"Святые" 90-е Пионер – Том II (СИ) - Ветров Клим
— Раскололись?
— А то.
— Сыворотка правды помогла?
Бондарь фыркнул, сбрасывая пепел:
— Дим, ты бредишь? Какая сыворотка? Физраствор обычный. Хлорид натрия, вода дистиллированная.
— Ясно. А с этими что?
— Не твоя забота. Он бросил окурок в сугроб. — Думай о Патрине. Если через неделю не будешь на его месте — считай, мы все тут зря кровь проливали.
Где-то через час к дому, скрипя обледеневшими шинами, подкатила ещё одна «шишига». Кузов, выкрашенный в тускло-зелёный армейский цвет, был покрыт вмятинами и царапинами. Из выхлопной трубы валил густой дым, смешиваясь с морозным воздухом.
— Что с пацанами? Грузим? — спросил Соня, поправляя на плече ремень автомата. Его голос звучал глухо, а сам он постоянно прятал глаза.
— Нет, — Бондарь стряхнул пепел с рукава. — Сразу в морг повезут. По документам — ДТП на трассе.
Он пообещал оформить всё «по-чистому», хотя в глазах парней читалось недоверие. На мой взгляд, прикопали бы в лесу — проще, быстрее. Но сейчас это выглядело бы предательством. Поэтому так.
Загрузились в кунг, где пахло бензином и замёрзшей грязью. Пока ехали, переоделись, оставшаяся в прошлой шишиге одежда каким-то непостижимым образом оказалась здесь.
— Откуда? — Шухер щурился, вертя в руках свитер. Его пальцы нервно теребили швы, будто искали подложку.
— Группа прикрытия позаботилась. — как мог объяснил я.
Он фыркнул, бросив на меня многозначительный взгляд.
Пока ехали, ни о чём больше не говорили. Соня сидел, уставившись в щербатый пол кунга. Шухер навалился на фанерную перегородку, дремал, подрагивая веком на каждом ухабе. Бульба усилено ковырялся в носу, и что-то бормотал беззвучно, остальные дремали, на кочках наваливаясь друг на друга.
Ехали долго. «Шишига» кряхтела на ухабах, продираясь через заносы. Глушитель хлопал, выплёвывая клубы сизого дыма. То объезжали колонну грузовиков, то ползли по колее, цепляясь мостами за наледь.
Обещанная база — дом на окраине, только теперь с южной стороны, оказался крепким: кирпичные стены, черепичная крыша с ледяными сосульками, кованый забор, обвитый засохшим плющем. Внутри пахло свежей побелкой и старыми книгами. Три комнаты, не считая кухню: гостиная, спальня и кабинет. По центру гостиной длинный овальный стол, напротив сервант с хрустальными рюмками, пыльными от времени. На стене — ковёр с оленями, под ним — диван в чехлах, обитый колючим дерматином. В углу стоял лакированный буфет, на этажерке — радиоприёмник «Океан» и настольные часы с маятником. В кабинете — письменный стол с зелёным сукном, пепельницей в виде медведя и потёртым кожаным креслом. В спальне обои в горошек, двуспальная кровать с горой подушек, пуфик на колесиках, две книжных полки и массивное трюмо на три зеркала.
Появившийся словно из ниоткуда молчаливый хозяин — дед весьма преклонных лет, быстро организовал на стол.
Скромно, но зато много и сытно: Два чугунка с дымящейся картошкой, эмалированный таз квашеной капусты, сковорода тушёнки с луком. Рядом — банка с солёными огурцами, миска топлёного сала, нарезанная копчёная колбаса на газетной подложке. В центре — жестяной чайник с заваркой и эмалированная кружка сахара-песка. Хлеб в огромном количестве навален пирамидой на подносе.
Ели молча, ложки звякали по железу. Кто-то чавкал, вытирая губы рукавом, кто-то сопел как паровоз, кто-то рыгал без стеснения, — в общем, парни чувствовали себя как дома.
Разговоры сводились к обрывкам:
— В Афгане такую тушёнку давали…
— У нас в части повар воровал…
— Светка вкуснее готовит…
Через полчаса стол опустел. Кто-то закурил, кто-то потянулся к кроватям. Спальных мест хватало: диван в гостиной, кровать в спальне, еще один диван в кабинете, и даже пара раскладушек на кухне. Дед раздал одеяла, пахнущие нафталином.
— В три подъём, — бросил он, прикрывая за собой двери.
Вставали в этот раз бодро, создав очередь возле жестяного умывальника на кухне. Соня, поднявшийся сразу после меня, шумно плескался, разбрызгивая капли по засаленным обоям.
— Давай заканчивай, кашалот епть… — беззлобно поторапливали его.
Умывшись, доели остатки со стола: остывшую картошку, слипшуюся в комья, немного капусты. Хлебные корки жевали молча, запивая чаем из жестяных кружек. Потом снова погрузились в тот же кунг. Водила, мужичок в промасленной телогрейке, даже из кабины не вышел — лишь коротко газанул, выпустив клуб чёрного дыма из выхлопной трубы.
На подъезде приготовились, собрались. Бондарь хоть и заверил что всё нормально будет, мне уже в это не верилось. Он так и в первый раз говорил, и во второй, а в итоге два трупа.
Но, обошлось. Обшмонав дом от погреба до чердака, нашли лишь двух тёток пенсионного возраста. Одна, в платке с ромашками, бросила взгляд поверх очков:
— Вам кого?
— Двое на вход, двое со двора. — бросил я парням, игнорируя её.
Через два часа подъехал Бондарь, влетев в дом как ураган. Снег таял на его шапке-ушанке, оставляя мокрые пятна на полушубке.
— Вот, полюбуйся! — швырнул на стол стопку тетрадей в потёртых клеёнчатых переплётах.
Взяв первую, я раскрыл ее, но ничего полезного не увидел. Цифры в столбиках, сокращённые буквенные обозначения, даты.
— Что это?
— График поставок. Килограммы, не граммы! — Бондарь тыкал грязным ногтем в строки. За неделю — тонны дряни!
— Сечешь какие объёмы?
Если всё так, выходит что за неделю через Патрина проходило больше сотни килограмм только героина (если буква Г над столбиком это на самом деле героин), столько же кокса, и почти тонна чего-то подписанного буквой У.
— Сильно, — выдавил я, чувствуя, как холодеют кончики пальцев.
— Да не то слово! — Бондарь размахивал руками, будто дирижируя невидимым оркестром. — Это же целая империя!
— И что? Брать курьеров на передаче?
— Нет! — Он ударил кулаком по столу, заставив подпрыгнуть кружку. — Забирать всё! Контакты азиатских поставщиков, схемы перевовок, точки сбыта — у нас теперь все нитки!
— По наркоте? — спросил я, глядя на его раскрасневшееся лицо.
— По ней тоже! — Бондарь листал тетрадь, как священную книгу. — Ты представляешь, какие это деньги?
— Представляю, — кивнул я, глотая ком в горле. — Но слабо.
Глава 25
И я действительно слабо представлял, в какую историю ввязался. Да, понимал, что дело пахнет большими деньгами, но масштабы были словно из кино — мозг отказывался складывать цифры в реальную картину.
— Если всё так, то как мне с родителями быть? — спросил я, впиваясь взглядом в Бондаря. Он сидел развалясь в кресле, крутя в пальцах потёртую зажигалку.
— Не дёргайся. — Бондарь щёлкнул огоньком, закуривая. — Их на служебную дачу отвезли. Дом как крепость: решётки, сигнализация, два наших парня с автоматами во дворе. Спи спокойно.
— А мастерская? — не отступал я, замечая, как он невольно коснулся кобуры под пиджаком.
— Туда не сунутся. — Выдохнул он дым в потолок, рисуя кольца. — Но на всякий… поставили пару орлов. Если что — отобьются.
Тяжесть в груди не уходила. Я провёл ладонью по столу, ощущая шершавость дерева под пальцами:
— А мне-то что делать?
Бондарь оживился, шлёпнув тетрадью по столу. Обложка хлопнула, подняв облачко пыли.
— Как что? Бери эти летописи — ткнул он в пачку тетрадей, — и в бой! Покой нам только снится! — Его усы дёрнулись в ухмылке, обнажив жёлтый клык.
— Но как? Даже если техническую сторону отбросить, ту же алкашку, не говоря уже о чем-то другом, закупать надо, а где денег взять столько? Из той суммы что выделил Лосев, почти ничего не осталось, а мне ещё парней хоронить, да и семьям их помочь обещал…
— Не дрейфь, говорю же, раскололись оба наших красавца, вот смотри.
С этими словами Бондарь поднялся со своего места, подошёл к стене, снял картину с конями, и потянул за гвоздь на котором она висела.
Тишину разрезал щелчок. В камине что-то звякнуло, будто упала заслонка.
