Барочные жемчужины Новороссии (СИ) - Greko

Черкес 2. Барочные жемчужины Новороссии

Глава 1

Пароход на Одессу

Ветер с берега развевал ленты капора Марии и мешал мне разглядеть флаг над шлюпкой. Чтобы он развернулся, как нужно, бризу следовало бы вспомнить о законах природы и задуть в сторону суши. Оставались лишь ждать и молиться.

Сестра догадалась по моему побледневшему лицу, что дело пахнет неприятностями.

— Это всё? За нами? — тихо спросила она, крепко вцепившись в перила палубы одной рукой, а другой прижимая сына к себе, словно надеясь его защитить.

— Как вы ласково звали отца на женской половине? — спокойным тоном ответил я вопросом на вопрос.

— Как звали? — она развернулась ко мне в недоумении. — Конечно, Яни. Ты не догадался, почему я назвала сына Янисом⁈

Упс, вот это я маху дал. Выходит, Коста — сын Яниса, а не Спиридона! Теперь сделанного не воротишь: так и останусь Спиридоновичем. Рассказать кому — не поверят: сам себя породил.

Матросы засуетились. За борт полетел веревочный трап. Рядом принялись устанавливать нечто вроде мини-крана с подвешенной к нему приспособе, вроде детских качелей.

Шлюпка начала красивый маневр поворота по широкой дуге. Шесть гребцов в расшитых галунами красивых мундирах слаженно опускали весла на воду. Флаг, наконец, заполоскал во всю свою ширь. Русский! Над шлюпкой и над Босфором гордо реял Андреевский флаг!

— Все в порядке, Мария! — выдохнул я облегченно: сам не заметил, в каком напряжении был несколько минут. — Это посол и его свита. Решил воспользоваться служебным положением и сэкономить несколько часов. Сейчас погрузится — и поплывем дальше. Одесса ждет нас!

Сестра оторвала руку от поручней и погладила меня по плечу. Я лишь улыбнулся в ответ, надеясь вселить в нее спокойствие, которым сам не обладал.

— Мне следует проведать мистера Спенсера. Быть может, у него найдутся ко мне поручения. А вы потихоньку устраивайтесь на палубе. Нам тут более двух суток предстоит провести.

Двухмачтовый деревянный пароход имел одну палубу, условно разделённую на две части торчащей прямо из настила широкой черной трубой с прикрученной к ней еще одной, узкой. Палубные пассажиры размещались на баке, то есть, в передней части корабля, под которой, как я понял, были устроены каюты офицеров. Мне же нужно было пройти на корму. Там размешались каюты пассажиров первого и второго классов. На пароходе не было помоста, называемого на парусном флоте шканцами — традиционного места капитана. Его роль играла часть палубы около рулевого, где в настоящую минуту Спенсер о чем-то увлеченно беседовал с капитаном. Поодаль сгрудилась немаленькая толпа людей в роскошных восточных одеяниях — по-видимому, пассажиры второго класса.

— Вы только взгляните, Спенсер, как эти болваны заводят штормовой трап⁈ — горячился капитан, оказавшийся, к моему удивлению, англичанином.

Матросы на мгновение отвлеклись от своей работы, чтобы радостными криками поприветствовать подходящую шлюпку. Она мягко скользила по волнам, управляемая одним рулевым. Гребцы встали у своих банок и вздёрнули весла в приветствии. Лопасти торчали строго вверх в двух безукоризненных линиях. Сразу была видна суровая боцманская муштра, научившая турецкий экипаж шлюпки русским флотским порядкам. Ничто не должно было умалить чести русского посланника!

— Какая жалость, что я не имею права ответить выстрелом из пушки, — пожаловался капитан.

— Не огорчайтесь, сэр. Считайте это вашей маленькой местью русскому флагу. Мы здесь, в Стамбуле, наслышаны, какой скандал устроил наш посол в России пару месяцев назад, когда его в Одессе не встретили подобающим салютом, — успокоил его Спенсер.

У веревочного трапа какой-то морской офицер в эполетах и треуголке пытался построить несколько матросов, наряженных в белые мундиры с двойным рядом пуговиц и в забавные цилиндры,для отдания чести посланнику.

— У меня восемь матросов и восемь работников машинного отделения. И все поголовно лентяи, пьяницы и непроходимые тупицы! Мне бы хватило 10 человек, прошедших Королевский флот, чтобы все работало как часы. Но с этим народом приходится держать ухо востро!

— Уверен, капитан Кови, вам хватит решимости держать команду в повиновении, — расшаркался Эдмонд.

Он был, как я успел заметить, из породы людей, которых принято называть «плезент-мэн» и которые умели вовремя сказать собеседнику именно то, что он желал услышать.

— Благодарю, Эдмонд, за понимание, — отозвался капитан. — Эти канальи за два года, что корабль торчал в доках на ремонте, почти отбились от рук. И сейчас, когда на мою голову свалились эти чертовы аристократы, придется повертеться. В моем распоряжении всего два эконома — один мужского пола, другой — женского, и, уверен, всё их внимание достанется первому классу. А армянские и турецкие купцы с нижней палубы будут всю дорогу ныть, что им не подали вовремя обед.

— Кстати, об обеде. Можно ли ожидать вечернего застолья в кают-компании?

— Вы же понимаете, сэр, — скривился капитан, — когда на борту посол, я не полновластный хозяин на своем корабле. Как он прикажет, так и будет. Нет! Черт побери! Нет! Эти идиоты сейчас уронят мадам Нарышкину!

Моряки поднимали наверх веревочную люльку с Ольгой-сладострастницей.

К моему глубокому огорчению, высадка нежного груза прошла штатно, без приключений. Нарышкина, не удостоив и взглядом Спенсера и Кови, проследовала к своей свите, прибывшей на борт еще в Стамбуле — молодого щеголя в офицерском мундире и итальянца-врача, которого, как я слышал ранее в посольстве, звали Титус Ванцетти[1] и который сопровождал княгиню во всех ее поездках. Рядом с ними отирался какой-то венгерский дворянин в синем доломане, расшитом золотыми шнурами, как у заправского гусара.

— Сэр, — обратился я к Эдмонду, — будут ли какие-то указания?

Он кивнул мне, подтверждая, что услышал вопрос и обратился к Кови, не отрывавшего взгляда от подъема на борт супруги посланника с ребенком на руках:

— Капитан! Какие мне дать указания моему слуге и переводчику? Есть ли какие-то строгие рестрикции на вашем корабле в отношении сервисного обслуживания?

— Он — палубный пассажир? — уточнил Кови. Спенсер кивком подтвердил. — В таком случае нечего ему тут шляться. Пускай появляется на юте, когда придет время подавать вам чай. А вниз, на палубы — особенно, первого класса — ни ногой! Там и так тесно, как в марсельском кабаке ближе к ночи.

— Дозволено ему будет сейчас, пока все пассажиры наверху, спуститься и разложить мой дорожный набор?

— Эй, ты! — окликнул меня капитан-грубиян. — Спустишься на верхнюю палубу, найдешь эконома. Он покажет тебе каюту твоего хозяина. Разложишь вещи — и марш на бак!

— Ступайте, Коста, — отпустил меня Спенсер с невозмутимым видом.

Вечно эти моряки напридумывают названий, от которых — хоть на стенку лезь! «Вниз на верхнюю» — вот как это понимать⁈ Оставалось лишь предположить, что мне надлежит спуститься на один пролет лестницы — трапа, как говорят на флоте — и там искать нужного человека.

Впрочем, в поисках не было нужды. Стоило мне оказаться на первой палубе под ютом, нырнув в открытый люк, как еще один грубиян-англичанин свалился на мою голову: как оказалось, тот самый эконом. Он ткнул пальцем в нужную мне дверь и посоветовал держаться подальше от «зала» и тем более от «ванны», чтоб ему не пришлось пересчитать мне ребра. Под «залом» и «ванной», вероятно, следовало понимать кают-компанию и туалетную комнату.

Да уж, тесновато здесь, в первом классе, и вовсе не люкс!

Шесть кают были устроены с помощью поперечных и продольных перегородок. Прибежище Спенсера на время перехода до Одессы оказалось узким пеналом с прямоугольным окошком в переплете. Кроватями служили два открытых ящика, подбитых изнутри парусиной. В одном из них были небрежно свалены два знакомых мне дорожных кофра.

Извлек из одного несессер в виде прямоугольного ящика с выдвижными полочками и сигарный хьюмидор (о нем Эдмонд меня заранее предупредил). Из другого — вечерний костюм со всеми аксессуарами, который с трудом пристроил на стенке перегородки на сверкающих начищенной медяшкой крючках. И поспешил наружу, опасаясь встречного потока из благородных господ, с которыми, непонятно как, пришлось бы расходиться в узком проходе коридора.