
Пожалуй, нет, Николаю Павловичу такие интриги совсем не свойственны. Он при всех своих недостатках человек прямой и честный. Прислал бы именное повеление и дело с концом. Да и сам Муравьев не самая подходящая кандидатура для тайных посланий.
Утром меня снова захлестнула волна неотложных дел. Во-первых, следовало проводить отбывавшего в Петербург брата. Как я предсказывал, уезжал он не один, а с целой компанией высокопоставленных пленников: адмирал Дандас, лорд Раглан, генерал Канробер, герцог Кембриджский, принц Наполеон. Прочих генералов рангом пожиже, включая Боске, Симпсона и Сулейман-пашу решено отправить немного позже. Чтобы не задерживаться в пути, с собой им разрешили взять только по одному слуге. Пообещав, что остальные вместе с немногими уцелевшими во время бури вещами прибудут позже.
Зато конвой отрядили весьма внушительный — сотню донских казаков из числа наиболее отличившихся и сводный эскадрон из Лейхтенбергских и Веймарских гусар. Это, к слову сказать, была моя идея. Героев доставивших таких важных пленников наградой точно не обойдут. Стало быть, и донцы свое получат, и с полка моего покойного брата опалу снимут.
— В пути нигде не задерживаться! — отдавал я последние распоряжения брату и командовавшему конвоем Тацыне (посланного специально в надежде на царскую милость). — Нечего на них обывателям пялиться, чай не заморских зверей везете. Все же, какие ни есть, а генералы и представители правящих домов!
— Слушаюсь! — шутливо вытянулся Мишка.
— Для меня было честью скрестить оружие с вашим императорским высочеством! — поклонился на прощание Канробер. — Думаю, что выражу всеобщее мнение, сказав, что противостоящие нам русские солдаты ничуть не уступают своим предкам, противостоящим нам на бородинском поле.
— А мне, господа, если уж быть совершенно откровенным, наше противоборство не доставило ни малейшего удовольствия, — огорошил я высокопоставленных пленников. — Нет, правда, кто-нибудь может мне объяснить, ради чего мы сражались? Из-за чего погибло много храбрых воинов с обеих сторон? Оказались на дне прекрасно построенные корабли? Как вообще могло получиться, что христиане выступили на стороне своих извечных врагов, против страны, которая не сделала им ничего дурного?
— Боюсь, что у нас нет ответа на этот вопрос, — развел руками французский генерал.
Британский лорд и оба принца тоже промолчали, зато стоявший неподалеку Трубников все это тщательно записал. Затем мы с Мишкой встали с ними в ряд, после чего нас тут же сфотографировали. Так сказать, на долгую память. Дело это, к слову, в нынешнее время совсем не быстрое, так что гости едва не замерзли, после чего расселись в поданные им кареты. Одну для великого князя и принцев, другую для генералов. Еще на нескольких возках везли захваченные знамена и другие регалии.
Я же, покончив с проводами, снова окунулся в рутину. Первым делом, нужно было посетить мастерские, занятые сейчас ремонтом пароходов. Причем не только трофейных, но и наших. Все-таки паровые машины пока еще не слишком надежны и требует неустанного ухода.
Попутно, произвел награждения отличившихся во Втором Синопском сражении нижних чинов из числа пароходных команд. Дело в том, что нынешний обычай, когда на отличившуюся часть или корабль выделяется известное количество знаков военного ордена или в просторечии георгиевских крестов, которые потом распределяются по жребию, я считаю в корне не правильной и даже вредной.
Чтобы награды доставались действительно отличившимся, я потребовал составлять подробные представления. Непривычные к подобному командиры, разумеется, не торопились, но после животворящего фитиля, опомнились и представили то, что от них требуется.
— Канонир Иван Морозов, — начал зачитывать представление вахтенный начальник, — метким выстрелом поразил вражеский пароход, заставив его остановиться и спустить флаг!
— Экий молодец! — похвалил я зардевшегося матроса, прикалывая ему на форменку крест.
— Рад стараться, ваше императорское высочество! — гаркнул тот в ответ.
— Марсовой Федот Гурьев, видя, что неприятельское ядро сбило кормовой флаг, получив у боцмана новый, невзирая на неприятельский огонь, поднял его…
Дело, в общем, простое, но вместе с тем крайне важное. Для каждого надо найти доброе слово, похвалить ободрить. Если отличившийся находится в госпитале передать награду туда, если же, погиб, передать ее родным, чтобы гордились…
Покончив с награждениями, я направился к выстроившимся для прощания офицера и в какой-то момент почувствовал какую-то неправильность. Все вроде бы как заведено, но что-то все же не так…
— Господа, а где ваш механик?
— Но, ваше императорское высочество, — замялся командир «Херсонеса» капитан-лейтенант Руднев, — Он же не офицер.
— Вздор, Иван Григорьевич! В бой мы шли все вместе, стало быть, его место в строю!
Через минуту прибежал взъерошенный рыжий механик в помятом парусиновом полотнянике и сконфужено встал в конце строя. На так называемый «шкентель».
Пожав всем офицерам руку, я задержался рядом с виновником переполоха.
— Как зовут?
— Иоганн Краузе, ваше императорское высочество, — почти без акцента представился тот.
— Немец?
— Я из Риги.
— Рад знакомству. Полагаю, никто не сомневается, что в успехе нашего сражения немалая доля заслуги механиков и машинных команд?
