Время перемен - Владимир Владимирович Голубев
- Дык, Николай Николаевич, что было делать-то? Этот Пуль упрямый, как осёл, отказывался задержать печать тиража своей дурацкой брошюрки. Вы же сами сказали, что надо любой ценой… — бубнил низко склонивший голову молодой светловолосый парень.
- Да, печать требовалось обязательно задержать. Мне было необходимо, чтобы наш памфлет вышел первым. Голосование в Парламенте требовалось развернуть в нашу пользу, а то, не дай бог, эти завитые бараны ещё бы и денег выделили на снаряжение эскадры на Балтику. Но ты зачем туда сам полез? Тебя приметить могли, дурья башка!
- По-другому никак было, Николай Николаевич, людей у меня мало, только на отведение внимания «новых пуритан» от Вашей особы десяток задействован. – развёл руками Николай и поспешил сменить тему, — А что и вправду могли эскадру снарядить?
- Могли. – устало сказал Трубецкой и присел на стул, глядя сквозь собеседника, — Король Георг Россию ненавидит, да и торговля ему наша поперёк горла. И не только ему! Хорошо, что этот Чарльз Колдфилд отвлекает всеобщее внимание на религию и деятельность в Индии, а то сейчас бы не миновать какой-нибудь гадости в наш адрес.
- А что, запрет на ввоз мыла, стекла и прочее из России не гадость? – удивился молодой человек.
- Это-то? Это ерунда, Николаша. Такие мелкие вещи и контрабандой ввезти несложно, больших потерь от этого мы не несём. К тому же они вовсе запретили эти товары, значит, в само́й Британии их производить не будут точно. Мы от этого даже выиграем, кроме нашей контрабанды, ничего здесь не появится, да… А вот если бы они нас лишили портов на морях, ну или ограничили нашу торговлю, то нам бы это было очень неприятно…
- Они бы всё под себя забрали?
- Не так всё просто, Николаша. Мы для них просто соперник, который будет мешать и в будущем. В настоящем они больше Францию не любят. А мы для них что-то вроде маратхов в Индии – вроде и люди, а вроде и не совсем, а может, и совсем не люди. Так, что-то, если хочешь, учёных обезьян. К тому же они давно нас не любят, и памфлеты против русских здесь пишутся со времён Ивана Грозного.
- А как же наша работа? Ваши статьи да брошюры? А романы о России?
- Когда мы начали, а? А у них веками русскими детей пугали. Дело не быстрое, но, посмотри – сейчас получилось же! – улыбнулся посланник, — Подожди-ка, братец, а ты не зубы ли мне заговариваешь? Чтобы в последний раз ты сам куда-то полез! Ты столько знаешь, что попадись ты в руки вражеских агентов…
- Знаю, Николай Николаевич, знаю… Не волнуйтесь – не попаду!
- Молчи, дурень! Сказал бы тебе в церковь сходить. Да здесь не стоит. Иди и больше так не делай! Нужен ты мне, очень нужен!
- Спасибо, Николай Николаевич! – Николай откланялся, накинул на голову тёмный капюшон и стал похож на обычного прохожего, который в этот дождливый день следует по улицам Лондона по своим делам.
- Нужен я ему! Я здесь всем нужен! – улыбнулся про себя молодой человек, — Весело-то как всё!
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
- Кажись, отбились, Платон Абрамович! – майор Стацкевич, исполнявший обязанности начальника штаба крепости, радостно улыбался командиру.
- Не могли не отбиться, Алексей Фёдорович! Я себе бы не простил! – засмеялся Карпухин и утёр пот, обильно струившийся по лицу, — Плохо, что второй равелин[8] не удержали при первом штурме, турки из него всё лезут.
- Так там они и остаются! – махнул рукой майор, — Бастионы[9] хорошо пристрелялись.
- Два штурма мы пережили. Жидок враг, господин майор. Сколько, по твоему мнению, они у нас уже потеряли? Тысяч тридцать будет?
- Нет, не будет. Думаю, тысяч двадцать пять будет.
- Всё одно неплохо. Четыре месяца сидим в осаде и перебили поболе нашего гарнизона.
- Что всё ордена себе примеряешь, господин бригадир? – беззлобно рассмеялся Стацкевич.
- Да нет, думаю, что дальше будет. Найдут они сил ещё на штурм, или передышка будет.
- Дождёмся нашего арапчонка, Платон Абрамович, он нам новости принесёт-расскажет. Или, может, шар поднимем, а?
- Не хочу я последний шар терять. Прядкин хоть сюда упал, а Яковлева унесло. Коли он к туркам попал, что с ним, беднягой, сотворили… Научились басурмане прокля́тые стрелять. Нет, оставим его на крайний случай.
- Вот, что хочешь говори, Платон Абрамович, а я не верю, что это турки. Чтобы из фальконетов так в небо палить, да ещё так точно – не справятся османы. Вот, из штуцеров – это они, а из пушек – не верю.
- Думаешь, французы?
- Больше некому. Они. О, смотри-ка, Платон Абрамович, Милинкович и отец Силуан с третьего бастиона шагают!
- Пётр Дмитриевич, какие потери? – сразу спросил поручика Карпухин.
- Три человека погибли, двенадцать ранено. Надо укреплять левый фас[10], да и две пушки выбыло. Вот письменный доклад. – серб протянул мятый лист коменданту крепости.
- Прими, Алексей Фёдорович. – бригадир, не глядя отдал бумагу Стацкевичу, — А на словах, как выдержали?
- Нормально, мои ребята злые, отступать не станут. Вот один солдатик сомлел, так его отец Силуан сразу в ухо! – засмеялся Милинкович.
- Так ты у нас герой, Силуаша? – приобнял свояка Карпухин.
- Да отстань ты, Платоша! – застеснялся священник, — Пойду я, мне ещё в гарнизонную церковь надо…
- Героический он поп, — глядя в спину удаляющегося отца Силуана, проговорил поручик, — Мало того, что вдохновлял солдат, так ещё и к пушке встал, когда наводчика убило…
Внезапно их разговор прервал страшный взрыв, просто разметавший твёрдую поверхность крепостного плаца, потом второй, третий и четвёртый.
- Силуан! – словно бык взревел Карпухин и попытался рвануть из-под стены казармы, прикрывшей их от осколков.
- Куда, Платон Абрамыч! – повисли на нём офицеры, — Не лезь под огонь!
- Силуан! – бригадир просто осел на землю.
- Вроде всё. Видать, перезаряжают!
Все трое кинулись на изрытый взрывами плац. Отец Силуан лежал, свернувшись калачиком, тихий, каким был бо́льшую часть жизни. Тело его было изранено так, что сомнений в его смерти и быть не могло, но вот лицо осталось целым. Маленький попик, смешной любитель выпить и поговорить,
