Прорвемся, опера! Книга 4 (СИ) - Киров Никита
— Ты рассказывал, — начал вспоминать я. — Что-то в советское время было, но закончить не успел.
— Ну, неприятная история на самом деле, ёпрст, вот вспомнил — и холодком обдало, — старый опер поморщился. — Как раз то ли восьмидесятый год был, то ли чуть позже. Я в области тогда был, отправляли нас туда на усиление, а то народа у них не хватало. И там как-то раз звонят, паника по телефону, потом начальство давай орать, чтобы все ехали на труп. Вот и приехали на квартиру всем УГРО, а там крики и слёзы, паника, в обмороке кто-то лежит. А в спальне, короче, пацан в петле висит, молодой совсем, подросток. Я тогда ещё особо к такому не привык, ещё не насмотрелся, — задумчиво сказал Василий Иваныч. — Хотя к некоторым вещам никогда не привыкнешь, — добавил он, немного подумав. — Потом снилось даже это всё, там ещё глаза на выпучку были… и вот как раз зелёные, вот как у Тимофеевой, такого же редкого, чтоб его, оттенка.
— А что с пацаном случилось? — спросил Орлов.
— Ну, тогда про это особо говорить не любили, сам понимаешь, да и папаша у него был из обкома, а сейчас он какой-то замгубернатора. Так что как-то быстро всё замялось, — Устинов ненадолго замолчал. — Вроде даже под несчастный случай записали, а то отец позора не хотел. Ну и неизвестно осталось, то ли любовь неразделённая была, то ли хрен знает что, нас уже сюда вернули, так и не выяснил. Хотя странное дело, пацан-то был — прям хоть на плакаты комсомольские ставь — и высокий, и стройный, и глаза редкого цвета, как у Тимофеевой, изумрудные, большие ещё. Девки за такими косяками бегают. Вот я его сразу и вспомнил, когда её увидал. Ну, не знаю к чему я это сказал, — Устинов снова задумался. — Пу-пу-пу… Надо, короче, рыжулю искать, отрабатывать версию.
— Решим вопрос проще, — я полез в записную книжку.
Юля оставляла мне номер бабушки, у которой остановилась, туда я и позвонил. А факт про подростка я запомнил и пока отложил, мало ли когда может всплыть.
— Слушаю, — её голос я узнал сразу.
— Юля, это Васильев Павел, опер, напавшего на тебя ищу, — торопливо сказал я. — Слушай, у нас тут в деле пробел — фото твоего нет. Где можно взять его? Надо по оперативной необходимости.
— А, так у жениха есть, — отозвалась она. — Женя его зовут, он в пожарке работает. Мы с ним фоткались в сентябре, и в альбом фотки сложили, у него все мои снимки лежат.
— Женя Кузьмин? — спросил я, напрягая память. — Высокий такой? Смуглый? Всё в кепке задом наперёд ходит, когда не на работе?
— Да, он!
— Я его знаю. Благодарю, спрошу у него. И ещё, тоже для протокола надо — у тебя глаза какого цвета?
— Каре-зелёного, — с гордостью сказала Юля. — А можете написать просто — зелёного? — она засмеялась. — Так красивее будет смотреться.
— Напишем.
И не такое напишем. Ладно, к парню зайду позже, спрошу фотку, но и так всё понятно.
Вернее — ни хрена не понятно.
— И ты хочешь сказать, что он убивает из-за цвета глаз? — с недоумением спросила Ира.
— Пока что это единственное, что между ними сходится, — проговорил я. — Помощь зала я взял, теперь давайте-ка звонок другу сделаем.
Никто не понял, про что я, ведь передача, где надо отвечать на вопросы и выиграть миллион, у нас ещё не вышла. Я набрал профессора Салтыкова прямо с мобилы, а то бегать и искать в ГОВД телефон с восьмёркой времени не было, кадры, наверное, уже ушли домой.
— Алло, Владимир Владленович, здравствуйте… — начал я, но собеседник меня перебил.
— Ваш непрофессионализм меня бесит! — проорал профессор. — Вы понимаете, что сейчас для таких исследований не самое лучшее время, а учитывая ваш грубый подход к материалу…
— Это Васильев, по поводу маньяка…
— А, Павел, здравствуйте! — тут же отозвался он и будто даже вздохнул с облегчением. — Извините, обознался, я думал, коллеги опять достают. Пытаются на меня навешивать всякое, дармоеды. Ну что, есть какие-то успехи и подвижки в нашем деле? Имею в виду, новые улики, а не новые жертвы?
— Найдена струна от виолончели, которой, предположительно, он душит своих жертв. Струна лопнула, изъяли только ее фрагмент, вторую половину, возможно, забрал преступник. То, что есть у нас — отправили на экспертизу.
— О как, — обрадовался профессор. — Это уже может сузить круг подозреваемых.
— И мы сейчас с коллегами, — я поднял глаза на собравшихся здесь, — выяснили, что же общее есть у каждой жертвы.
— Так! — нетерпеливо отреагировал профессор.
— Цвет глаз у всех — зелёный, ну, или близкие оттенки. От изумрудно-зелёного до каре-зелёного, но на фото у каждой жертвы мы видим зелень. А это редкий оттенок. И мы знаем о случае нападении, когда он пощадил жертву, хотя собирался задушить. А у той были глаза карие, я помню.
— С зелёными глазами живёт всего два процента населения Земли, — задумчиво проговорил Салтыков. — И, в основном, люди с таким цветом глаз живут в Скандинавии, у вас это ещё реже встречается, и да, в большинстве случаев будут только оттенки. Чистый зелёный цвет — большая редкость. И знаете… он не с бухты-барахты начал…
— О чём вы?
— Возможно, он готовил список жертв заранее, вот и дождался удачного момента, начал осуществлять свой план. Поэтому убивает быстро. Он знает, кого искать. А потом может затаиться. Пока… не накопит ещё.
— Допустим. Принял, — медленно проговорил я.
— И ещё… м-м-м-м… — он пошлёпал в трубку губами и что-то пробормотал сам себе, после продолжил: — Если это так… то, получается, он смотрит им в глаза, когда они умирают. Обязательно должен смотреть. Глаза — зеркало души, и что-то он в них видит, раз занимается этим. Убийца или верит во что-то, или просто получает удовольствие. Но если он выбирает по такому признаку, то жертва должна понять, что умирает, а он в этом время смотрит на неё, прямо в глаза. Иначе нет смысла, даже по его извращённой логике. Хотя кто знает, что у него в голове, может, он ненавидит тех, у кого такие глаза, может, думает, что они колдуны и ведьмы, и он чистит от них мир, а может — ему голоса говорят, что он должен собрать всех зеленоглазых и отправить в загробный мир на счастливую жизнь. Неизвестно. Но он должен в них смотреть. Или бы просто стрелял всех или бил ножом в горло — так быстрее, чем душить, и меньше шансов попасться. Но нет.
— А он хочет, чтобы умирали долго, — понял я его мысль. — Так лучше видно.
— Да, но я думаю, что сам процесс удушения — не обязателен. Может, он найдёт другой способ, особенно учитывая, что одна из жертв спаслась. Другой способ, более удобный и безопасный, — профессор снова что-то пробормотал. — И, я думаю, славы он не ищет. Так что видите, какая картина выходит — осторожнее, Павел, и держите меня в курсе. И… пожалуйста… если возьмёте его, сообщите мне… я хочу приехать и хоть немного изучить, как он мыслит, пока есть возможность. Знаете, чем больше мы будем знать о таких людях, тем проще будет их остановить. У меня, кстати, серо-зелёные, — Салтыков хмыкнул. — Так что я немного рискую, но зато пойму на себе, как он ко мне относится. Уверен, что вы его возьмете.
— Надеюсь… Обязательно сообщу, профессор, когда схватим гада. И присмотрим, чтобы вам не навредил.
Я отключил телефон, достал зарядное устройство из кармана и вставил в розетку, а то на зелёном экранчике мобилы уже моргала батарея.
— Ну и дела, — протянула Ирина.
Она приблизилась ко мне и всё отлично слышала, а теперь отступила на шаг — но не слишком далеко.
— За пределы кабинета это пока выйти не должно, — сказал я. — А то хрен его знает, кто это людей из-за цвета глаз убивает. Разве что Якуту можно сказать.
— Песню про зеленоглазое такси маньяк точно не любит, — заметил Устинов. — Вот же зараза какая, кому скажи, не поверит. Но это пока всё не точно?
— Рабочая версия, — проговорил я и повернулся к Орлову. — Витёк. Ты вот познакомил нас с Севой Донцовым, снайпером. Вот у него глаза — как бутылочные стёклышки, я сразу запомнил.
— Какие? — он удивился. — Не, у него взгляд тяжёлый, конечно, но…
