Прорвемся, опера! Книга 4 (СИ) - Киров Никита
— Откуда ты знаешь? — тут же спросила она, с удивлением глянув на меня.
— У тебя журналов с мотоциклами больше, чем у какого-нибудь пацана, я смотрел. Ну и книжки с детективами повсюду лежат.
— Ну ты точно опер, — Ира рассмеялась и снова отвернулась. — Всё у меня дома проверил. И как протокол про меня пишешь. А давай проверим, что ты еще запомнил… какие особые приметы внешности, товарищ старший лейтенант? Только не смотри, — предупредила она.
— Глаза карие, — начал перечислять я, — родинка над губой и под правой ключицей. А ещё…
Точно… вот оно! Это оно, точно. Я понял! Аж на месте замер от озарения.
— Хватит, Паша, ну не на улице, — Ира повернулась ко мне, чуть отстранилась и шутливо пихнула меня в грудь. — Ну ты точно, как ориентировку строчишь… Что такое? Ты чего застыл? — она обеспокоенно посмотрела на меня.
— Я понял, — тихо сказал я. — Как ориентировку… у всех же одно и то же! У них… Ну?
— Ты про что? — она удивилась.
— Да он говорил… профессор, что причина для нас-то бредовая, а для него-то — всё строго по его безумной логике…. погоди, — я тряхнул головой. — Короче, Ирка, я понял, как маньяк выбирает жертв. Надо фотки проверить… убедиться, а то не всё пока бьётся.
Должно быть, я говорил странно, путано. И в душе в этот момент скользнуло понимание… вот сейчас я увижу разочарование в её глазах, вот как у моих жён было. Бывает, что в какой-то момент в голову лезет работа вперёд всех мыслей — и момент оказывался самым неподходящим, так что женщины очень расстраивались из-за этого, что думал я не о них, а о всяких убийцах и бандитах.
Но Ирина была из другого теста, и этот азарт поимки злодея был следачке хорошо знаком.
— Давай подброшу до милиции, — с жаром предложила она. — И ты посмотришь, и я тоже гляну.
— Погнали, — с улыбкой проговорил я.
Глава 15
— А ты чего здесь делаешь, Василий Иваныч? — бросил я, забегая в кабинет.
Ждавший меня в кабинете Сан Саныч тут же подбежал, радостно скуля и виляя хвостом, будто я оставил его здесь не несколько часов назад, а на пару лет. Попрыгав передо мной, он попытался всучить мне обслюнявленную жёваную кеглю.
— Проводил своих, на электричку посадил, — довольный Устинов прихлёбывал чай. — И на работу решил зайти.
Вид у старого опера такой счастливый, что даже будто его усы воспрянули духом, а сам он не выглядел уже на пятьдесят с хвостиком, а лет на десять помолодел.
— В следующее воскресенье к ним съезжу, — продолжал он. — А то, говорит, холодом от окна несёт и от двери, ремонтировать надо, а это ж как морозы бахнут — задубеют… Ирина Константиновна, здравствуйте! — Устинов заметил её. — Давно вас не видел, а то к нам только Димка и Генка ходят.
— Здравствуйте, коллеги! — Ирина встала на пороге, и Сан Саныч уже крутился возле неё, виляя хвостом так, что аж задница ходила ходуном. — А у нас тут… следственный эксперимент намечается.
Отделение сейчас не в полном составе. Кроме Устинова, за столом Толика сидел задумчивый Витька, размышлял о чём-то своём, разглядывая дорогой японский кассетный магнитофон с ползунками эквалайзера впереди. Кто-то принёс технику Толяну на ремонт, ну, теперь будет дожидаться, когда тот выпишется из больницы. Якута и Сафина где-то не было.
Я с размаху уселся на свой стул, из-за чего он протестующе скрипнул, но выдержал, и достал большой ключ из внутреннего кармана. Это от моего сейфа, и в нём было то, что я пока не передавал в материалы по маньяку. Разве что струну я утром оставил Кириллу, чтобы заслал в область — через эксперта всегда быстрее, чем если следак на поклон пойдет к криминалистам главка.
У меня же остались только фотографии жертв, которые мы нашли в их личных вещах. Я отложил себе несколько подходящих. Сканера у нас не было, да и компьютер только у Шухова в кабинете, а до смартфонов или хотя бы мобил с камерами ещё несколько лет. Вот и приходилось сознательно нарушать правила — чтобы снимки лежали у меня, а не в деле.
Но убитые при жизни любили фоткаться, и было из чего выбирать, вот у меня и остался цветной снимок каждой жертвы. Был снимок Тимофеевой, пару снимков Зиновьева я взял у Кирилла, он тогда показывал мне стопку только что проявленных фотографий, и Филиппова у меня тоже есть. Все снимки свеженькие, нет ни одного старше года.
Нет только фотокарточки рыжей Юли, я у неё не просил, но она-то жива и здорова — помню, как она выглядит. Это же как ориентировка, сводка, приметы, которые я, опер, машинально заносил себе куда-то на подкорку.
— Смотри, Ира, — я достал из ящика стола массивную поцарапанную лупу и начал показывать.
Первым мне под руку попался снимок Тимофеевой. Скорее всего, сделано под прошлый Новый год, на плечах у неё сверкающая мишура, а за спиной — ковёр на стене и ёлка с игрушками. Тимофеева уже порядком пьяненькая, раскраснелась и глаза довольные.
— Вот, пошла по такой судьбе, — Устинов встал рядом и вгляделся в снимок первым. — Я тогда ей говорил, девочка, у тебя такие глаза красивые…
— Изумрудно-зелёные, — сказал я. — Яркий оттенок, я такого не видел, только в кино.
— Ну да, он редкий, — старый опер кивнул. — В наших краях встречается… почти не встречается, вообще, мало у кого видел. Вот оттенки куда чаще.
— А вот смотри, — продолжал я, — Зиновьев Миша, ходил по путанам во всякие бордели, запал там на Тимофееву, потом её воспитывал, ударил даже. А она говорила — мальчик с красивыми глазками, всё жалела его. Смотри…
Зиновьев на фотке сидел на природе с какими-то бритоголовыми типами, готовили шашлык, видны шампура на кирпичах. Лето, все голые по пояс, я выбирал, чтобы были видны татуировки, только некоторые в майках. Миша тоже пьяный, лыба до ушей, в одной руке бутылка местного пива из толстого зелёного стекла с серой бумажной этикеткой, в другой — шампур с куском обгорелого до состояния угля мяса. На вытянутой лямке белой майки — пятно от кетчупа. И амулет его со свастоном на месте. Значит, ещё летом он связался с нациками, а Сафронов просто прибыл на уже подготовленную почву.
— У него оттенок… — я показал карандашом, — вот на этом фото хорошо видно. Если просто смотреть издалека — глаза, вроде, голубые, но вот при свете солнца — зелёно-голубые, почти бирюзовые, и зелёный оттенок заметен сильно.
— Вот тут как зелёный, — сказала Ирина, показав ногтем на другую фотку, где он сидел в спортзале с гантелей в руках.
— Ну, по сути, это тоже считается зелёным, — Устинов поправил усы.
— Вот Фёдорова, медсестра, — я взял третий снимок.
И снова застолье, и снова пьяные, фотка чуть смазана. Пришлось повозиться с лупой, чтобы разглядеть лицо. Заодно я вспомнил, как в первой жизни так же разглядывал фотку одной из будущих жертв душителя. Глаза у той были серо-зелёные…
А вот Тимофееву я тогда не видел, ни живой, ни мёртвой. Скорее всего, маньяк спрятал тело там, где его так и не нашли, или нашли, когда уже опознать её было совсем невозможно. Но она явно погибла, ведь у неё-то цвет глаз как раз подходящий. Да и бабочка, гадина, не упустит своего шанса всё повторить, как было.
И у продавщицы, с которой я недавно разговаривал, глаза были серо-зелёные, но я потом подойду к ней и посмотрю внимательно…
— Жёлтые, — разочарованно протянул смотрящий из-за плеча Устинова Витька. — Хотя, если присмотреться…
— Болотные почти, это тоже оттенок зелёных глаз, — задумался Василий Иваныч. — При подходящем освещении будут и зелёным отсвечивать…
— Но вот не всё бьётся. У Юли, у рыжей, — я положил лупу на стол. — Там был ореховый такой цвет, у неё глаза большие…
— Или каре-зелёный? — уточнил Устинов. — Или крапинка зелёная? Не помнишь? Тут тоже от освещения зависит, иногда и заметна зелень. Я же говорю, вопросом интересовался, мне тогда консультацию провели целую. Искали тогда одного типа, только цвет глаз знал, тоже говорили, зелёные, — он хмыкнул. — А у него вообще болотные были, вот один в один, как у неё. А вот на солнце видели его, думали, зелёные. А ещё было кое-что…
