Господин следователь 6 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич
Межзвездное сообщение нам пригодится для развития отечественной экономики. Марсианские корабли привезут в Россию… Да, что они нам привезут? Вообще-то, у нас нынче своего почти ничего и нет, все заграничное. Со временем, разумеется, начнем свои промышленные товары выпускать, да все такое прочее, а пока в стадии развития.
Ну, пусть вначале нам везут золото, золота много не бывает. Еще лекарства. Например — антибиотики, которые изготавливают из плесени. Мы на Красную планету станем экспортировать древесину, каменный уголь. Чтобы еще такое придумать? А пусть хотя бы медь. На Марсе туго с полезными ископаемыми, зато есть станки, имеются высшие учебные заведения. Марсиане поделятся с нами техникой и технологией, подготовят инженеров. Построят в России заводы по производству паровозов, рельсы начнем изготавливать, двигатели внутреннего сгорания.
Мы им еще отправим батальон, а то и полк солдат, чтобы поддерживали на планете законную власть. Гусева, наградим чем-нибудь таким… Скажем — «Звездой Марса». Потом женим на марсианке, которая Ихошка, назначим главным воеводой планеты Марс.
Но не слишком ли потребительский подход? Ладно, пусть на Марс, кроме древесины, отправят талантливого русского ученого, который сумеет запустить на планете… что он им запустит? А пусть научит бурить артезианские скважины, потому что на Марсе очень туго с водой. Имеются каналы, в которые собирается вода с гор, но воды все равно не хватает. А мы, как всегда, самые умные и сообразительные. Да, а артезианские скважины мы уже умеем бурить? Неважно. Пусть будет. Даже если и не умеем, какая разница?
А что еще? А, ну да. Еще не забыть рассказать историю Марса (пусть о том Аэлита рассказывает), как двадцать тысяч лет назад, с соседней звезды (у Толстого было название Земли по-марсиански, но я не помню) начали прилетать космические корабли, похожие на тот, на котором прибыли Лось и Гусев. Из кораблей вышли Сыны Неба — Магацитлы, поработившие мирных марсиан.
Стоп. Зачем порабощать? Не надо никого порабощать. Сыны Неба — потомки атлантов, успевшие улететь со своего гибнущего материка, принесли марсианам науку и культуру. Они научили инопланетян пахать землю, строить каналы. Развитие марсианской цивилизации, достижения техники — заслуга атлантов. А коли атланты — выходцы с Земли, то все справедливо. Марсиане просто делятся излишками со своими братьями.
И зачем, спрашивается, помещать Атлантиду куда-то туда, в Атлантику или в Средиземное море? Атлантида должна быть нашей. Пусть она была где-то у нас, недалеко от Кольского полуострова. Погибла-то отчего? Пусть метеорит упал, оттого и погибла. Зато мы имеем приоритетное право на пользование благами Марса.
Интересно, а граф Толстой, прочитав нашу повесть, опознал бы в ней «Аэлиту»? Тут от творения Алексея Николаевича остались рожки да ножки, как от козлика после знакомства с волками.
— Ваня, вечер уже. Пошли ужинать. Я есть хочу, да и ты у меня голодный. Целый день с тобой кофе питаемся и пирожными.
И что, уже вечер? А я и не заметил.
[1] Песня создана на основе слов Ивана Сурикова.
Глава двадцать вторая
Процесс века
Дождался-таки. Сегодня состоится судебный процесс, в котором я впервые участвую в качестве помощника прокурора, должного выступать в роли обвинителя, а не в роли свидетеля со стороны защиты или обвинения.
К процессу готов, вот только отчего-то начала свербеть в голове некая мысль. Кажется, что-то такое упустил. Что именно, пока вспомнить не могу. Что-то такое, не слишком важное, но, при желании, из этого «неважного» можно сделать нечто большое… Из мухи слона.
Зал суда, примерно, как спортивный зал в школе. И отчего его иной раз именуют «судебной камерой». По центру, разумеется, заседает сам суд — Председательствующий, который по должности товарищ Председателя Московского Окружного суда статский советник Терентьев и два непременных члена — оба в градусе надворных советников. Справа скамья, где сидят присяжные заседатели.
Напротив меня подсудимый — грустного вида дедок с окладистой бородой и солидной лысиной, в рясе и с наперсным крестом. Что ж, человек небогатый, иной одежды нет. И сана, как отмечалось выше, его никто не лишал. Рядом с ним защитник — Сергей Петрович Куликов. Тот самый страшный присяжный поверенный, двоюродный брат зятя всемогущего генерал-губернатора Москвы господина Долгорукова. И еще — бозишвили. Подсудимый, хоть его и доставили под конвоем, содержится не в клетке для особо опасных, а совершенно открыто. Служивый, доставивший задержанного, сидит в углу, дремлет. У него с собой даже ружья нет.
Адвокат Куликов не производит впечатление страшного зверя-кошки — толстенький мужичина с бритым лицом. В это время представитель привилегированного сословия, да без бороды — редкость. Встречаются, разумеется, отдельные индивиды, вроде меня, но это исключение. Я опасался, что зал будет набит зрителями, жаждущими поглядеть на бесплатное развлечение, но народа было не так и много. Вон, даже свободные места имеются. А на что здесь смотреть? Что слушать? Не убили, не изнасиловали. Подумаешь, украл батюшка священный сосуд из храма, что тут такого? И товарищ прокурора для публики незнакомый, и защитник — не Плевако и не Урусов. Скучно.
Правда, двое из числа зевак держат при себе раскрытые блокноты. Не иначе — журналюги. Рожи у обоих скучающие, но видимо, судебные репортеры, не сумевшие на сегодня отыскать добычу покрупнее. Явно не Гиляровские.
А я опять начал вспоминать уголовное дело, едва ли не постранично. Нет, это на месте, то — на месте… Но что-то отсутствовало. Что именно?
Председательствующий, привычно прокашлялся и начал:
— Итак, господа, сегодня, 5 июня 1884 года Московский Окружной суд, в составе товарища председателя Окружного суда Терентьева, членов суда Томашеского и Егорова, разбирает уголовное дело по обвинению отца Петра, — сделал паузу Председательствующий, — запрещенного в служение, именуемого во время рассмотрения дела Васильевым Петром Петровичем. Вышеупомянутый Васильев обвиняется в том, что 14 декабря 1883 года, в утреннее время, проник в алтарь храма Успения Богородицы и совершил оттуда кражу дароносицы, изготовленной из серебра с позолотой, оцененной в 300 рублей, чем совершил преступление, предусмотренное статьей 241 Уложения о наказаниях Российской империи о святотатстве. Имеются ли у присутствующих вопросы, замечания в начале процесса?
— Имеются, господин председатель, — встал со своего места присяжный поверенный. — По моему мнению, материалы дела свидетельствуют о том, что его следует рассмотреть не на заседании Окружного суда, а передать Мировому суду. Сумма заявленного ущерба в 300 рублей соответствует подсудности именно Мирового суда, а украденная вещь, фигурировавшая в деле является не Священным предметом, а лишь освященным.
— Господин присяжный поверенный, — повернулся к нему Терентьев. — Мы с вами рассматриваем дело не о краже церковной свечи, которая, как известно, является именно освященным предметом, а дароносицы, которая относится именно к перечню Священных сосудов, использующихся при совершении таинств. Поэтому, данное дело подсудно суду присяжных.
Странно. Даже мне, человеку не очень-то воцерковленному, известна разница между предметом священным и освященным.
Господин Терентьев опять сделал паузу, кивнул секретарю:
— Будьте добры, огласите список участников процесса.
Секретарь еще раз назвал фамилии судей, присовокупив к этому их чины, представил обвинителя (и так знаю), защитника (помню), а потом, беглой скороговоркой принялся перечислять присяжных заседателей, называя фамилии и сословную принадлежность каждого. Я, хоть и слушал краешком уха, попытался как-то систематизировать качественный состав. Получилось, что половина — московские мещане, а остальная половина — сборная: два купца, один дворянин, один отставной чиновник и один крестьянин. Крестьянин-то откуда взялся?
