Благословенный. Книга 6 (СИ) - Коллингвуд Виктор
— Сударь, это вы — бывший король Пруссии?
Глаза Фридриха-Вильгельма, обычно невыразительные и мутные, от такого обращения моментально налились яростью.
— Я король Пруссии, что бы там не говорил император Александр!
— Разумеется! Вот вы, сударь, лично и расскажете ему об этом! — осклабился лейтенант и протянул руку, в которую король, немного помедлив, вложил эфесом вперед свою шпагу.
Дело было сделано, и началась деловитая суета, связанная с транспортировкой высокопоставленных пленников.
Поначалу русские морские офицеры собирались переправить короля и его семью на русский корабль, но, приняв во внимание опасность ночной перевозки шлюпками столь высокопоставленных пленников, и, особенно, маленьких детей, решили высадить призовую команду и просто идти в княжество Эвер.
И через день королевская чета уже наслаждалась видами бухты Яде… и гадала о своей дальнейшей судьбе.
Глава 16
Цюрихское озеро чудесным осколком неба лежало среди поросших сосною и можжевельником, заснеженных склонов Альп, чти белоснежные, освещаемые закатным солнцем вершины неясными пятнами отражались в покрытой рябью воде. Наступала осень, и ледяной ветер с Альп гнал прохладный горный воздух вдоль берегов, овевая моё обгоревшее на солнце лицо. Сам город, по-швейцарски уютный, встречал нас множеством островерхих черепичных крыш и шпилей местных церквей.
Русскому путешественнику вся Швейцария представляется неким демократически раем. Действительно, местное самоуправление здесь на высоте. В Цюрихском кантоне считается около 180 000 жителей, а в городе — около 10 000; и ранее только две тысячи имели право гражданства, избирали судей, участвовали в управлении и имели право заниматься торговлей, а все прочие лишены были этих прав. Лишь несколько лет назад, после профранцузского переворота, количество граждан резко увеличилось, но до сих пор для участия в выборах действует имущественный ценз. Все граждане разбиты на тридцать цехов, каждый из которых ежегодно избирает по двенадцати членов Городского совета и по шесть членов Сената, называемых, соответственно, сенаторами. Совету здесь принадлежит законодательная власть, Сенат же — исполнительную и судебную. Избирательные права в республике имеют все мужчины, обладающие гражданством и имеющие двадцать лет от роду; в тридцать лет можно быть членом верховного совета, а в тридцать пять -сенатором. Цюрихский житель, имеющий право гражданства, так же гордится им, как царь своею короною: уже более ста пятидесяти лет никто из иностранцев не получал этого права;
Но есть у швейцарских вольностей и тёмная сторона: до сих пор Цюрих — насквозь кальвинисткий город, в котором нет ни одного католического храма. Одежда и образ жизни местных граждан уже более трёх веков подвергаются мелочной регламентации, что в иных монархических странах почиталась бы натуральной тиранией. Скажем, мудрые цюрихские законодатели, полагая, что роскошь есть гроб любой вольности и добрым нравам, постарались заградить ей вход в свою республику: и по сей день мужчины здесь не могут носить ни шелковой, ни бархатной одежды, а женщины — ни бриллиантов, ни кружев; и даже в самую холодную зиму никто не смеет надеть шубы, но не из-за того, для того что меха здесь очень дороги… В черте города совершенно запрещено ездить в каретах, и потому здоровые ноги здесь гораздо более уважаются, нежели в других местах. Под запретом даже иностранные вина: хотя они сюда привозятся, однако же продаются в аптеках, и употреблять их позволительно лишь в качестве лекарства. Впрочем, как мы с Волконским успели убедиться, закон этот не очень строго соблюдается, и те из цюрихских граждан, кто может себе это позволить, вполне употребляют и венгерский токай, и испанскую малагу; вся разница лишь в том, что берут ее не в магазине или в трактире, а из аптеки, по предписанию доктора. В общем, свобода-свободой, но республиканские правила тоже могут быть довольно стеснительными, и, похоже, здесь это никого не смущает.
Здесь, в Цюрихе, по приглашению президента республики Фредерика Сезара ла Гарпа, моего бывшего наставника и учителя, должен состояться конгресс, посвящённый судьбе Германии. Поначалу я, памятуя, где проходила львиная доля международных политических событий, собирался устроить съезд в Женеве, но затем, посмотрев на карту, тотчас отказался от этого намерения: слишком уж близко от французской границы находился этот город. Между тем, отношения наши с Директорией медленно, но верно ухудшались, а судьба герцога Энгиенского была мне хорошо памятна! Цюрих был много предпочтительней в смысле безопасности, к тому же я согласовал со Швейцарской Директорией ввод в город двух драгунских полков, призванных обеспечить безопасность Конгресса.
Для заседаний было создано здание, формой напоминающее передвижной цирк — огромный купол из брезентовой ткани, обогреваемый тёплым воздухом, нагоняемым внутрь от калориферов, установленных снаружи. Несмотря на отсутствие окон, внутри было светло благодаря мощному свету дуговых ламп, отражавшемуся от белоснежной материи, обтягивавшей павильон изнутри. Для себя я отметил, что лучше бы нам было привезти быстросборное здание вроде недавно введённой в работу Петербургской Биржи, но за столь короткое время мы сумели выполнить только такой «брезентовый» вариант гигантской юрты.
Впрочем, и он, по местным меркам, смотрелся чрезвычайно экзотично.
Внутри было ещё интереснее: все матерчатые стены были покрыты текстами из существующих ныне конституций — Билль о Правах, американская, польская, русская, французская конституции, написанные на разных языках, как будто символизировали собою волю народов обрести независимость от нынешних своих тиранических правителей. Съезжавшиеся в Цюрих мелкие германские князьки, читая всё это, бледнели и переменялись в лице; они верно понимали посыл этой интермедии. Представители более крупных и сильных держав — Австрии, Англии, Испании, Швеции, — держались увереннее, но всё равно в глубине их глаз таился настороженный страх. Кто этот юнец, которого сравнивают уже с Александром Македонским? Что он затеял? Чего хочет? Где остановится?
В кулуарах шептались:
— Вы читали последний трактат Канта о Всемирном государстве? Говорят, царь Александр поддерживает эту затею всем сердцем!
— Боже! Мы все будем рабами России!
— Ничем не хуже, чем судьба парижских прихлебателей!
— Пустое! Император всего лишь желает установить счастье Европы на твёрдых основаниях народных прав, равенства и братства!
— Но он вконец уничтожит европейское равновесие! После этой разрушительной деятельности понадобятся десятки лет, чтобы только восстановить утраченный баланс сил!
Курфюрсты и их представители, понятное дело, были настроены категорически против Конгресса и его предполагаемых решений; да и представители крупных держав были крайне недовольны происходящим.
Для Франции было очевидно резкое усиление русского влияния не только на Востоке, но и на западе Германии. Русская и французская сферы влияния должны были соприкоснуться, и это не могло не создать дополнительного напряжения между сторонами. Поэтому французский представитель, месье Лагард, очень напряженно общался в кулуарах с нашими дипломатами, пытаясь выторговать Республике благоприятные условия. При этом камень преткновения, конечно же, заключался в статусе левого берега Рейна.
Франция не так давно закрепила за собою эту территорию и была полна решимости ее за собой удержать. Но принципы, провозглашаемые в моих прокламациях, категорически противоречили этому намерению: ведь если бы население левого берега Рейна, а также Эльзаса и Лотарингии, предложили бы на плебисците определиться, кто они — французы и или немцы, никто не мог бы предсказать результат. И это обстоятельство совершенно не устраивало французов.
Австрияки, которых представлял давно знакомый мне граф Людвиг фон Кобенцль, столько лет прослуживший посланником Венского двора при дворе Екатерины Великой, пожалуй, имели еще менее, чем французы, причин желать успеха Конгресса. Ведь его результатом могло бы стать исчезновение Священной Римской Империи, императором которой оставался австрийский король Франц II. И на всё это накладывался открытый конфликт Франции и Австрии: в разгаре была очередная война между этими двумя европейскими тяжеловесами над Италией, в которой эти две великие империи интересовала, главным образом, богатая Ломбардия. Соответственно, на судьбы Германии эти страны сейчас повлиять не могли, несмотря на все их громогласные заявления, что они не потерпят решения столь важного вопроса без своего участия или вразрез со своими интересами.
