Прорвемся, опера! Книга 4 (СИ) - Киров Никита
Или хозяин что-то забыл у порога и прошёл в ботинках в комнату, чтобы не разуваться, или вообще вернулся домой и не снял обувь. Было тихо, телевизор не включен, не играла музыка. Слишком тихо.
У Ручки двушка, очень просторная. В доме раньше жили всякие ИТР-овцы с радарного завода, комнаты здесь большие. Мы жестами показали друг другу, что надо осмотреться, что к чему.
Я заглянул на кухню. Свет включен, на окне нет шторки, а снаружи — полная темнота. На столе в глубокой тарелке лежали куриные кости, уже подсохшие. Духовка открытая, чуть высунут противень, засыпанный пропитанной жиром солью. Значит, Ручка недавно выпекал курицу на соли, рецепт-то там простейший: высыпи соль на противень, сверху положи тушку разделанной курицы — и в духовку на час с лишним. Но мыть лист после этого судмеду было лень, всё оставил.
На кухонной доске кто-то резал помидорки, китайские, само собой, свежих местных взять негде, а эти безвкусные и твёрдые, как пластик, но дорогие. Ножик был тупой, поэтому внутренности помидорки размазаны по всей доске. Да уж, трупы он вскрывает намного аккуратнее.
На столе ещё высилась початая бутылка водки, огненной воды в ней ещё до половины. И была ещё одна бутылка без этикетки, судя по запаху, со спиртом. Кажется, Ручка налил спирт в пустую бутылку и смешал с водой. Здесь же лежала пустая упаковка из-под вьетнамских сушёных бананов. Ещё выделялась жёлтая банка какао «Кола-као», но в ней вместо порошка лежали разные болтики и гайки, будто судмед хотел что-то починить, но забыл всё это убрать. Ленивый он, это точно.
Дверца холодильника открыта, внутри тоже горел свет, но сам холодильник пустой, если не считать банку соуса «Анкл Бенс». Сверху стояла открытая хлебница с половинкой батона, он тоже уже подсох.
— Нашёл! — раздался торжествующий крик из комнаты.
Я быстро направился туда. В комнате у Ручки беспорядок, но не срач психически больного человека, а просто бардак не самого чистоплотного хозяина, который хоть иногда и прибирается, но не особо часто.
Ковёр пыльный, кровать не заправлена, на полу раскиданы вещи. Есть кладовка у кровати, её белая дверь закрыта, на ней висел большой плакат с девушкой, у которой из одежды были только шляпа, короткие шорты и подтяжки, а чуть ниже располагался круг дартса, но без дротиков. Глаза у девушки на плакате не зелёные, это я отметил уже автоматически.
Если говорить мягко — творческий беспорядок, у него и на работе такой же бедлам. Так что предположение профессора, что убийца — аккуратный педант, к Ручке не относится никак. Среди вещей много учебников по медицине, ещё были забугорные медицинские журналы, всё-таки Ручка — специалист, и английским владеет, ведь известно, что все важные научные статьи печатаются именно на этом языке.
А следак Кобылкин держал в руке находку — проволоку с кольцом, подняв к лампе. Я присмотрелся — струна.
— Это не Гена подбросил, — сказал мне Якут. — Я её тут увидел, вот под книгой лежала.
Он показал на заваленный стол, где у самого края лежал учебник по офтальмологии и глазным болезням. На обложке нарисован зрачок, причём зелёный.
— Да чё бы я подбрасывать-то стал? — возмутился следак. — Сразу, чуть чё — подбросил! Ты сюда первым пришёл, Андрюха, ты и увидел, а я понял, в чём дело.
— А чё кричишь — нашёл? — в комнату вошёл Устинов. — Себе все заслуги приписываешь?
— Надо её заслать на экспертизу, — сказал я, взяв струну. Выглядела, как та самая вторая половина. Вроде бы, даже в оплётке есть следы ворса. — Но тогда странно, что лежала почти на виду, мужики, не находите? Такая улика…
— Да он псих, мне он сразу не понравился! — заявил Кобылкин, доставая из кармана пакетик. — Давай-ка на место её положим, сгоняем за санкцией, возьмем понятых и…
— Тихо, — прервал его я.
Звук странный, как будто фоновый шум. Будто кто-то смотрит ящик ночью, когда показывают только «снег», но телик, накрытый салфеткой, как у бабушки, со стоящей сверху вазой, был выключен. Магнитофон, может, врубили с пустой кассетой?..
За моей спиной раздался скрип, и мы все повернулись. Медленно открылась дверь в кладовку, и на пыльный ковёр шагнула нога в грязном кожаном ботинке.
— Яха, положи, — Якут убрал руку под куртку. — Кому говорят, положи.
Ручка, пуча глаза, как безумный, пялился на нас. Седые волосы торчали дыбом, а в руках он держал ржавый топор. Фонило от него бухлом, будто он искупался в спиртовой ванне прямо в одежде.
Всё это время, значит, сидел в кладовке, вот и куртка в пыли. Мой взгляд скользнул туда, и среди хлама я увидел огромный чёрный футляр от музыкального инструмента. Не это ли — та самая виолончель? Надо проверить.
Но топор — дело такое, опасное. Я тоже потянулся за оружием. Расстояние маленькое, а пьяный может пройти несколько шагов даже с пулевой раной и успеть ударить, пока не грохнется сам.
— Положи, Яха… — предупредил Устинов. — Не доводи до греха.
— Они опять вернулись, — проговорил Ручка. — Опять… поют! Чтобы я душил кого-то! Черти долбанные, они здесь ходят и ходят!
— Вот видите! — торжествовал Кобылкин. — Допился до белочки, слышит голоса и душит! Вот и…
— Яха! — позвал я. — Хватит! Не дури!
Топор грохнулся на пол, Ручка взялся за седые патлы, будто хотел их выдернуть.
— Опять поют, — пробормотал он.
— Прямо сейчас поют? — спросил я, ещё надеясь до него достучаться.
— Нет… — он действительно ответил именно мне, — я только пришёл, они давай петь. Потом затихли, — судмед затравленно огляделся по сторонам. — А потом тоже пели, и ходили тут, черти поганые! Потом тихо — и опять! Я спрятался в кладовку. А это вы припёрлись. Ох, как же достало…
— Ну, надо всё равно его увозить, — начал я.
Что-то не билось. Как тогда, с Кащеевым. Хотя улики твёрдые, как и в тот раз, но…
Ручка бессильно опустился на кровать… и тут же вскочил, нырнул в кладовку и захлопнул дверь.
— Вот *** твою мать! — Устинов вертел головой и прислушивался, с испуганным видом отошёл к стене. — А чё, белочка по воздуху передаётся? Или это я что недавно пил?
— Я тоже это слышу… И правда поют, — заметил Якут. — На латыни.
Пели хором, и я сразу понял, откуда шёл звук. Вот чего мне тогда не понравилось, тот странный фоновый шум. Я подошёл к шкафу, посмотрел внутрь, достал платок и взял с краю небольшой красный кассетный плеер с надписью Stereo.
Динамиков у него нет, поэтому к нему подключена маленькая монофоническая колонка из такого же красного пластика, что и сам плеер. Батарейки он должен жрать как не в себя, но сейчас заряд ещё оставался.
Плеер крутил кассету, из колонки шёл звук. Хоровое пение, на латыни. Сразу вспоминались все эти ужастики типа «Омена», где постоянно в страшные моменты пели монахи.
Я нажал на «стоп», и плеер замолчал. А потом снова на воспроизведение. Хоровое пение продолжилось, но теперь запись резко прервалась щелчком.
— Задуши соседку, — послышалось из колонки. — Задуши её — или убью тебя. Задуши…
Голос растянутый, неестественный, записанный с каким-то эффектом замедления, но фоноскопическая экспертиза должна показать, кто это говорил для записи…
Снова щелчок, потом песня продолжилась, но вырубилась, звука не было, хотя кассета крутилась дальше.
Так, это что получается — кто-то поставил плеер, включил и ушёл. Запись эта с голосом была только ближе к концу, значит, заиграть она должна была не сразу, потому что техника эта — простая, аналоговая, не настроить, чтобы включилось ко времени.
Так, понял… Ручка, значит, зашёл домой, и разуться не успел, как кто-то включил этот плеер ещё подъезде. Судмед испугался до чёртиков и забежал в кладовку. Тогда злодей вошёл в квартиру, поставил плеер в шкаф, чтобы, когда Ручка расслабится, песня заиграла снова. Хотят, чтобы он свихнулся — мол, опять белочка, как в тот раз. А алкаши в состоянии белой горячки и вправду могут натворить бед, а потом не вспомнить. И никто уже не удивится, обнаружив у него струну, которой душили людей…
