Ташкент-Москва книга третья Халхин-Гол до и после, часть вторая - Фарид Ахмеров
Наконец, они пришли в какую-то подсобную комнату, где ещё раз осмотрели подполковника с ног до головы и сказали посидеть в кресле.
Видимо внешность Ахмерова устроила организаторов этого действа, потому что ещё десять минут к нему никто не подходил. Затем открылась дверь, заглянул сотрудник и голосом не терпящим возражений «попросил» следовать за ним. В ходе движения по широкому коридору образовалась группа человек двенадцать, впереди шёл какой-то сотрудник НКИД, за ним – Молотов, дальше, видимо, по чинам, остальные сотрудники и переводчики. Последним шёл Ахмеров.
Через широкую дверь с тяжёлыми створками, уже предварительно открытую, они вошли в просторную, светлую, после полумрака коридоров, комнату и прошли вдоль широкого стола, с одной стороны которого были расставлены стулья, ровно столько, сколько было людей в вошедшей группе.
С другой стороны стола, одновременно с группой Молотова, в помещение вошла группа Риббентропа. В ней было ровно столько же народа, как и в группе Молотова. И точно так же, последним вошёл военный в чине полковника, с крестом на груди. Ахмеров подумал, что это военный атташе в Москве, полковник Кребс.
«Мир накануне острейшего кризиса, а они «танцы с бубнами» вокруг стола устраивают», с раздражением подумал подполковник.
Но самое интересное началось после того как делегации сели за стол, каждый на своё место. В это время, видимо, не было привычки перед каждым участником ставить табличку с его именем. Поэтому, главы делегаций представили свои составы и указали их должности. Когда Молотов назвал Ахмерова футурологом, немцы, в начале, не прореагировали. Потом Риббентроп переглянулся с кем-то из своих, типа «ты тоже это слыхал?», и начал рассматривать Ахмерова внимательней. Тем более Фарид Алимжанович был единственный из русской делегации в военной (тем более – гвардейской) форме, да ещё и с боевой наградой. Сам по себе китель с погонами был большой редкостью, а тут ещё и старик, да ещё и с медалью. Ещё и футуролог.
«Вот, - подумал Ахмеров, - охота началась. Интересно, кто попадётся?».
Но зигзаги судьбы только начинались. Когда Риббентроп объявил членов своей делегации, Ахмеров даже ушам своим не поверил. То, что военный оказался действительно полковник Кребс, это ещё ладно бы, но когда была названа фамилия сидящего напротив Фарида Алимжановича субъекта, удивление переполнило сознание подполковника и это видимо отразилось на его лице. Напротив Ахмерова сидел сам Макс Отто фон Штирлиц, скромный дипломат, тщательно делающий вид, что не понимает по-русски. Видимо, Ахмеров так явно удивлялся, что визави смотрел на него с выражением: «товарищ, с вами всё в порядке?».
- Ах, как здорово! Ай, да Семёнов, ай да щучий сын! – не удержался Владимир Иванович, - это я про Юлиана, нашего Семёнова. Он даже фамилии менять не стал, лень было, что ли. Ведь получается, что всё написанное им – правда.
- Слушайте дальше, товарищ полковник.
Дальше было утверждение регламента переговоров, и опять применили находку, как в переговорах с англо-французами, курить не за столом, а в отдельно организованной курилке. Тем более у немцев, оказывается, с подачи фюрера, идёт мощнейшая борьба с курением. Полностью запрещено курение на работе, членам НСДАП предлагается отказаться от курения совсем. Так, что немцы согласились без возражений. Так в один из перекуров Штирлиц подошёл к Ахмерову и спросил:
- Bitte sagen Sie mir, was ein Futurolog ist? (Скажите, пожалуйста, что такое футуролог), Herr Oberstleutnant der Garde, - начал разговор Макс Отто, после того, как они прикурили от газовой зажигалки Ахмерова.
- За Хера вам, конечно, отдельное спасибо, но давайте перейдём на русский язык. Вы ведь отлично разговариваете на нём? А футуролог это, примерно, Zukunftsforscher.
- Но откуда вы знаете, что я говорю по-русски?
- Господин фон Штирлиц, дело в том, что ваше нынешнее, это тоже когда то было будущим. Что вы хотите от человека, взявшего на себя труд заглядывать в будущее?
- Понятно. И что же вы видите в будущем?
- Будущее, как сказал Виссарион Григорьевич, светло и прекрасно.
- Какой Виссарион Григорьевич?
- Белинский. Хотя вы в своих гимназиях его, наверняка, не проходили. Так вот, насчёт будущего. Некоторые моменты его видны ярко, как цветные сны, а в некоторых детали не разобрать. Я, вот, до сих пор не вижу, вы всё ещё гауптштурмфюрер или уже штурмбанфюрер.
- Оберштурмбанфюрер, - с деланой обидой в голосе, поправил Ахмерова Макс Отто.
- Ну, извиняйте, барин. За вами не уследишь. А вот то, что я вижу чётко, дней через десять, или даже через неделю, начнётся такая бойня, с такими последствиями, что рассказывать об этом будут и через лет восемьдесят, с ужасом.
- А ужас будет для кого? Для русских? Для немцев?
- Нет, в начале для их соседа. Для немцев всё по началу будет хорошо и даже лучше. Прогулки, конечно, не будет, но потом всё будет восприниматься как прогулка. Двадцать дней упорного труда и всё в порядке. Польша упадёт как перезрелый плод. От большой победы можно будет поделиться и с соседями. Даже с Литвой, отдав ей Белорусский город Вильно. Даже линию Керзона можно будет восстановить. Пока. Потом всё равно планы поменяются. Но сначала рассчитаться за версальскую обиду, как и обещали народу. Этих лягушатников и лайми привести в чувство. Тем более они посмели заступиться за пшеков. Вообще-то, странно заступиться. Не бомбы будут бросать самолёты на Германию, а листовки, на целый год снабдят немцев туалетной бумагой. Действительно странно. Сами объявили войну Германии и сами вместо ввода войск в соприкосновение с противником, всяко тормозили это дело. Листовки бросали, уговаривали немцев закончить войну. Да на волне подъёма всех чувств, немцы любого порвут, кто усомнится в победоносности их оружия. «Вен ди зольдатен дюрх ди штадт марширен…», - пропел своим, отнюдь, не вокальным голосом Ахмеров. Штирлиц слушал его внимательно, не пропуская ни одного слова.
