Барочные жемчужины Новороссии (СИ) - Greko
— Грецеский целовек самая умный целовек, — хитро улыбаясь, Сальти вдруг передразнил по-русски Папахристо. — Придумаем. Вытащим и доставим до места. Будет от нас подарок моему крестнику на новоселье!
— Вынь да положь ему душу какую-то! — хлопнул по столу ладонью Мавромихали. — На новом месте наипервейшее — это погреб! Где запас хранить?
— Запас нужен, — закивали дружно греки. — Без запаса — никак.
Увидев непонимание на моем лице, отставной капитан все растолковал:
— Ты, Коста, не думай, что ребята решили заняться благотворительностью на досуге. Наши команды по Почтовому тракту шастают туда-сюда. И патрули, и на побывку домой в Балаклаву из Ялты возвращаются. Им место, где кости свои можно кинуть, — позарез нужно. Ну, и горло смочить — куда же без этого. Так что штабс-капитан проведет по бумагам все честь по чести и кое-какой материал на стройку подкинет с армейских складов. Давайте же сядем рядком и прикинем все, что нужно. А Егор Георгиев запишет.
Так и начался наш большой «совет в Филях». Спорили долго. И по материалам, и по порядку и планам работ. Был призван батальонный фельдфебель Ксенофонт Фитас, выполнявший обязанности каптенармуса. Я вручил ему — пригодился подгон от де Витта — 300 рублей ассигнациями на то, что со складов воинской части никак было не списать — на черепицу, стропила, дранку, печную глину и многое другое. Также был составлен подробный список того, что планировалось закупить в Одессе. Начиная от постельного белья и заканчивая кухонной посудой. И, главное, синюю краску. Без нее мой план трещал по швам.
К списку прилагалось письмо к Микри с мольбой о помощи в закупках и фунты от Спенсера. Фельдфебель клятвенно обещал все немедленно передать на ближайший пароход до Одессы, делавший остановку в Балаклаве на пути из Керчи. За две недели должны были управиться.
Пришла пора прощаться. Сестра с племянником и Эльбидой возвращались на дилижансе в Ялту. Отставной капитан с супругой решили задержаться в Балаклаве у знакомых, а я наутро отправлялся на встречу новым испытаниям. На этот раз опасность грозила моему заду, ибо я планировал совершить конную поездку верхом на низкорослой татарской лошади в Чуфут-Кале к караимам. Там проживал ювелир Ефрем Ковшанлы. Именно он, как я выяснил, мог дать лучшую цену на драгоценности. Мне нужно было их продать, иначе не хватит денег на все задумки.
Иного, чем лошадь, выбора средства передвижения не было. До древнего поселения в горах можно было добраться только верхом через горы, минуя Бахчисарай. До бывшей татарской столицы я должен был ехать вместе с военным патрулем, а далее — самостоятельно. Это пугало. С лошадьми у меня как-то близкого знакомства не случилось. Пара конных экскурсий — не в счет. Но грядущая вылазка в Западную Черкесию требовала немедленной практики. Как я понял из рассказа Торнау, без лошади в кавказских горах — как без рук.
— Ты лошадку не бойся! — уверяли меня солдаты из патруля. — Татарская лошадь — самое то по скалам пробираться[1]. Выносливая, по камням скачет легко, в гору взбирается запросто. Приспособилась к местному бездорожью. И перетащить ее несложно через стремнину или завал.
Я, трясясь в седле, от подобных рассказов приходил в ужас. Почему-то мне каждую секунду казалось, что лошадь непременно должна понести. И тогда, прощай, Коста, и все твои планы!
А планов было громадье! Как-то все вдруг сложилось воедино, как пазл, — поручение Голицыной, дилижанс и уютная греческая колония на берегу Балаклавской бухты. Как живая стояла картинка перед глазами, которую я множество раз видел на Эгейских островах.
Задумал я ни много ни мало мини-отель под названием «Маленькая Греция»! С бунгало для гостей и хозяйским домом, украшенным синими ставнями и красной черепицей. И с таверной под синей, как небо, крышей и с вывеской «Хаос» — микромодель Вселенной! План с легкостью начертил, когда спорили после крестин с офицерами.
Осталось лишь договориться с Обществом крымских дилижансов устроить остановку у хутора Марии (да-да, она будет там полновластной хозяйкой, как бы ни сложился ее разговор с Умут-агой). А еще лучше почтовую станцию! Короче, помимо стройки, нужно садиться и писать бизнес-план, а потом добиваться через княгиню или Спенсера аудиенции у Воронцова.
«Полу-милорд, полу-купец, полу-мудрец, полу-невежда, полу-подлец, но есть надежда…», — так его Пушкин пропесочил в злой эпиграмме. Ошибся гений русской словесности! Не невежда и не подлец. Человек дела — вот каким я увидел наместника Новороссии во время круиза! Уверен, ему мой план понравится.
Мысли скакали, как и моя лошадка, отвлекая от дороги, и незаметно наша кавалькада добралась до Бахчисарая. Патруль двинулся в сторону минаретов вокруг ханского дворца. Я повздыхал о том, что не увижу фонтана слез. Поворотил на проселок, ведущий к Чуфут-Кале. Коняшка, которую окрестил Боливаром, легко преодолела крутой подъём.
Безлюдный пещерный город высоко в горах в нынешнее время оказался вполне обитаем. Тут, в восточной части плато, проживало не менее шестидесяти семей. Шумел базар у ворот в древней стене. Повозки торговцев из Евпатории, Симферополя и Бахчисарая как-то добрались сюда по непростой дороге. Купцы ходили по рядам, прицениваясь к богато отделанным седлам и разным украшениям, включая столь ценимые татарками золотые и серебряные монисто.
— Оставь лошадь у коновязи, ничего с ней не случится, — объяснил мне караим в белой чалме, когда я спросил дом Ковшанлы. — Наш глава, гамах Симха Бобович, запретил въезжать конным в город. Следует с почтением относиться к месту, где стоят Большая и Малая кенассы. А нужный тебе дом ты найдешь как-раз справа от Большой.
Кенассами, как я понял, караимы называли молельные дома или синагоги. Я поднялся на несколько ярусов по узким извилистым улицам и уткнулся в галерею с десятью колоннами и скромное строение — в ту самую Большую кенассу. Двухэтажный дом по соседству — из каменных блоков с единственным небольшим окном, глядевшим на улицу из-под самой крыши — оказался нужным мне жилищем ювелира. Меня беспрепятственно пропустили в комнату для гостей. Служанка подала орехи, соты, масло, сыр, фрукты и турецкие конфеты.
Ефрем Ковшанлы в красном камзоле и зеленом нижнем платье вид имел скорее воинственный, чем подобающий мастеру[2]. На толстом пузе за широким кушаком он пристроил внушительный кинжал, на боку висела сабля. Но смотрел не строго, доброжелательно и не спешил начинать разговор о делах. Сперва по восточному обычаю подробно расспросил меня, как прошло мое путешествие, здорова ли родня и нет ли среди моих родственников караимов.
— Скажите, уважаемый Ефрем, можно ли считать караимов иудеями? У вас слишком много, я вижу, турецких обычаев — и в одежде, и в устройстве дома. У вас же есть гарем?
— Как не быть! Много женщин, от пятнадцати до пятидесяти лет. Что же касается постоянно задаваемого вопроса, можно ли считать нас евреями? Отвечу со всей определенностью — нет! Наш газзан Мордехай бен Йосиф Султанский, назначенный нашей общиной в кенассу, недавно объяснял французскому маршалу де Мормону, который два года назад нас посетил, что караимы не исповедуют иудаизм. Хотя мы зовем наш город Села ха-Иехудим, «иудейская скала», на нас не падают ограничения, которые применяются к евреям в Российской империи. Наоборот, мы обласканы царем и можем торговать где угодно.
«Прямо как по Пушкину, полу-купец, полу-еврей…», — подумал я.
— Нуждается ли почтенный ювелир в камнях, которые могли бы ему пригодиться в работе?
Ефрем вздохнул, осуждающе покачал головой из-за моей нетерпеливости. Он встал с оттоманки и подошел к ломберному столику изящной европейской работы. Повернул крышку с изображением шахматной доски, выложенной перламутром, на 90 градусов и раскрыл створки. Внутри столешницы скрывалось зеленое сукно. Вероятно, столик предназначался для игры в карты. Но ювелир использовал его для другого.
— Выкладывай свои богатства, — усмехнулся он в бороду.
Я достал свою заветную коробочку из ливанского кедра, пережившую уже столько приключений, и аккуратно высыпал австрийские дукаты, жемчужины и камни на сукно. Ковшанлы погрузился в изучение.
