Небо за нас (СИ) - Оченков Иван Валерьевич
Для того, чтобы ненароком не потерять из виду противника, а заодно наладить связь с казаками Тацыны, в дело снова пустили дивизию Рыжова. Приободренные удачным исходом схватки с Тяжелой бригадой, гусары резво поскакали вперед. Пересеченная местность давала русским кавалеристам массу возможностей для скрытного перемещения, но она же привела к внезапному столкновению с остатками бригады африканских конных егерей д´Алонвиля.
И первым как на грех с ними встретились Лейхтенбергские гусары под командованием великого князя Николая Николаевича. Прошедший бой оправдал все самые смелые ожидания царского сына. Судите сами, он не просто участвовал в самом настоящем сражении, а лично повел в бой кавалерийскую лаву, рубился с вражескими конниками грудь в грудь и, в конце концов, взял в плен самого настоящего британского генерала!
Согласитесь, от всего этого могла закружиться и более крепкая голова. Окруженный своими офицерами, Николай то и дело вспоминал перипетии недавней схватки, не забывая нахваливать своих подчиненных, и даже обещал, что лично отправит августейшему отцу просьбу о снятии с них наказания за Альму.
— Можете прямо сейчас пристегивать свои шпоры, господа! — в очередной раз воскликнул он, как вдруг прямо перед ними возникли французские конные егеря.
— Что б меня! — заковыристо выругался ротмистр Жилинский, остро почувствовавший приближение неминуемых неприятностей.
— Полк! — Протяжно закричал обрадованный новым случаем отличиться великий князь. — Слушай мою команду. В атаку, марш-мар…
Увы, ветераны алжирской компании не имели ни малейшего желания драться белым оружием. Потерявшие немало своих товарищей во время атаки позиций морской пехоты шассёры, недолго думая, взялись за карабины и дали по направлению русских нестройный залп, после чего пришпорили коней и попытались скрыться.
И надо же было такому случиться, что одна из пуль угодила царскому сыну прямо в грудь. Не понимая еще что случилось, он попытался вытащить из ножен саблю, но так и не смог, упав под ноги своего коня.
— Ваше императорское высочество, что с вами⁈ — с ужасом спрашивали кинувшиеся ему на помощь офицеры, но было поздно.
— Готов… — растерянно пробормотал Жилинский.
— За эдакое дело не то, что шпору, а голову снимут! — мрачно напророчил кто-то из присутствующих.
— Мертвые сраму не имут! — решительно возразил ему ротмистр, обнажая свой клинок.
Великий князь не так долго пробыл командиром Киевских гусар, чтобы его успели как-то особенно полюбить. Но он был, в сущности, славным малым и можно даже сказать, хорошим товарищем. Любителем выпить, поволочиться за женщинами и рассказать скабрезный анекдот. Одним словом — настоящий гусар! А еще он водил их в бой, не прячась за спинами подчиненных, прикрывшись титулом и высоким происхождением…
Разъярённые потерей командира (и надежд на царскую милость) кавалеристы ринулись на отходящего врага и после непродолжительной погони начисто вырубили остатки французской конницы.
Весть о трагической гибели царского сына разнеслась достаточно быстро. Сначала о ней доложили генералу Рыжову, тот немедленно информировал Липранди, а Павел Петрович в свою очередь послал эстафету в Севастополь. А поскольку никому из ординарцев даже не пришло в голову скрывать содержимое доверенного им послания, вскоре об этом узнала вся армия, а потом и весь город.
Как обычно, не обошлось без путаницы. Услышав скорбную весть, многие почему-то решили, что речь идет не о Николае, а о Михаиле, мне или даже всех сразу. Реагировали на это все по-разному. Одни рвались в бой, чтобы отомстить, другие на телеграф, чтобы выразить верноподданнические соболезнования августейшим родителям. Так же вполне вероятно, что кое-кто из числа услышавших о моей безвременной кончине почувствовал облегчение.
И тут надо отдать должное нашему самому младшему брату. Узнав о гибели Николаши, Мишка тут же передал командование князю Васильчикову, а сам помчался к Липранди и организовал эвакуацию тела великого князя в город. После чего стоически принимал траурные депутации, предоставив тем самым командованию возможность заниматься своими прямыми обязанностями.
Я, же тем временем, был в море и, разумеется, ничего этого не знал. Стоило нам закончить проводку захваченных вражеских кораблей в Севастополь, как вернулся посланный к Евпатории отряд Новосильского. На первый взгляд, все корабли были целы, хотя отметины на бортах красноречиво свидетельствовали, что без драки не обошлось. К тому же, приданные ему пароходы тащили на буксирах захваченные во время рейда призы.
Несколько позже, мы с ним встретились на борту ставшего мне уже привычным «Владимира».
— Давай, Федор Михайлович, без церемоний, — предложил я, выслушав его доклад. — Пойдем лучше ко мне в салон, там и расскажешь все по порядку. А то, признаться, из сигналов я мало что понял.
— Как угодно-с, — охотно согласился адмирал.
— Горячего чаю, или, может, что покрепче? — на правах радушного хозяина предложил Бутаков. — Шторм хоть и закончился, а все одно зябко.
— Не откажусь, — пригладив редеющие волосы, отозвался гость. — Тем более, что адмиральский час давно миновал.
В ту же минуту, в салоне возник держащий в руках поднос с серебряными стопками Рогов. Взяв их в руки, мы дружно чокнулись, после чего не менее дружно опрокинули содержимое в рот.
— А теперь рассказывай, не томи!
Несмотря на довольно скромные трофеи, поход отряда Новосильского оказался в каком-то смысле ничуть не менее результативным, чем наш. Добравшись до Качи, они обнаружили сразу несколько выкинутых на берег судов противника, самым большим из которых оказался 116-пушечный линейный корабль «Куин».
На некотором расстоянии от него расположились еще пять парусников поменьше, один из которых ярко пылал, будучи подожжен казаками Тацыны. Еще один линкор 90-пушечный «Лондон», подойдя довольно близко к берегу, занимался спасательными работами.
При виде русского отряда англичане тут же бросились ставить паруса и поспешили убраться в открытое море. Новосильский, разумеется, не отказал себя в удовольствии обменяться с противником несколькими залпами и даже некоторое время пытался преследовать его, но островитяне ухитрились сбить на его флагмане несколько парусов, после чего Федор Михайлович, вынужден был вернуться.
Расплачиваться за эту неудачу пришлось выкинутым на берег судам. Раздосадованные неудачей в бою, черноморцы сначала разбили им из пушек днища, после чего предали огню. Таким образом нашли свой конец линкор «Куин» и парусные транспорты «Ганг», «Пиренеи», «Лорд Раглан», «Родсли» и «Тайрон».
Надо сказать, что Новосильский оказался прекрасным рассказчиком. Повествование его было не просто подробным, но и весьма образным. Мы как будто своими глазами видели брошенных на берегу моряков союзного флота. Слышали, залпы русских и британских орудий и треск ломающихся снастей. Обоняли дым горевших парусников.
— Погодите-ка, а что сталось с экипажами вражеских судов? — спросил крайне заинтересованный всеми этими подробностями Корнилов.
— Помилуйте, Владимир Алексеевич, да откуда ж мне знать? — развел руками Новосильский. — Большую часть, полагаю, все-таки спас «Лондон». Кого-то, возможно, захватили наши казаки, а остальные, скорее всего, пошли в сторону своего лагеря. Мы же со своей стороны отвлекаться на них не стали, поскольку имели приказ идти к Евпатории.
— Все правильно сделал, Федор Михайлович, — кивнул я. — Потом, конечно, надо будет послать в сторону Качи казаков, пусть оставшихся переловят. Ну а если померзнут до той поры — не велик убыток, прости меня, Господи! Но ты продолжай.
— С удовольствием, ваше императорское высочество!
Подойдя к Евпатории, наши моряки увидели еще более впечатляющую картину. В общей сложности, жертвами стихии стало тринадцать выброшенных на берег судов, включая громадину французского 100-пушечного линейного корабля «Анри IV» и, по меньшей мере, пяти пароходов.
