Благословенный. Книга 6 (СИ) - Коллингвуд Виктор
Одно только перечисление всех картин и мастеров заняло бы, наверное, целый день: тут были картины Карраджио, среди которых особенно выделялась знаменитая «Ночь», Микеланджело, «Воскресшение» Веронезе, его же «Похищение Европы». Здесь же были Карраччо, Тинторетто, Боссано, Джиордано, мясисто-целлюлитные творения Рубенса, чудесного предтечу импессионистов Ван Дейка и многое другое. Самые лучшие картины перешли в Дрезденскую галерею из коллекции разорившегося герцога Модены; в их числе, например, Корреджиева «Ночь». Август III, польский король и курфюрст Саксонии, был великий любитель живописи и не жалел денег на покупку хороших картин. С особым вниманием я рассматривал знаменитейшую Мадонну с младенцем Рафаэля — как считается, это лучшее произведение итальянского мастера.
В галерее мы провели почти целый день. От картин перешли к фарфору, от фарфора — к гравюрам, среди которых имелось множество прекрасных творений Дюрера. Затем испуганный смотритель провёл нас в так называемую зеленую кладовую (das Grune Gewolbe), или собрание драгоценных камней, про которую в один голос говорят, что ей в целом свете едва ли есть нечто подобное; даже я, много чего уже повидавший, был впечатлён! Раньше, чтобы взглянуть на этот блестящий кабинет саксонского курфюрста и после рассказывать всем, какие редкости ты видел, надобно было заплатить голландский червонец — флорин. Мне сразу невольно вспомнился алмазный кабинет бабушки Екатерины, что и в каком недоумении она бы оказалась, предложи ей кто-нибудь зарабатывать таким образом.
Вечером мы побывали в саду, который называется Цвингер Гарден, и который хотя невелик, однако ухожен и приятен, как и вообще всё в Саксонии. В Дрездене шла своя обычная жизнь и почти не видно следов нашей оккупации, лишь на заставах столи русские солдаты, а на площади перед дворцом Цвингер играл военный оркестр.
Заночевали мы в доме коменданта Дрездена, полковника Тучкова. Всё семейство его было страшно взволновано столь высокородным гостем. Нас встретила женщина лет в сорок, почтенного вида, и молодая девушка лет в двадцать, не прекрасная, но миловидная и нежная. «Вот все мое семейство!» — представилих полковник, и я поцеловал руку у той и другой. Обед был самый умеренный, однако ж и не голодный. Хозяин и хозяйка довольно непринуждённо расспрашивали меня о моём путешествии и впечатлениях от Германии, и вопросы их были так умны, что ответы не приводили меня в затруднение. Полковник оказался любителем и знатоком литературы, и, услышав про мою встречу с Шиллером и Гёте, за бутылкою старого рейнского вина, которую принесла нам сама хозяйка, говорил с великим жаром о творениях этих немецких поэтов. Ну что же, если сами немцы любят своих литераторов хотя бы вполовину так же, как уважают их русские образованные люди, моя пропаганда, изрекаемая сейчас их устами, должна имеет несомненный успех!
На следующий день посетили мы Дрезденскую библиотеку. Это третья наиболее достойная примечания вещь в Дрездене после картинной галереи и «зеленой кладовой», так что всякий путешественник, имеющий некоторыепретензии на ученость, считает долгом видеть ее. В нашем случае, осмотр состоял в том, что бы бросить взгляд на огромные ряды переплетенных книг и произнести: «Какая огромная библиотека!» Между греческими манускриптами показывают весьма древний список одной Эврипидовой трагедии, проданный в библиотеку бывшим московским профессором Маттеем; за сей манускрипт, вместе с некоторыми другими, взял он с курфюрста около 1500 талеров.
— Интересно, где этот тип взял такую ценную рукопись… — процедил я себе сквозь зубы, и мысли мои унеслись в родные края, где слишком часто совершенно недостойные люди удостаиваются самого почётного обхождения на одном том лишь основании, что они иноземцы.
По итогам всех посещений я дал санкцию генералу Бонапарту на вывоз всех местных культурных ценностей. Конечно, мы забираем их не на совсем, а лишь в виде залога за выплату контрибуции. Но что-то мне подсказывает, что рассчитаться с нами саксонцам будет чрезвычайно затруднительно.
Здесь, в Дрездене, я провел еще несколько дней, дожидаясь новостей от Антона Антоновича Скалона. Однако, первыми пришли вести из княжества Эвер — и они были обнадёживающими. Похоже, птичка попалась в клетку; а это значит, что мой паззл постепенно сходился, и можно было уже выезжать в Швейцарию…
* * *Интерлюдия. Шестью днями ранее.
Фридрих-Вильгельм IV с тревогою вглядывался в лежащие по носу судна воды, освещаемые огромным, в полнеба, закатом. Ещё вчера он с семейством находился в Люнебурге, в полной, как он считал, безопасности, под защитой английской короны. Но приехавшие позавчера посланцы принца Георга, офицеры 10-го драгунского полка, передали ему личное послание принца с предостережением о леденящем кровь заговоре, имевшем целью похищение королевской четы Гогенцоллернов, и с тех пор король не сомкнул глаз. Времени на сборы оказалось ничтожно мало; русские казаки уже подходили к Люнебургу, когда прусский король с женою и детьми, в сопровождении генерал-майора фон Блюхера, одного из немногих высших офицеров, оставшихся к королём, и верной гофмейстерин Марии фон Фосс в двух экипажа неслись к побережью, где их уже ожидала быстроходная бостонская шхуна Espanola, нанятая принцем для их спасения.
Увы, и сам король, и генерал Блюхер были сугубо сухопутные люди. Ни тот, ни другой не обратили внимание, что такелаж шхуны подозрительно напоминает изделия расположенных под Архангельском Соломбальских верфей, капитан Смоллет довольно скверно говорил по-английски, что явно не вязалось с его образом бостонского шкипера, а многие члены команды имели откровенно рязанские рожи.
Впрочем, при погрузке на борт судна, проходившей в спешке и суете, августейшему семейству было явно не до наблюдения за командой шхуны: несчастные супруги только и думали о том, как бы не потонуть самим и не потерять детей. Шхуна стояла на якоре в миле от берега, и добираться до нее пришлось на шлюпках, а подниматься на борт по веревкам, сброшенным с борта экипажем. Впрочем, все волнения были теперь позади, дети и женщины укрылись в каюте, и теперь шхуна бойко шла курсом норд-норд-вест.
Но прусский король всё еще был неспокоен. Вся Европа была прекрасно осведомлена о том, что в княжестве Эвер стоит большая эскадра быстроходных русских фрегатов и клиперов, назначенная для каперства против судоходства враждебных России держав, по идущей с английского флота традиции благообразно называемого «досмотром судов на предмет военной контрабанды». И король, как будто не доверяя марсовым, с беспокойством вглядывался в горизонт, всякую минуту ожидая появления парусов преследователей. Напрасно генерал Блюхер, не разделявший такой паранойи, пытался убедить Его величество покинуть палубу и присоединиться к семье, но его усилия были тщетны.
— Право же, Ваше Величество, эти люди, определенно, знают свое дело. Принц Георг не прислал бы других!
— Мне очень хотелось бы верить вам, герр Гебхард, но всё-же меня терзают сомнения. Вот скажите, если нам так важно оставаться незамеченными — почему же мы идём под всеми ходовыми огнями?
— Не беспокойтесь, Ваше Величество! Капитан говорит, что здесь очень опасные воды, и огни необходимы для обнаружения мелей!
— Как-то это сомнительно, вы не находите? — с подозрением в голосе произнёс король, тревожно вглядываясь в даль.
Генерал наморщил высокий лоб под начинающими седеть волосами, пытаясь придумать, как ещё успокоить Его Величество, но, оглянувшись, вдруг заметил, что они не одни. Королева Луиза вышла на палубу и, зябко кутаясь в шелковую шаль, словно пытаясь укрыться от холодных пенных брызг, подошла к супругу, и Блюхер, не желая мешать разговору супругов, тут же галантно ретировался.
— Все ли в благополучно, друг мой? — с тревогой спросила королева, подходя к мужу и кладя руку ему на плечо.
Увы, его величество не был уверен, что на это вопрос может с чистым сердцем ответить утвердительно.
