Скопа Московская (СИ) - Сапожников Борис Владимирович
— Не гоже тебе, князь-воевода, — попытался остановить меня Хованский, — самому к такой мелочи ходить. Он же казацкого роду-племени, может и вовсе холоп беглый, а ты — князь из Рюриковичей.
— Вот пускай и согнёт спину, — усмехнулся я, зная, что казацкий ротмистр ни перед кем спину гнуть не станет. — А не станет, так мы согнём. — Я обернулся к Елецкому. — Ты готовь людей к штурму, ежели переговоры провалятся, так сразу и ударим.
— Всё сделаю, воевода, — кивнул тот, — только прав Иван Андреич, невместно тебе с ротмистром казацким переговоры вести. Возгордится ещё этот хлоп вчерашний. Лучше Бутурлиных пошли, они хотя бы просто дети боярские, не будет для их чести такого урона.
Раз оба воеводы объединились, я решил, что стоит прислушаться к их мнению. И так, наверное, веду себя как дон Румата, на которого косо пол Арканара смотрело из-за причуд. Надо забывать свои прежние привычки всё делать самому. Не всегда это хорошо, сейчас, видимо, моё упрямство только во вред. Его списывают на юность, однако долго это длиться не будет, так и в юродивые записать могут. А уж юродивого воеводу никто над собой не потерпит.
— Зенбулатов, — велел я новому командиру моего личного дворянского отряда, — пошли человека к Бутурлиным. Пускай Михаил возьмёт пару детей боярских да переговорит с этим ротмистром, а после мне расскажет.
Не прошло и получаса, как Михаил Бутурлин вернулся в лагерь. Проговорили они с казачьим ротмистром недолго, мне даже показалось, что обе стороны просто сообщили условия и разошлись. Так оно и вышло.
— Командует в крепости казацкий ротмистр Нелюбович, — сообщил мне Бутурлин. — Он говорит, что готов выйти из города с оружием и пушками в обмен на свободный проход до Смоленска.
— Каков наглец, — возмутился Хованский. — Он ещё условия нам навязать пытается. С оружием и пушками выйти, свободный проход… Тьфу, — сплюнул он под ноги, — сволочь казацкая, а туда же.
— Оружие пускай оставляют, — вмешался я, — но пушек я ему не дам. Пускай уходит без них.
— Нелюбович сказал, что выйдет на новые переговоры завтра поутру, — добавил Бутурлин.
— Время тянет, гад, — вполне резонно заметил Хованский.
— Михаил, твои готовы к драке? — спросил я у Бутурлина.
— Готовы, воевода, — заверил меня Бутурлин. — По первому приказу хоть за мной, хоть за Граней пойдут.
— Вот и отлично, — кивнул я. — Сейчас Паулинов палить примется и начнём помолясь.
Как и обещал Бутурлину я шагал впереди сильного отряда детей боярских вместе с Зенбулатовым и моими завоеводчиками. Оба Бутурлина шля тут же, и Зенбулатов подозрительно косился старшего, ещё недавно бывшего воеводой у самозванца. Дворяне из тех, кто прошёл со мной мясорубку под Клушиным и вчерашние сторонники калужского вора шагали двумя отдельными отрядами, пока ещё их ряды не смешались и держались они обособлено. Они и в стане старались не встречаться, называли друг друга не иначе как воровскими людьми и детьми боярского царя, однако до стычек не доходило — ума всем хватало, чтобы за сабли не хвататься лишний раз.
Стрельцы шли второй линией. Им если всё удачно пройдёт и вовсе не придётся за бердыши браться. Подумав, я решил принять совет князя Хованского, чем меньше по нам станут со стен палить тем лучше. А уж в пехоте огненного боя у меня тотальное превосходство, и им надо пользоваться.
Я долго думал, стоит ли брать на штурм наёмником и солдат нового строя, и решил шведов оставить в таборе, а вот солдат, наоборот, вывести в поле всех. Им нужен боевой опыт, а на дополнительное жалование их иноземным офицерам мне казны хватит. Вооружённые пиками солдаты шли колоннами к пробитым в стенах брешам. Если дворянское ополчение во главе со мной будет штурмовать стены, у нас длинные лестницы для этого припасены, их сейчас послужильцы тащат, то солдаты ударят по проломам, где от их длинных пик будет больше всего толку. Стрельцы, конечно, прикроют всех огнём из пищалей, а если придётся, то поддержат атаку с бердышами, однако я надеялся, что до этого не дойдёт. Не слишком хороши стрельцы в съёмном бою.
План штурма был продуман и вроде бы не содержал изъянов, так что ничего не могло пойти не так. Однако пару сюрпризов мне тот день всё же преподнёс.
Первым стало появление Делагарди и нескольких сотен шведов. Они вышли из стана вместе с солдатами, встав с ними с один строй. Команды офицеры отдавали на немецком, так что их понимали все. Сам же генерал, облачившийся ради такого дела в кирасу и шлем, поспешил ко мне.
— Рад видеть тебя, Якоб, — сказал я с теплотой, которой и сам удивился. Делагарди стал мне ближе многих родственников, особенно из царёвой своры. — Но ты знаешь, у меня денег на двойную порцию для тех, кто пойдёт на штурм, нет. Только офицерам, что русских солдат ведут.
— Здесь идут все, как у вас говорят, охотники, — ответил он, правда, неверно использовав слово, что с ним случалось не так часто в последнее время. — Им не нужно дополнительной платы за этот штурм.
— Не охотники, а добровольцы, — поправил его я. — По-русски эти два слова звучат одинаково, но это не значит, что они значат одно и то же.
— Ну да, — кивнул Делагарди, — не охотники, а волонтёры. Все мы тут волонтёры.
— И за это спасибо тебе.
Он только весело улыбнулся в ответ.
Так и шагало на штурм наше войско, готовясь лезть на стены, брать проломы в них, скорее всего, с немалыми потерями. И тут нас ожидал новый сюрприз.
Первым неладное почувствовал Делагарди, точнее сумел высказать, что тревожило меня последние сто, если не больше шагов.
— Почему они молчат? — спросил у меня Делагарди. — Пушки ваши канониры ещё могли подавить, но сейчас уже должны заговорить мушкеты, а они молчат.
Мы шли, сопровождаемые залпами пушек. Паулинов рассчитал всё и бил по стенам, прикрывая нас от возможного вражеского огня. Вот только его не было.
За полста шагов до стен стрельцы остановились, принялись распаливать фитили на пищалях, вот только в этом никакой нужды не было. Никто со стен и не думал стрелять по атакующим.
За два десятка шагов дети боярские вслед за мной бросились бежать. Лестницы подхватили на плечи, чтобы сразу забросить на стены. Солдаты нового строя и шведские волонтёры скорым маршем шли к проломам в стенах. Все ожидали засады, выстрелов из пищалей и пушек в упор, залпов картечью. Но город встречал нас воистину мёртвой тишиной.
Мы ворвались в город. Забросили на стены лестницы, первые, самые отчаянные из детей боярских, бросились по ним. Я не торопился, пропуская их вперёд, но скоро настанет и моя очередь. Солдаты нового строя вместе со шведами вошли в проломы. И всё это в удручающей тишине. Пушки в осадном стане замолчали — теперь уже были слишком большие шансы попасть по своим.
Мне даже на стену карабкаться не пришлось. Ворота открыли через четверть часа после того, как первые лестницы приставили к ним. Город был пуст. Казаки прихватили с собой всё, до чего сумели дотянуться и что уместилось в перемётные сумы, и удрали. Нам же достался пустой, почти вымерший после их владычества город. И последствия этого владычества оказались по-настоящему страшны.
Если Вязьма оставляла удручающее впечатление, то после польского владычества Дорогобуж заставил многих, даже закалённых в боях ветеранов, содрогнуться от ужаса. Особенно впечатлило всех кладбище. Оно было едва ли не больше самого города и кресты на нём в основном были вырезаны из свежей древесины, вряд их поставили тут больше года назад. Посеревшие от времени совсем терялись на фоне новых.
— Это ж как казаки тут порезвились-то, — осматривая вместе со мной кладбище, проговорил князь Хованский.
На что уж он был суров нравом и толстокож, но вид кладбища с его свежими крестами пронял даже его. А кого бы не пронял?
— Сколько в городе народу осталось? — задумчиво произнёс Елецкий, тоже сопровождавший меня.
Делагарди молчал, видимо, как и я, слов не находил для такого зрелища.
Город был не просто разорён, а попросту уничтожен. Десятки домов стояли не первый месяц без пригляда, нигде не было слышно собачьего лая, не бегали вдоль заборов деловитые куры, которых даже в Москве полно. Тишина давила на уши, как будто не среди города, пускай и небольшого, находишься, а в чистом поле.
