1914 (СИ) - Щепетнев Василий Павлович
Я отдыхал. Пребывание в официальной обстановке ужасно утомляет: всё время приходится быть на высоте. Словно канатоходец без страховки. Вправо, влево наклон — и меня не спасти. Подумалось, что орден, пожалуй, мне достался не даром.
Вспомнился первый вечер в Замке.
В числе прочих подарков Вилли-самому-младшему я привез фильмоскоп и дюжину диафильмов. Визит английской эскадры, визит французской эскадры, робинзоны Царского Села. И рисованные — «Затерянный Мир», «Непоседа и его друзья», «Тайна Двух Океанов»…
Поглядеть на новинку пришел и папа-кронпринц. Снисходительно улыбался, глядя на «Непоседу в Городе Солнца», а вот «Тайна Двух Океанов» его увлекла. Особенно кадр, где подводную лодку сопровождает дирижабль. Я постарался — изобразил гофрированный корпус, могучие моторы, и гондолу с огромными иллюминаторами.
— В России есть дирижабли? — спросил он с явным интересом, и даже как-то весь напрягся, будто перед ним раскрывалась тайна, способная перевернуть представление о воздухоплавании. Его глаза, обычно холодные и рассеянные, теперь горели любопытством, словно он уже видел перед собой эти исполинские летательные аппараты, парящие над бескрайними просторами.
— Только проекты, — ответил я. — Господин Циолковский, школьный учитель из Калуги, разработал теорию цельнометаллического дирижабля, но пока его идеи воплощены лишь в крошечных моделях, собранных на его же скудные средства. Учителя у нас, к сожалению, редко располагают достатком для великих экспериментов.
— У нас тоже, — рассмеялся кронпринц, но в его смехе слышалось нечто большее — понимание того, как часто гении прозябают в безвестности, лишенные поддержки. — Но откуда вам известно об этом изобретении?
— Господин Циолковский не только учёный, но и писатель, — увлекаясь, продолжил я. — Он сочиняет удивительные фантастические повести — о полётах на Луну, о покорении далёких планет, о межпланетных станциях! И среди его трудов я нашел описание дирижабля. Представьте, mein lieber Onkel Willie, громадный сигарообразный корпус, длиной в сто, а то и двести метров, наполненный легчайшим газом! Он способен поднять в небо не десять, не двадцать, а, быть может, даже пятьдесят тонн груза! Его оболочка — не из привычного прорезиненного полотна, а из тончайшего металла, возможно, алюминия, словно броня небесного корабля. Здесь и здесь — мощные моторы, а внизу — просторная гондола, подобная железнодорожному вагону, где разместятся пассажиры. Взлетит — и поплывёт по воздушным течениям, как океанский лайнер по волнам! Тысяча вёрст в сутки! То есть тысяча километров, — поправился я, вспомнив, что в Германии давно принята метрическая система.
— А почему над тайгой? — переспросил кронпринц, нахмурившись. — Тайга — это джунгли?
— Джунгли, mein lieber Onkel Willie, — это в Африке, где львы рыщут среди пальм, — улыбнулся я. — Мы — люди Севера, тайга — бескрайние хвойные леса Сибири. Дорог там почти нет, железные магистрали отсутствуют, передвигаться можно разве что на вьючных лошадях или пешком. Но представьте: внезапно в небе появляется дирижабль! Он несёт грузы, почту, людей — прямо сквозь облака, минуя непроходимые дебри!
— Да, да, с неба… — прошептал кронпринц, заворожённо разглядывая картину, проецируемую на белоснежный шёлковый экран — ещё один мой подарок.
— Господин Циолковский даже получил патент на свой металлический дирижабль, — продолжил я. — И не только в России, но и в Германии.
— Интересно… — пробормотал он, но я видел, что его мысли уже унеслись далеко вперёд, туда, где подобные машины бороздят небеса.
— Это было давно, — добавил я. — Сейчас он полагает, что дирижабли станут не только транспортом, но и средством связи. Взгляните: аэроплан — машина стремительная, но ограниченная. Горючее кончается — и он падает. А дирижабль? Поднялся на пять вёрст — то есть километров — и завис. «Высоко сижу, далеко гляжу», как в сказке. На нём можно установить мощную радиостанцию — и передавать сигналы с высоты, куда не долетают земные помехи. Он может оставаться в небе долго, день, три, месяц, ведь его держит не мотор, а подъёмная сила гелия!
— Что? — переспросил кронпринц, будто услышал незнакомое слово из языка будущего.
— Гелий — это очень лёгкий газ, — принялся объяснять я. — Как водород, но, в отличие от него, абсолютно безопасен. Водород вспыхивает от малейшей искры, а гелий… mein lieber Onkel Willie, его хоть грей, хоть охлаждай — он останется инертным, как… как самая безобидная тварь на свете!
— Зачем греть? — удивился он.
— У Циолковского всё продумано до мелочей! — воскликнул я. — Моторы во время работы выделяют тепло — так почему бы не использовать его? Тепло отводится внутрь оболочки, газ расширяется — и подъёмная сила возрастает!
— Но гелий — это же редкость! Его добывают в ничтожных количествах, и стоит он баснословно дорого!
— Сегодня — да, — согласился я. — Но наши учёные обнаружили, что гелий содержится в природном газе! А запасы природного газа в России — особенно в Сибири — неисчерпаемы! Пока не ясно, как извлекать его в промышленных масштабах, но Циолковский уверен: если появится спрос — наука найдёт способ!
И кронпринц задумался. Его взгляд устремился куда-то вдаль, будто он уже видел эти серебристые гиганты, плывущие над тайгой, над городами, над целыми континентами — вестники новой эры, когда человек окончательно покорит не только землю, но и небо.
Я помнил, что в Германии над дирижаблями работал граф Цеппелин. Читал когда-то. И о пожаре на водородном «Гинденбурге» тоже читал. Потому и решил завести разговор о дирижаблях с кронпринцем, разговор в духе Жюля Верна. У Жюля Верна герои просто-таки лекции читают друг другу, а не разговаривают. Популяризация науки.
Но наука наукой, а интересы России превыше всего. Совместные предприятия — таков мой стратегический план. Их нужно строить в глубине России, в Сибири, на Волге, на Дальнем Востоке. Чтобы и мысли не возникало о захвате военным путём.
У Германии химия передовая, а своих месторождений нефти, газа и прочих ископаемых немного. Девятнадцатый век — век пара, а двадцатый — век бензиновых моторов. И дизелей. Моторам нужно топливо. Так пусть процветает взаимовыгодное сотрудничество! Имея полные баки бензина, Германия… Германия… нападет на Россию? Ну, вряд ли. Заводы-то будут в глубоком тылу. И, потом, если Германия — и Россия — войну не проиграют, то останутся монархиями, разве не так? И Австро-Венгрия тоже. Тогда никакой Гитлер к власти не придёт, и мы пойдём другим путём. Догоним и перегоним Америку! Если вместе — то очень может быть.
Несерьёзно? А что серьёзно? Я стараюсь. Если что не так — то посылайте сюда кого поумнее. Министра какого-нибудь. У нас в двадцать первом веке что ни министр, то огурчик.
И я опять задумался. Посылайте… Кто или что переместило меня из двадцать первого века сюда, в век двадцатый? Бог? Архангел? Непознанная сила природы?
И, как обычно, ответа я не нашёл.
Поезд сбросил ход. Всё медленнее, медленнее и медленнее. Тормозит плавно, не приглядываться, то и не заметишь.
— Прибываем, Ваше Императорское высочество — заглянул в купе Михайло Васильич. Словно часовая кукушка.
Ура, ура, ура.
Вержболово! Почти как Ватерлоо.
Я выглянул в окно. Вокзал… Вокзал шикарный. Вообще вокзалы сейчас — очаги культуры. В губернском, а порой и в уездном вокзале размещаются и книжная лавка, и галантерейная, и ресторан, и эстрада. Даже библиотеки встречаются. Место встреч чистой публики.
Вокзал Вержболово из лучших. Всё торжественно и чинно, служащие железной дороги держатся с достоинством и уверенностью.
Придётся пересаживаться в другой поезд. Какой? Не хотелось бы оплошать перед кронпринцем.
— Да, Ваше Императорское высочество, наш, наш поезд!
Для милейшего Михайлы Васильича и Александровский дворец — наш, и «Штандарт» наш, и поезд — тоже наш. Не только мой, но и его, значит, тоже. Полное отождествление себя со властью.
Вечереет. И дождь накрапывает. Слабенький, но всё же. Осторожнее нужно, осторожнее. Не поскользнуться бы на чугунных ступеньках.
