Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – монарх

Она посмотрела с недоверием.

— Шутишь?

— Ничуть, — ответил я.

— Что за королевство, — произнесла она задумчи­во, — где таким чудом поят простых коней... Ладно, Рич, когда-нибудь я тебя расколю до самой задницы. А теперь иди сюда, уж я изнасилую тебя, так изна­силую...

Утром я пробудился на смятой постели, чувствуя аромат ее тела, но Бабетты и след простыл, а когда одевался, пришел Альбрехт, покосился на ложе.

— Где она сейчас?

— Хотел бы сам знать, — буркнул я. — Хотя не знаю... может быть, и не хотел бы. Некоторые вещи лучше не знать.

— Лучше, — согласился он, — но мы все равно уз­нать стараемся. Пусть и себе во вред. Упорхнула на­долго?

— Не знаю, — ответил я снова. — Ничего о ней не знаю. А то, что знаю, так мало.

Он спросил деловито:

— Насколько бесследно?

— Следы заметать умеет, — ответил я. — Если вы об этом, граф.

Он пробормотал:

— Если бы удалось лишить всех колец, сережек, заколок в волосах...

— И что?

— Сумела бы, — поинтересовался он, — появлять­ся здесь и уходить так же легко?

Я пробормотал:

— Снимать с женщины украшения не решится ни один мужчина. В них вся сила женщин, даже если те не волшебные.

— Она вела разговоры насчет Юга?

Я посмотрел на него с подозрением.

— Вы как будто подслушивали, граф. Никуда не денешься, придется в самом деле как-то нанести ви­зит императору Герману. Он не говорит, как мне это сделать...

— Еще одна проверка, — сказал он, — ваших уме­ний.

— Как-то доберусь, — ответил я, — хотя еще не знаю как. Конечно, это случится уже после Маркуса. Если выживем.

Он спросил осторожно:

— А что за игру ведете с этой женщиной? Очень опасная штучка.

— Я тоже, — сообщил я. — Еще не заметили?

Он взглянул на меня с недоверием.

— Даже с женщинами?

— Я ж демократ, — объяснил я, — и гуманист. По­тому исповедую равноправие. Нужно будет внести на рассмотрение Совета законопроект, уравнивающий женщин в правах с мужчинами, чтобы их тоже можно было четвертовать, вспарывать им животы и отрезать гениталии... А то как-то оскорбительно, их за людей не считают!

Он хмыкнул, сюзерен всегда шутит так необычно,что не сразу и понимаешь, что еще загнет. Как вот насчет равноправия женщин с мужчинами, ха-ха, это же надо такую восхитительную дикость!

Далекий зов я услышал на другую ночь в глубоком сне, мгновенно встрепенулся, начал прислушиваться, но все еще оставался там, когда из тьмы крупно про­ступило худое лицо аббата Бенедария.

Он вперил в меня нещадный взор, голос прогремел звучно и раскатисто, как у небесного ангела:

— Ты призван...

— Отец Бенедарий, — пробормотал я, — куда?.. Кем?

— Нами, — ответил он сурово. — Встань, соберись, думай о Храме... Перебери всех старших, не забудь от­цов Мальбраха, Леклерка и Кроссбрина, без них не получится... И вообще, чем больше увидишь лиц, тем легче...

Я проснулся, сердце колотится, в ушах все еще зву­чит страшный голос. Во сне всегда все приобретает вселенские масштабы.

Бобик поднял голову, посмотрел почему-то багро­выми глазами и снова уронил, но глаза не закрыл, продолжая наблюдать за мной внимательно.

— Что? — спросил я нервно. — Это был не сон?.. Ладно, никто не видит...

Мы всегда страшимся попасть в смешное положе­ние, потому я слез, встал у ложа и прислушался, нет ли кого за дверью, что станет свидетелем, как стою, будто дурак какой, чего-то ожидаю.

Представить помещения в Храме нетрудно, затем я вызвал в памяти лица приора, камерария, госпита- лия, бейлифов, помощников приора, не забыл и отца Леклерка, который вроде бы без должности, но силу в нем чувствую.

Жар начал охватывать меня раньше, чем я добрал­ся до монахов, соленый пот начал пощипывать глаза, и вдруг ощутился приятный холод, и сразу же ушей коснулись голоса.

Я протер глаза, вокруг меня в два ряда священни­ки, за ними видны монахи, прозвучал ликующий го­лос брата Гвальберта:

— Я ж говорил!.. Он паладин, в нем сила!

Я тряхнул головой, ошалело огляделся. Ко мне по­дошел отец Хайгелорх, взял под локоть, я удивился железной хватке престарелого старца.

— Пойдем, — сказал он. — Времени в обрез!

Я послушался, перед нами расступились, но тут же ряды священников и монахов сомкнулись, как мор­ские волны за кораблями.

У кабинета аббата уже ждут, судя по их встрево­женным лицам, двое монахов. Распахнули перед нами двери и придержали, склонив головы и не смея под­нять глаза.

Я вошел первым, за мной почему-то никто не по­следовал, а когда закрылась дверь, я оказался перед столом аббата Бенедария. Сам он в бессилии отдыха­ет в кресле, но при моем появлении с трудом поднял голову и вперил в меня нещадный взор.

— Брат паладин, — произнес он слабым голосом, в котором я, однако, ощутил страшную силу, — при­шел твой час...

— Господи, — пробормотал я, — так рано?

— Туда в самом деле еще рано, — произнес он не­умолимо, — хотя кто знает, что решит Господь...

Я сказал с облегчением:

— А зачем я призван? Конечно, я как бы поль­щен...

— Это высокая честь, — проговорил он слабым го­лосом, — ты прав, брат паладин. Это очень высокая честь.

Я пробормотал:

— Но так срочно... Это пугает.

— Срочно, — ответил он, — потому что срочно. У нас возникли серьезные сложности. Думаю, мы бы справились, но для этого нужно собрать все наши силы, а это значит остановить очень важные иссле­дования...

— Понятно, — сказал я, — я один, меня не жалко. Что от меня требуется?

Он взглянул мне прямо в глаза и произнес почти гипнотизирующе:

— Наденешь черную корону...

Меня передернуло.

— Ни за что!

Он сказал твердо:

— Ты ее уже надевал, и ничего, выдержал.

— Тогда вы все выдерживали, — напомнил я.

Он кивнул.

— Да, совместными усилиями смирили. Теперь ее мощь в тебе. Но, надев корону, ты воспользуешься своей мощью Повелителя Темного Мира! Нам стало известно, что там внизу, еще ниже мест, где ты побы­вал, собирается армия... По крайней мере такое ощу­щение. Слишком там много... ты не поймешь... но там много такого, что если вырвется на поверхность...

Я спросил дрогнувшим голосом:

— И что я должен?

— Это темный мир, — напомнил он. — Там Пове­лителю повинуются слепо. Велишь броситься со ска­лы в кипящую лаву — бросятся. Велишь всем убить себя на месте — убьются. В любом случае только ты можешь сладить с этой угрозой. Спеши, мой сын! Я чувствую приближение этой угрозы...

В кабинет вошли отцы Хайгелорх, Велезариус, Кроссбринер, Ансельм, Ромуальд, еще несколько не­знакомых в монашеских рясах, но с такими лицами, словно все начальники генерального штаба в отставке.

— Он согласен, — сказал аббат. — Приступайте немедленно! Брат паладин... тебе не помешает твое... очень неприятное нам всем оружие...

— Да, — ответил я трясущимся голосом. — Да, свя­той отец...

Я вскинул руки, сосредоточился. Через мгновение ощутил холодок по всему телу, а на плечи мне пугаю­ще мягко и облегающе лег плащ Каина.

Они смотрели с застывшими лицами. Я напрягся, раздвинул руки над головой, сосредоточился. На этот раз холод вошел острой сосулькой, я сцепил зубы, в правую ладонь легла рифленая рукоять, а пальцы ле­вой обхватили холодное лезвие длинного узкого меча. Даже не глядя на него, я узнал меч Вельзевула.

Аббат медленно кивнул.

— Ты все-таки... сделал... это.

— Я упражнялся долго, — сообщил я. — Хотя, ко­нечно, трясет.

— Тебе это пригодится, — произнес он.

Спуститься в тайные храмы падших ангелов, мель­кнула мысль, в самом деле круто и показательно. А то что-то я давно не блистал личными подвигами, обыч­но либо наблюдаю с вершины холма за масштабными сражениями, либо ношусь из королевства в королев­ство, как простой гонец, что говорит прежде всего о моей неспособности наладить почтовую и прочую курьерскую службу.

— Сигизмунд со мной?

— Мы его услали, — ответил отец Муассак мрач­но. — Чтоб не просился с тобой. Ему нельзя...

— Что случилось?

— Он паладин, — объяснил за отца Муассака ка­мерарий Ансельм и отвел взгляд в сторону, поелозил им по полу, но так и не поднял, — понимаешь, брат во Христе, он чистый паладин...

Я сказал саркастически:

— Ах, вот в чем дело!

— Душе его, — ответил камерарий уже строже, — обеспечено место в раю. А твою на Страшном суде будут рассматривать очень долго...

Отец Муассак хмыкнул.

— И споров будет много. Ладно, отец Бенедарий, я готов.

— Я тоже, — сказал отец Велезариус нетерпеливо.

— И мы, — повторили за ними остальные отцы почти в один голос.

Я ощутил приближение чего-то мощного, это как при близкой грозе волосы начинают потрескивать, но не успел ничего сказать, мир вспыхнул красным ог­нем. Сильнейший жар опалил кожу, через мгновение перед нами выросла Защитная Стена, горячий воздух с такой силой надавил на барабанные перепонки, что я ощутил себя глубоко на дне моря.

Мне показалось, стена из лиловой стала теперь розовой, хотя сохраняется и часть прежнего цвета. Отец Хайгелорх перехватил мой взгляд и сказал с со­чувствием: