Имперский повар 2 - Вадим Фарг
Это была ошибка. Катастрофическая ошибка. Он попытался сымитировать мою скорость, но без поставленной техники это напоминало припадок. Нож бешено плясал в его руке, лезвие то и дело соскальзывало, чудом не срезая подушечки пальцев. Чтобы лучше видеть, что он там кромсает, Вовчик склонился над доской так низко, что его нос почти уткнулся в луковицу. И тут коварный овощ нанёс ответный удар.
Едкие, безжалостные луковые фитонциды ударили ему прямо в глаза. Сначала он зажмурился. Потом из глаз хлынули слёзы. Не слёзы даже — настоящие водопады. Он отчаянно замотал головой, пытаясь проморгаться, но сделал только хуже. Через несколько секунд мир перед его глазами превратился в одно расплывчатое акварельное пятно.
— Шеф… я… я не могу… — прохрипел он, пытаясь вытереть глаза тыльной стороной ладони, чем только усугубил ситуацию, размазав едкий сок по всему лицу.
Слепой, потерявший ориентацию в пространстве, он сделал шаг назад, зацепился за ножку табурета и с оглушительным звоном уронил на кафельный пол большую металлическую миску. Та самая миска, в которую он с таким трудом накромсал свою первую горстку лука. Золотистые кубики разлетелись по всей кухне, словно шрапнель.
Наступила мёртвая тишина. Её нарушали только два звука: мирное шипение масла на моей сковороде и отчаянные, громкие всхлипы Вовчика, который стоял посреди кухни и рыдал в голос, как обиженный трёхлетний ребёнок.
В дверном проёме показались любопытные головы Насти и Даши. Увидев эту душераздирающую сцену — ревущего в три ручья парня и усыпанный луком пол, — они прижали ладони ко рту, давясь беззвучным смехом.
Я тяжело вздохнул. Всё. Моё ангельское терпение лопнуло. Но кричать и ругаться было бессмысленно. Я молча выключил плиту, подошёл к раковине, взял чистое вафельное полотенце, намочил его ледяной водой и подошёл к своему горе-ученику.
— На, — я сунул ему в руки полотенце. — Приложи к глазам и дыши через него. Станет легче.
Он послушно схватил влажную ткань и уткнулся в неё лицом. Его плечи сотрясались от рыданий.
Я не стал его отчитывать. Не стал даже комментировать рассыпанный лук. Вместо этого я взял другой нож и одну из луковиц.
— Смотри сюда, — спокойно сказал я. — И запоминай. Ты всё делаешь не так.
Я встал рядом с ним, показывая, как надо стоять — руки расслаблены, спина прямая, чтобы не затекала через час.
— Нож — это не топор. Не надо вцепляться в него, как в спасательный круг. Держи уверенно, но без лишнего напряжения. А левая рука, — я согнул пальцы в «кошачью лапу», подставив под лезвие согнутые костяшки, — она твой главный инструмент безопасности. Лезвие скользит по костяшкам, как по направляющим. И ты никогда, слышишь, никогда не порежешься.
Я начал резать. Медленно, чётко, с преувеличенной демонстрацией каждого движения. Вжик-вжик-вжик — нож ходил вверх-вниз в едином, убаюкивающем ритме.
— Скорость — это побочный эффект правильной техники, — произнёс я, не отрываясь от дела. — Она придёт сама, когда набьёшь руку. Сейчас главное — это ритм и безопасность. Найди свой темп. Успокойся. Не борись с луком. Он не виноват, что заставляет тебя плакать. Такова его природа. Уважай её и работай с ней.
Я закончил и отодвинул от себя аккуратную горку идеально ровных, полупрозрачных кубиков. Вовчик смотрел на меня, опустив своё мокрое полотенце. В его красных, опухших глазах больше не было слепого щенячьего восторга. Там появилось что-то новое. Осознание. Он ждал крика, унижения, увольнения. А получил спокойный и профессиональный мастер-класс. Для него это, кажется, стало настоящим шоком.
— Я… я понял, шеф, — тихо сказал он, и в его голосе уже не было истеричных ноток.
— Вот и славно, — кивнул я, возвращаясь к своей плите. — А теперь убери этот лук с пола. Весь, до последнего кусочка. И начинай заново. Корзина большая, а ужин сам себя не приготовит.
Он молча кивнул, нашёл совок со щёткой и, уже без лишней суеты и показухи, принялся за уборку. Кажется, боевое крещение луком было пройдено. Возможно, из этого парня и вправду ещё выйдет толк. Если он переживёт эту корзину.
* * *
Вечер рухнул на Зареченск всей своей тяжестью, придавив сонные улицы прохладной синей дымкой. Последний посетитель отвалился от столика и покинул наш «Очаг» минут пятнадцать назад. Колокольчик над дверью брякнул в последний раз за сегодня, и в заведении повисла тишина.
В зале, приглушённо переговариваясь, возились Настя и Вовчик. Моя сестрёнка, хоть и вымоталась, порхала между столами привычной ласточкой, а вот бедный Вовчик напоминал утопленника. Он едва волочил ноги, его плечи ссутулились, а энтузиазм, с которым он утром рвался в бой, кажется, окончательно утонул в ведре с грязной водой. Он был похож на выжатый до последней капли лимон, но когда его взгляд цеплялся за меня, в нём всё ещё тлел тот самый фанатичный огонёк. Правда, теперь к обожанию примешивалось глубокое, выстраданное за день уважение. Что ж, тоже неплохо.
На кухне остались только мы с Дашей. Мы двигались в молчаливом, слаженном танце, заканчивая последние приготовления к завтрашнему дню. Протирали до блеска столы, убирали по ножнам и ящикам инструменты, расставляли по полкам стопки чистой, ещё тёплой посуды.
Работать с ней было поразительно легко. Она словно читала мои мысли, предугадывая каждое движение. Я тянулся за полотенцем — оно уже лежало в её руке. Я поворачивался к раковине — она уже открывала кран. Казалось, мы не первый день знакомы, а сработались за долгие годы.
Когда последний нож нашёл своё место в подставке, а последняя столешница засияла, отражая одинокую лампу, я позволил себе выдохнуть. Я прислонился к прохладному металлу стола и устало прикрыл глаза. Вот оно. Это особенное чувство. Послевкусие тяжёлого, но чертовски продуктивного дня. Ни с чем не сравнимое ощущение выполненного долга.
— Ну что, шеф-повар?
Голос раздался так близко, прямо над ухом, что я вздрогнул и едва не подпрыгнул на месте. Это была Даша. Но её голос… он стал другим. Куда-то испарилась вся дневная деловитость и сосредоточенность. Теперь он звучал низко, с какой-то ленивой, бархатной хрипотцой.
С мурлыкающими нотками, от которых по спине пробежал холодок. Я открыл глаза и медленно повернул голову. Она стояла совсем рядом, заглядывая мне через плечо с хитрой, дразнящей улыбкой.
— Не жалеешь, что взял меня на работу? — промурлыкала она, и этот звук заставил
