Небо за нас (СИ) - Оченков Иван Валерьевич
— Против такой массы нам не устоять! — мрачно заметил Канробер.
— Когда вернется наш флот, русские сразу же сократят свои непомерные требования, — отозвался думавший о том же самом Раглан. — В самом крайнем случае мы сможем эвакуировать наши войска.
— Надеюсь, что вы правы. Ну а пока будем готовиться к сражению.
К сожалению, сказать это оказалось гораздо проще, чем сделать. За прошедшие после 2 ноября несколько дней союзники без устали трудились. Одни пытались соорудить из оставшихся в их распоряжении материалов хоть какие-то укрытия, другие яростно вгрызаясь в мерзлый каменистый грунт, готовили новую линию фортификации напротив занятых русскими войсками Балаклавских высот.
Не хватало буквально всего. Инструментов, строительных материалов, людей, а главное времени. Выбившиеся из сил саперы и приданные им солдаты сумели кое как закрепиться на доставшимся их рубежам, но о том, чтобы придвинуть их к вражеским траншеям не было и речи.
Днем их практически непрерывно обстреливали русские пушки. Стоило замолкнуть одной батарее, тут же открывала огонь соседняя, за ней следующая и так до самой темноты, вынужденная экономить боеприпасы артиллерия союзников, могла отвечать им в лучшем случае одним выстрелом на пять.
Стоило же наступить темноте и к недостроенным укреплениям устремлялись целые партии казаков и охотников, от которых не было никакого спасения. Причем если офицеров еще пытались брать в плен, то стоявших в охранении простых солдат безжалостно вырезали. Все это было так ужасно, что многие не выдерживали и сходили с ума. Те же, кому посчастливилось выжить, даже спустя много лет, с содроганием вспоминали ночи, проведенные под Севастополем!
Внезапный уход русской эскадры, казалось, вдохнул в измученных ожиданием неминуемых неприятностей союзников свежие силы. Даже обычно меланхоличный Раглан оживился, радостно показывая своему французскому коллеге на непривычно пустую гавань.
— Они ушли, Франсуа, слышите меня! Ушли! — события последних дней заставили их позабыть на время о противоречиях и личных выгодах, до некоторой степени сблизив двух командующих.
— Они и раньше выходили в море, Джеймс, — пожал плечами Канробер, после чего не удержался и подпустил чопорному британцу шпильку. — Один из таких выходов, если помните, стоил нам Балаклавы.
— Раньше они не покидали бухту всем флотом! — парировал не обративший внимания на его последние слова лорд. — О, кажется, небо сжалилось над нами и лишило Черного принца разума. Будьте уверены, мой друг, он пошел искать наш флот!
— Я все же не очень понимаю, чему вы так радуетесь?
— Во-первых, уход эскадры лишит русское командование значительной части резервов. Вы же помните, что они регулярно кидали своих моряков в бой?
— Значит, у них теперь и без того довольно сил.
— Во-вторых, принц Константин наверняка забрал свою морскую пехоту!
— Это было бы славно. Вот только зачем? Ах… да, для абордажей!
— Вот именно! И наконец, в-третьих, теперь их черноморской эскадре конец!
— Вы думаете?
— Уверен! Наш доблестный флот разобьет неуклюжие лоханки русских лишь по недоразумению называемые боевыми кораблями, и покончит с этой проклятой войной! Вы же не забыли, нашу главную задачу?
— Что ж, в ваших словах, милорд, есть определенный смысл. Но что если…
— Что?
— Русский царевич, как вы вероятно помните, большой мастер на неприятные сюрпризы. В том числе и для наших моряков. Что если результаты сражения окажутся, хм… не такими благоприятными, как вы рассчитываете?
— Как вы смеете, сэр⁈ — возмутился услышанным святотатством Раглан. — Британский флот никогда, слышите вы, никогда…
— Ладно-ладно, — примирительно отозвался Канробер. — В любом случае. Более удобного момента нам все равно не дождаться. Передайте приказ артиллерии начать подготовку. И пусть не жалеют порох, если мы проиграем нам он уже не понадобится!
Не прошло и пяти минут, как все уцелевшие до этой поры французские батареи заговорили и обрушили на передний край русских сотни чугунных снарядов. Затем к ним присоединились британцы, е еще через какое-то время начал отвечать противник. Началась артиллерийское сражение лишь немногим уступавшее по накалу Первой бомбардировке Севастополя. Разгорелась яростная канонада, наполняя воздух клубами порохового дыма и сотнями летящих ядер и бомб. Грохот залпов, гром разрывов, гул и посвист пуль слились в один непрекращающийся вой.
Прикрываясь стрелковыми цепями, французы и британцы, выстроившись в батальонные колонны, вышли из окопов и двинулись вперед прямо на русскую картечь и меткий огонь застрельщиков. Снопы чугунных пуль, выбрасываемые жерлами пушек, единорогов и морских карронад, то и дело вырывали целые ряды. Быстро пристрелявшись, русские стали буквально избивать союзников, которые все равно продолжали упорно идти вперед, стремясь прорваться сквозь огонь и захватить позиции.
Первыми добрались до линии русских укреплений бойцы бригады Адольфа де Моне. 19-й батальон стрелков, 2-й полк зуавов и 3-й полк морской пехоты. Пятидесятилетний генерал лично повел своих солдат в атаку, подавая пример бесстрашия и отдавая команды. Вражеские стрелки тут же заметили рослого генерала с обнаженной шпагой и попытались подстрелить, но Моне продолжал, как ни в чем не бывало идти вперед, словно заговоренный.
Казалось еще минута и ревущая волна в синих куртках и красных шароварах ворвется в русские траншеи и сметет их защитников, как вдруг перед атакующими колоннами французов вздыбилась земля, и прогремели несколько взрывов.
Как оказалось, русские тоже весьма серьезно отнеслись к укреплению своих позиций и, действуя исключительно по ночам, ухитрились заложить перед своими брустверами несколько заполненных камнями фугасов, которые сейчас и подорвали.
Истинным автором этой идеи был не кто иной, как флигель-адъютант Тотлебен, но поскольку на позиции он частенько прибывал вместе с его императорским высочеством, вся слава досталось царскому сыну. К чести Михаила Николаевича следует сказать, что он никогда не приписывал себе этой заслуги. Сам же Эдуард Иванович, когда его спрашивали напрямую, только посмеивался, не говоря любопытствующим ни да, ни нет.
Тем не менее, порыва французов это не остановило. Несмотря на огромные потери, они все-таки добрались до русских позиций и набросились на засевших там русских солдат. В широких траншеях закипела отчаянная схватка. Ни стрелять, ни уж тем более заряжать из-за тесноты никто не мог, поэтому противники кололи друг друга штыками, били прикладами, рубили тесаками, топтали павших ногами, словно забыв разом о всяком человеколюбии и христианском милосердии!
Заметив успех передовых колонн, французы поспешили ввести в бой бригаду генерала Тома. Заметив этот маневр, русские артиллеристы тут же перенесли огонь замолчавших было орудий, не боясь, что разрывы шрапнельных гранат могут зацепить своих.
Внимательно следивший за ходом боя Тимофеев также решил задействовать резервы, послав на помощь Суздальскому полку один из двух уцелевших после Альмы батальонов «владимирцев».
— Поспешайте, братцы! — напутствовал генерал выступавшую колонну. — Не ровен час, прорвут супостаты фронт всем туго придется!
— Не извольте сомневаться, ваше превосходительство, сладим! — выкрикнул из строя какой-то бедовый солдатик. Остальные просто ускорили шаг, продолжая при этом четко выдерживать равнение, действуя как единый и слаженный, ощетинившийся сталью штыков механизм.
— Спасибо, сынки, — перекрестил их на прощание генерал. — Кому же справиться, если не вам! [1]
Быстро добравшись до атакованного укрепления, русские не задерживаясь ни на минуту, бросились в самую гущу схватки и принялись теснить неприятеля. Оставшиеся без подмоги зуавы дрогнули и были вынуждены очистить с таким трудом достигнутые траншеи, и бросились назад, смешав порядки наступавшей бригады и увлекая ее за собой.
— Эх, ударить бы по ним сейчас в штыки! — выпалил, провожая глазами бегущего противника, все еще разгоряченный схваткой недавно прибывший из центральной России поручик Суздальского полка Савельев. — Отчего не дают команду?
