Повелитель корней - Михаил Алексеевич Ланцов

Князь же наблюдал.

Внимательно наблюдал за всем, что происходило как в лагере, так и там — в поле. Он не хотел прозевать новую массированную атаку. Но до вечера так ничего и не случилось. Потери, которые понесли германцы при атаке, оказались настолько шокирующими, что они никак не могли прийти в себя. Хотя конунги с ними работали.

Вон — мелькали то тут, то там. Собирали кружки. Беседовали.

Но состояние у людей было слишком понурым. Почти никто голову ровно не держал, придавленный к земле страхом. Ведь, казалось бы, ничтожная горстка защитников, сумела отбить такой натиск. Немыслимый!

Ну и колдовство.

Как те порошки, что вызывают жжение, так и горшки с огнем.

Конунги понимали — это обычные уловки. Римляне порой разные средства использовали, особенно при обороне. Однако на простых общинников их слова действовали слабо.

Они не могли проиграть.

Никак.

Это было просто невозможно! Исключено!

Сколько их и сколько защитников?

Однако они проиграли, усеяв все подходы к лагерю великим множеством трупов. При форсировании брода оказалось убито около двух сотен или еще порядка восьми — ранено, во многом несильно. Сейчас же пало от двух до трех тысяч человек. Вон — вышли отряды и добивали. Так что раненых не будет. Почти не будет.

Страшные потери.

А ведь даже до рукопашной не дошло…

— Колдовство… — неслось со всех сторон…

* * *

Марк Аврелий стоял в тенечке возле Капитолийского храма, наслаждаясь легким ветерком, что гулял здесь робко и неуверенно. Да, холм. А все одно — безветрие, из-за чего пекло немилосердно и хоть какое-то спасение наблюдалось лишь в тени.

На только что завершившемся заседании Сената он объявил цезарем своего зятя — Тиберия Клавдия Помпеяна. А также предложил принять законы о власти, Золотом списке и консулах.

Разом.

Пакетом.

Не найдя у сенаторов особого понимания, однако, и противодействия не получив. Они просто не до конца поняли суть замысла, потому как Император старательно его маскировал, стараясь подать все это, как способ увеличения влияния Сената.

Проголосовали.

Далеко не единогласно.

Но уступили, соблазнившись ничего не значащими посулами. Теперь же предстояло совершить практически подвиг на коллегии понтификов. Здесь же, но чутка попозже.

Собрание небольшое.

Сам Марк Аврелий как великий понтифик, пятнадцать понтификов пожиже рангов и пятнадцать фламинов, то есть высших жрецов традиционных римских культов.

— Может, не стоит? — недовольно спросил Помпеян.

— Почему?

— Они не согласятся.

— Я все устроил так, что у них выбора не будет.

— Даже если они сейчас проголосуют, то станут исподтишка срывать исполнение.

— Будут, — охотно согласился император.

— И зачем тогда?

— Чтобы заменить тех, кто так станет поступать. Ты удивлен? Зря. Никогда не мешай твоим врагам совершать ошибки. Будь добр и терпелив. Выслушивай их внимательно, чтобы дурь каждого видна была.

— Ты так уверен в том, что она тебя не обманула?

— Оракул Сераписа в Александрии, Аммона в оазисе Сива, Аполлона в Дидимах в один день возвестили о том, что та чума, что терзает нашу державу, кара небес за то, что мы отступили от сути древних обычаев и погрязли в братоубийстве. Согласись — странное совпадение.

— Оракулы порой путано и туманно говорят, а их трактовка не всегда оказывается верной.

— Когда я разговаривал с ней, проявилась богиня.

— Что?

— На мгновение. Это было странно и страшно. Казалось, словно сама Исида, у которой, впрочем, много имен, посмотрела на меня глазами своей верховной жрицы.

— Не уверен, что их это убедит.

— Поверь — никто из них не захочет войны с собственными женами и дочерями. А она это легко организует.

— Не у всех.

— Зря ты так думаешь, — горько усмехнулся Марк Аврелий. — Верховная жрица Исиды чрезвычайно влиятельна и обладает такими связями, которые ты себе и вообразить не можешь. Если ей потребуется кого-то достать — она достанет. Хочешь? Твоя любимая рабыня тебя отравит? А может, та проститутка заколет кинжалом? Или незнакомая матрона нашепчет что-то мужу, провоцируя какую-нибудь смертельную интригу? Ты никогда не узнаешь, кто из женщин помогает ей и почему. Будь с ней ОЧЕНЬ осторожен.

— Звучит так, что верховная жрица Исиды — лучшая кандидатка в жены императора. — с некоторой едкостью заметил Помпеян.

— Если ты хочешь, чтобы правила она — да. В противном случае ни её саму, ни её родственников ни на какие важные посты ставить не вздумай. Она и так влиятельна излишне.

— А Берослав?

— А что Берослав?

— Не слишком ли много внимания к простому варвару?

— О нет… — покачал головой Марк Аврелий и предельно серьезно добавил: — Он не варвар и очень непростой.

— Так это не слухи?

— Я не знаю. — честно ответил император. — Мы обменялись, наверное, полусотней писем. Больших. И я до сих пор не понимаю кто он… что он. Представь. Тебе кто-то пишет на плохой латыни вещи, которые потрясают лучших наших ученых мужей. И что самое ужасное — ты кое-что из всего этого можешь проверить. А он пишет о таких вещах, что дух захватывает. Перечитывая его письма, я порой чувствую себя варваром, который только-только прикоснулся к чаще цивилизации. Верховная жрица Исиды считает, что он послан кем-то из богов. И я, пожалуй, соглашусь с ней, ибо другого объяснения не вижу.

— Странно… — покачал головой Тиберий Клавдий Помпеян.

— Проведение богов неисповедимо…

В отличие от греческого язычества у римлян, при всей схожести пантеонов и культов имелась одна ключевая особенность. Античные греки жили воспоминаниями о героической эпохе, которая в их сознании находилось где-то в прошлом. Римляне же считали, что они в ней живут, из-за чего обладали совсем другим восприятием мира и своей роли в нем. По этой причине феномен Берослава Марк Аврелий воспринял достаточно мягко и спокойно. Это не вступало в противоречие с его картиной мира и ожиданий от него.

Его наследник же…

Он был просто более скептичен и осторожен.

— Рада вас видеть в добром здравии, — произнес до боли знакомый женский голос из-за спины.

Марк Аврелий вздрогнул от неожиданности и обернулся. Перед ним стояла она — верховная жрица Исиды, и максимально добродушно улыбалась.

— Вы ведь не против, если просто послушаю? Молча.

— Я спрошу у участников коллегии. Единолично такие вопросы я решать не могу. Таков закон.

— Разумеется, —