Скопа Московская (СИ) - Сапожников Борис Владимирович
Мы заняли воеводскую избу, где прежде располагались, скорее всего, офицеры гарнизона. Здесь же мы нашли и первых выживших в Дорогобуже. Всё это были женщины, которых казачья старшина держала при себе, чтобы готовили, убирались, обстирывали их, и постели грели. Были те женщины такие замордованные, что отличить жену или дочь дворянина от вчерашней холопки не получилось бы. Одеты все были в какие-то несусветные лохмотья, и нам пришлось первым делом отдать свои рубахи, чтоб было хоть чем срам прикрыть.
— Граня, — вызвал я к себе Бутурлина, — бери верных людей из калужских… Как думаешь, сколько в Дорогобуже было казаков?
— Если верить перемётчикам, — сообщил вместо него Хованский, который как раз ведал такими делами, — то около пяти десятков. Но в самом городе больше двух редко бывало, остальных ротмистр Нелюбович по округе рассылал.
Конечно, если окрестных крестьян не кошмарить и не собирать с них дань, гарнизону будет просто нечего есть.
— Четыре десятка бери, — решил я. — Выйдешь в поиск. Найди мне этого Нелюбина и притащи сюда на аркане. Он будет на колу перед воротами сидеть, а офицеров, каких переловим, повесим на тех воротах. Пускай ляхи знают, что им будет, ежели они народ православных мордовать станут.
— Разумно ли, князь? — спросил у меня Хованский. — Распылять силы сейчас не стоило бы.
— Дорогобуж опорой станет для нас на пути к Смоленску, — ответил я. — Сюда припасы будут слать и подкрепления идти, коли Рязань откликнется. Да и царю писать буду, чтобы ещё слал припас съестной да побольше. Ляхи округу, считай, выжгли да вытоптали похуже татар, здесь у крестьян взять нечего. Так что обозы сюда от царя сюда идти будут, ежели он их пришлёт, конечно, а уж отсюда в стан наш у Смоленска. И не нужно мне, чтобы по тылу шлялся отряд этого Нелюбовича. Пять десятков сабель в нужном месте могут принести нам не просто проблемы. Они нам победы могут стоить, Иван Андреич, и ты сам это не хуже моего знаешь.
Хованский явно был со мной не согласен, однако спорить не стал. То ли знал, что бесполезно, то ли решил отложить разговор и продолжить его, когда окажемся один на один. Не так глуп он был, что споры разводить перед младшими воеводами и простыми дворянами, вроде тех же Бутурлиных.
— Они только этим утром утекли, — заверил меня Граня, — далеко не уйдут от нас. Куда рванули, тоже понятно — через мост, на тот берег Днепра и дальше на север. Там, говорят, Жигимонт земли то ли своим шляхтичам то ли перемётчикам из смоленских дворян раздал, чтобы они на той земле сидели, да слали ему в стан съестной припас. Очень они там себя уверенно чувствовать будут.
Да уж, дядюшка мой вряд ли мог считать себя царём. Ведь даже в трёх сотнях вёрст от Москвы польский король земли раздаёт кому угодно по своей воле.
— Вот и отыщи мне сукина сына, — повторил я приказ, — да притащи сюда аркане, пускай народ посмотрит какова наша расправа с его мучителями.
Граня едва не бегом покинул воеводскую избу. Ну а мне пока дела не нашлось. Пришлось без толку сидеть в доме, да глядеть как войско занимает пустой город. Пускай хоть пару дней поживут в тепле и относительном уюте, хотя мне лично в Дорогобуже с его опустевшими улицами и тишиной, было совсем неуютно. И всё равно лучше дать войску передышку после марша и какой-никакой, а осады. Ведь скоро нам выступать к Смоленску, и вот там-то будет настоящий бой. И этого боя, не боюсь признаться самому себе, я боялся.
Одно дело победить при Клушине. Хотя и там была не победа, если уж честно говорить, нам удалось отбить все атаки врага и избежать поражения, не более того. Однако теперь уже мне придётся атаковать ляхов, засевших под Смоленском, и как это сделать так, чтобы в первые же часы нас не смела атака крылаты гусар я представлял себе смутно. И всё равно драться придётся, потому что выбора нет. Вот пускай люди и отдохнут перед последним переходом к Смоленску. После него останется только драться.
Поняв, что в городе свои, православные, народ потянулся обратно из тех несусветных укрытий, где они прятались от казаков. Даже какой-никакой, а поп сыскался, правда, на месте церкви было выгоревшее пятно, однако он с моего благословения водрузил вырезанный посошными ратниками деревянный крест над богатой усадьбой купца, который со всей семьёй сбежал из Дорогобужа прежде чем к нему подступили казаки Нелюбовича. Теперь народ нёс туда какие ни есть иконы, а один из выживших горожан даже взялся расписывать стены, правда, получалось у него так себе. И всё же отец Иона благословил художника, потому что энтузиазма тому было не занимать.
— Не имею я права службу править, — признался мне он. — Я же пономарём был, на службах только помогал отцу Феофилакту, да в колокол звонил. А теперь вот оно как обернулось. Грех это великий, без священства таинства творить.
— Буду жив, — пообещал ему я, — сам к патриарху пойду за тебя просить.
— Да что ты, надёжа-князь, — замахал руками молодой поп, ну или пономарь. — Да разве ж я достоин внимания твоего, а тем более патриаршего.
— Ты, отец Иона, — кажется, я первым назвал его так, и после он уже не отнекивался, — грех тяжкий на душу за-ради народа православного принял. А это подвиг, пожалуй, побольше чем саблей махать.
— Да что ты, — снова замахал руками Иона, но спорить дальше не стал.
Главное теперь не забыть про него, если и правда будет за нами победа под Смоленском. Наказание за отправление службы без сана в церкви весьма строгое, могут и навечно в монастырь законопатить куда Макар телят не гонял, а ведь он только другим помочь хотел. Вот только мотивы отца Ионы никого волновать не будут, если за него и правда сам патриарх не вступится.
Мы продолжали сидеть в Дорогобуже. По улицам его ходили едва ли не только стрельцы с детьми боярскими. Солдат нового строя муштровали офицеры, они уходили за стены рано утром и возвращались, едва ноги волоча, ближе к темноте. Зато кормили их лучше всех — об этом я позаботился. Сам пару раз оказался у котлов, где варили для них вечернюю кашу и велел налить мне первую миску. Надо было видеть, как тряслись руки у поварёнка с черпаком. Однако он как-то справился и даже не пролил ни капли мне на штаны и сапоги.
— И где тут шкварки? — поинтересовался я, помешав в миске ложкой разваренную полбу. — Где шкварки свиные, я тебя спрашиваю?
Голоса, конечно, не повышал, однако поварёнка и так едва удар не хватил.
— Передай кухарям, — велел я ему, отдавая миску ближайшему из солдат, — что если завтра не будет шкварок, как велено, я из них самих жир повытоплю и шкварок нажарю.
Высказавшись, я ушёл от котлов, оставив солдат с их разваренной полбой и надеждой на лучший ужин завтра.
Похоже, кухари приняли мои слова всерьёз, и когда я снова попросил каши из общего котла, в ней уже видны были тёмные куски обжаренного сала. Оставшись доволен увиденным, я снова отдал миску и ушёл. Нечего делать князю среди солдат. Не то чтобы чести урон, но они себя вольно чувствовать в моём присутствии не смогут, и у всех на уме будет только одно — хоть бы он поскорее убрался к своим воеводам, да не мешал честным солдатам есть. Помог с кухарями управиться, и слава Богу, а торчать среди солдат нечего.
Это только в лубочных историях про генералиссимуса Суворова его солдаты любят, а он с ними из одного котла кашу хлебает да шутки шутит. По крайней мере такой образ создавали у нас в голове разные книги и фильмы про него. Но что-то сильно сомневаюсь, что простым солдатам, которые видели его обычно издалека, было так уже по душе генеральское общество. Он ведь завтра махнёт шпагой — и все они пойдут в огонь, на стены Измаила или ещё куда, а вернётся оттуда едва половина. Не за что солдату генерала любить, вот что я думаю.
Я ещё пару раз наведывался к котлам, чтобы кухари не расслаблялись. Однако всякий раз среди разваренных зёрен полбы чернели обжаренные шкварки.
Главной отговоркой моей, когда спрашивали о выступлении армии было, что я жду возвращения Бутурлина с добычей или без неё. Однако когда ожидание совсем уж неприлично затянулись, и на носу был август, когда погода начнёт портиться, на очередном военном совете князь Хованский резко заявил мне прямо в лицо:
