Благословенный. Книга 6 (СИ) - Коллингвуд Виктор
Немного успокоившись, промокнув глаза платком, она продолжала:
— третий мой брат, Валериан, храбрый воин и талантливый полководец, сломивший многовековую гордость персидских шахиншахов, затмил славу самого Александра Македонского; но и он пал жертвою клеветы. Клевреты негодяя Скалона нашли какие-то подложные письма, обвиняющие Валериана в связях с возглавлявшимися канцлером Воронцовым мятежниками! Он был отозван с командования, арестован и заключён в казематы Петропавловской крепости; его слава была растоптана, все достижения присвоил новый командующий — проклятый корсиканский выскочка Бонапарт! Теперь его преподносят в Петербурге до небес, тогда как мой брат… мой брат…
И прекрасное тело Жеребцовой вновь сотрясли рыдания.
Принц наблюдал все это, будто во сне; руки его, кажется, сами собой обняли безутешно плачущую леди, прижимая к своей закованной в жёсткий корсет груди. Ольга Александровна подняла на него полные слёз глаза, так и молящие о сочувствии и помощи, и с горечью продолжала:
— Теперь же меня, слабую женщину, отправили в вашу страну, исполнять дипломатическую службу! Каково? Ну разве это дамское дело⁈ И, разумеется, у меня голова идет кругом, я не знаю, где начать, на чём кончить, с которой стороны взяться за дело… я не знаю решительно ничего! Моя жизнь — страдание; от этой чудовищной нагрузки, от ужасной ответственности я совершенно перестала ощущать себя женщиной! Моя голова занята всякою политическою чепухою, моё сердце переполнено скорбью, — увы, в нем нет более места любви! Ах, вот если бы нашелся рыцарь, что принял бы эту ношу, путеводной звездою провёл бы меня середь всех мелей и скал, столь часто встречающихся в бурном море большой политики!
Сердце принца, казалось, сейчас разорвётся от сочувствия и горя.
— Я! Я помогу вам! Рассчитывайте на меня; я счастлив послужить вам, моя богиня! — в горячке воскликнул он. — Только лишь скажите, нет — намекните, чем я мог бы быть вам полезен?
Прекрасная леди с выражением самой искренней благодарности положила руку ему на плечо, отчего тот, несмотря на всю свою пудру, весь покрылся бордовыми пятнами.
— Ах, принц… Теперь меня терзают тяжкие мысли, как справится с задачей, что мне видится нерешаемой, тогда как для Вашего Высочества это был бы сущий пустяк. Король Прусский, ныне с семейством проживающий в Ганновере, теперь подвергается большой опасности. Я получила достоверные вести от моих друзей из Петербурга — о, какое же счастье, что среди всех невзгод у меня еще остались друзья! — что бедный монарх уже вскорости станет жертвою коварного заговора! Генерал Скалон, аморальный тип и мерзавец, снаряжает отряд казаков, что должны, переодевшись в английские мундиры, войти в Ганновер и внезапным нападением умертвить бедного Фридриха-Вильгельма, как и всю его семью!
— Неужели? — ахнул не верящий своим ушам принц. — Но как же это может быть?
— Именно так, Ваше Высочество! Увы, но всё обстоит именно так… И я с ужасом думаю, на какие мерзости еще способен этот человек, забывший Божьи заповеди и желающий лишь возвысится над окружающими!
— И что же делать? — дрожащим от волнения голосом вопросил Георг, глядя на Жеребцову, как кролик на боа-констриктора.
— Ваше Величество! Лишь на милости Вашего Величествая уповаю! Надобно направить Фридриху письмо, предложив ему срочно бежать в Лондон! Лишь здесь, в столице величайшего государства, надёжно хранимой могучим флотом, он будет в полной безопасности; моя же совесть окажется чиста пред Богом!
— Я готов! Располагайте мною!
— Вот письмо. Надобно поставить на них печать Вашего Высочества и отправить его с людьми их подшефного Вашего полка. Всё должно пройти быстро и очень тайно — никто не должен знать об их миссии!
— Я сделаю это. Но, скажите бога ради — как королю переместится в Лондон? Я не командую флотом, и не смогу послать его для прорыва блокады!
— О, на сей счёт Вашему Высочество совершенно не следует беспокоиться! Судно для бегства короля подготовят мои друзья в Бостоне. Это надёжная, быстрая американская шхуна, способная избежать всех опасностей морского пути.
— Располагайте мною, сударыня! — принц уже едва не плакал, растроганный столь редкостным добросердечием своей пассии, так переживающий за беглого прусского монарха.
— Ах, вы настоящий рыцарь, Ваше Высочество! — экспансивно вскричала молодая женщина, сама заливаясь слезами. — Невозможно передать словами, сколь тяжкий груз вы снимаете с моей души! Как только добрый король Фридрих-Вильгельм и его очаровательная супруга окажутся в безопасности, уверена, они припадут к стопам Вашего Высочества, вознося небу хвалы за то, что оно послало им Ваше Высочество, принявшее столь благотворное участие в их судьбе!
— Но, сударыня, могу ли я надеяться? — скромно произнёс принц, пытаясь вернуть даму к теме предыдущего разговора, интересовавшей принца много более судьбы какого-то недотепы с Континента. И, конечно же, дама женским чутьём тотчас же поняла настрой своего могущественного визави… Бросив на Джорджа томный взгляд прекрасных заплаканных глаз, мадам Жеребцова произнесла грудным голосом, способным, казалось, растопить все ледники Гренландии, а не то что одно-единственное мужское сердце:
— Ах, Ваше Величество! Какие могут быть сомнения? Своей добротой вы возвращаете меня к жизни! Как только произойдёт чудесное спасение милых Гогенцоллернов, моя страдающая душа, непременно найдёт упокоение, и я — как знать? — может быть, вновь смогу веселиться, смеяться и любить! А моя благодарность Вашему Высочеству поистине не будет иметь границ!
Разумеется, уже через два часа нужное письмо было подписано, скреплено печатями, и вручено двум лучшим офицерам 10-го Собственного Принца Уэльского драгунского полка, спешно направлявшимся на континент…
Глава 15
Наконец, на следующий день, пересаживаясь из коляски в седло и обратно, прекрасным августовским утром мы достигли столицы Саксонии. Проехав насквозь через большой густой лес, где пели птицы, и молодые олени играли на дороге, мы выехали на равнину, и тут вдруг открылся мне Дрезден в большой, просторной долине. На левой стороне от дороги перед нами раскинулась тихая, кроткая Эльба и, за нею — цепь высоких холмов, покрытых леском, из-за которого, среди усеянных цветами полей, возвышались кровли рассеянных тут и там домиков и шпицы башен. Вечернее солнце кроткими своими лучами освещало эту прекрасную картину Зеленые холмы на одной стороне реки, величественный город, и обширная плодоносная долина создали Дрездену великолепный вид. При первом взгляде он показался мне даже больше Берлина.
Дрезден едва ли уступает Берлину в размерах и внешней отделке домов, и только улицы здесь гораздо уже. При этом, как ни странно, в Дрездене насчитывается лишь около 35 тысяч жителей -: очень не много, принимая во внимание обширность города и размеры домов! Впрочем, возможно, что это правда: на улицах мы видели совсем немного людей, и на редком доме не прибито объявления об отдаче внаем комнат. В некоторых местах города еще были видны следы опустошения, произведенного в Дрездене прусскими ядрами в 1760 году.
Испытывая с дороги изрядный голод, мы с Николаем Карловичем заехали в ближайший трактир, где уже накрыт был стол. Нам подали пивной суп с лимоном, жареную телятину, салат и масло, за что взяли после с каждого, переводя на русские деньги, копеек по сорок.
Из трактира мы немедленно проследовали в знаменитейшую местную картинную галерею, что по праву почитается одною из первых в Европе. Пройдя сквозь караул из русских гренадёров на входе, мы вошли в это просторное хранилище самых великолепных произведений искусства. Глаза генерала Бонапарта разгорелись глаза, крылья его тонкого носа раздувались, как у гончей. С первого же взгляда стало понятно, что за один отведённый мною день мы не сумеем увидеть и малой части местных сокровищ: несколько месяцев надобно, чтобы хорошенько, с толком и расстановкой, осмотреть сию галерею.
