Повелитель корней - Михаил Алексеевич Ланцов

Хозяин дубравы. Том 4. Повелитель корней

Пролог

171 год, просинець (январь), 17

За окном подвывал морозный ветерок, гоняя сухие снежинки.

Берослав же молча сидел и смотрел на Гатаса — сына Сусага, который приходился двоюродным братом жене. Его только-только привезли на легком катамаране, которые зимой выступали в роли буеров. Из-за чего вид он имел весьма неважный, с непривычки таких поездок.

Очень.

Совсем.

Но главное — он привез такую «славную» новость, что не пересказать…

Минуло два года, как его, Берослава, провозгласили князем. И каждый день с тех пор он думал о том, что завтра в поход… завтра война… Однако ничего дурного не происходило. Даже набеги прекратились после коронации, если, конечно, тот странный ритуал возле дуба так можно назвать.

Ситуация складывалась хорошо.

В 168 году языги, прижатые римлянами к реке недалеко от Виминациума, бросили обоз с награбленным и налегке ушли за Дунай. Направившись через земли квадов в свои степи. Разумеется, не отказывая себе в удовольствии пограбить.

Почему грабили?

Потому что могли.

Квады тоже в 168 году отошли за Дунай, спасаясь от Марка Аврелия, однако, очень скоро вернулись на римские земли и начали разбойничать малыми отрядами. Поэтому и не сумели вовремя отреагировать на выходку вчерашних союзников, что теперь разоряли уже их дома.

Весной 169 года, по молодой траве, языги, наконец, достигли верховий реки Тирас, то есть, Днестра. И вступили в переговоры с гётами о союзе против роксоланов. Но что-то пошло не так. То ли, гёты уже знали о предательстве языгами квадов, то ли, степняки не согласились отдать часть своих кочевий под заселение… Так или иначе — началась потасовка. Прямо на встрече. А потом и война.

Иными словами, для Рима, Берослава и роксоланов ситуация складывалась идеально. Просто сиди, кушай попкорн и наблюдай за тем, как твои враги режут друг друга. Но летом 170 года случилась беда. Сильно потрепанные языги, зажатые между гётами, квадами и карпами, попросились под руку раса[1] роксоланов. А этот дурачок возьми и согласись.

Ох! Как тогда нервничал Берослав! Как переживал!

Ведь это мелочная жадность могла втянуть их всех в тяжелую, а главное — совершенно никому не нужную войну. Но обошлось. Все как-то само собой затихло и заглохло. Как тогда казалось…

— Повтори еще раз, что там случилось.

— Гёты и квады после сбора урожая начали созывать войско и готовиться к походу, — произнес Гатас. — Наш рас, упреждая нападение, собрал свои дружины и выступил к закатным пределам. Уже по снегу.

— И что с ним случилось?

— Никто не знает. Мой отец погиб. Я сам чудом ушел, подобрав у верхнего брода[2] около сотни всадников. Больше никто не вырвался…

— Там была засада?

— Да. Наш рас увидел врагов, что выстроились на пологом береге за небольшой рекой. И мы пошли в атаку. Прямо на них — через лед. Река нам хорошо знакомая. Даже я там бывал. Она зимой добро перемерзала, а тут хрупнула сразу много где. Когда же мы завязли в реке, в лоб нам ударила германская пехота, начав забрасывать копьями, а в спину — вышедшая из-за балки их знать. Конная.

— Мда.

— Я спасся только из-за того, что замешкался и завяз в сугробе, а потому сразу не залетел вместе с отцом туда — в реку. Иначе бы и я пал…

— Что с ордами правобережья?

— Их режут.

— Просто режут?

— Да. Просто режут. Там ведь орды языгов старые. И им не простили ни ухода с войны, ни разграбления квадов…

Берослав закрыл глаза и потер переносицу.

Ему было вполне очевидно, что за этим маневром квадов и гётов стоял Марк Аврелий. Это вполне сочеталось с его жестом по передаче такого количества броней роксоланам. Просто так, что ли? А вот мог ли он себе представить, что рас так глупо подставиться? Это вопрос…

— Грустно. Печально. А что ты хочешь от меня? — после новой затяжной паузы, поинтересовался князь.

— Гёты и квады идут дальше. До меня дошли слухи, что они по весне пойдут на левый берег Днепра. Ты присягал на верность расу, который, вероятно, погиб. Так что, клятва тебя более не связывает и тебе незачем идти туда. Но… мать сказала, что ни гётам, ни квадам твоя торговля с ромеями не придется по душе. И не в твоих интересах отказывать нам в помощи.

— Она считает, что германцы ее прервут?

— Да, если возьмут в свои руки броды и пороги. Поэтому к тебе она меня и отправила.

— А что другие роксоланы?

— Там всюду раздрай. Я самый старший из выживших наследников бэгов. А матери не могут договориться — каждая тянет на себя. Поэтому, если гёты с квадами переправятся… — произнес он и многозначительно замолчал.

— Сколько их придет, этих германцев?

— Не могу сказать.

— Что говорил отец? Может, рас о том сказывал?

— Да все над ними насмехались. Дескать, пешие в степь вышли…

Берослав вновь замолчал задумавшись.

Точной численности гётов и квадов он не знал. Но, используя свой прием с опросом, сумел через ромеев очень приблизительно оценить их «поголовье». У него получилось где-то в диапазоне от тридцати до шестидесяти тысяч семей. И, как следствие, мужчин в возрасте старше инициации, которые могут в случае тотальной мобилизации выйти в племенное ополчение.

Много.

Просто безумно много для его сил.

Одно радовало — склока. Все, что он знал о гётах и квадах, говорило об их расколе на множество самых разнообразных конгломератов.

Впрочем, всех «под ружье» эти германцы могли поставить разом только в случае вторжения внешних сил. И то — если им промеж себя удастся договориться. А так, в поход, вряд ли выступит больше половины. Скорее даже трети.

Исходя из описания битвы, данного Гатасом, выходилось, что в ней участвовало не очень много людей. Стена щитов в две-три тысячи общинников да дружины знати, быть может, и не всей. Совокупно до четырех-пяти тысяч. Уже терпимо. Хотя, конечно, излишний оптимизм в таких делах всегда ведет в могилу и расслабляться не стоит…

— Ты знаешь, куда они придут? — тихо спросил Берослав.

— К верхнему броду.

— Почему?

— А куда еще?