Прорвемся, опера! Книга 4 (СИ) - Киров Никита
— И правильно сделала. Ладно, это очень нам поможет, благодарю.
Стекла битого на том пустыре действительно было навалом. И времени прошло не так много, порез на руке и теле будет хорошо видно. Это, опять-таки, косвенное, мало ли кто где порезался, но зато хоть какая-то зацепка.
* * *После обеда (пельменная Федюнина сегодня работала, и там даже подавали новое блюдо — китайские жареные пельмени с мясом и капустой) я уговорил дядю Гришу подбросить меня до кладбища, задобрив его этими самыми пельменями, а то он мелочь считал и ругался матом, что дорого всё. В ответ он пробурчал что-то совсем неразборчивое, но показал рукой в окно, мол, перекусим — и погнали.
Кладбище-то у нас, как ни странно, самая что ни на есть парадная часть города. Здесь и чисто, и даже основные дорожки от снега убирали. И бомжей, кто собирает оставленные у могилок стопки с водкой и съестное, здесь не очень много. Деньги крутятся большие, зарабатывают на всём, даже бомжи приплачивают за право здесь обитать.
Я прошёл через ворота. На старой части, открытой с ещё дореволюционных времён, мне делать было нечего, да и там уже никого и никогда не хоронили, так что я отправился на новую.
Вот там-то было роскошно. Особенно выделялся памятник убитому в начале 90-х Каратисту, предыдущему пахану «Универмага» — в полный рост. Памятник уродливый, загаженный птицами, и изображён на нём здоровенный амбал в пиджаке. Каратист теперь вечно говорил по телефону размером с кирпич, а прямо сейчас на нём сидела ворона.
Говорят, Кросс даже хотел пригнать на кладбище машину и поставить рядом с памятником, но трезво рассудил, что настоящая машина проржавеет и из неё вытащат всё ценное, а делать мраморную — слишком дорого даже для братвы. Так что вместо машины во вторую руку памятника вставили брелок с эмблемой Мерседеса, хотя сам Каратист ездил на «Тойоте». Не такой это был влиятельный авторитет, чтобы гонять на мерине.
Могил много, от скромных с ржавеющими оградками до бандитских, заваленных цветами и венками. Братва не скупилась на мрамор и дорогие материалы на надгробия, но всё равно на пластиковых цветочках прожигали дырочку, чтобы никто потом не упёр это на рынок и не продал по новой.
Похоронная музыка гудела где-то впереди, там же стояла толпа, кто-то рыдал и причитал. Я обошёл это место полукругом, оглядывая лица, пока не наткнулся на самого Артура. Тот в чёрной куртке и шапке стоял в сторонке, держа в руке два красных цветка, будто к кому-то пришёл помянуть.
— Ты что, каждые похороны посещаешь? — спросил я.
— Когда как, — он отмахнулся и бросил цветки на чью-то могилу, затем присмотрелся к надписи. — Смотри, сколько бабка лет прожила. С 1897-го по 1996-й. Всего года до сотки не хватило. А вообще, Васильев, бизнес это такой, только отвернёшься, — Артур выпрямился и похрустел шеей, — как на этом кто-то другой заработает. Тут окочуриться не успеешь, а твоим родичам уже звонить начинают, услуги предоставлять, как побыстрее и получше в землю зарыть.
— Куда жизнь катится? — я хмыкнул.
— Угу, — он недоверчиво посмотрел на меня. — Ну и чё ты меня искал?
— В качалку вчера хотел сходить, — я осторожно опёрся на оградку, но она пошатнулась, и я отошёл. — Смотрю, а там парни твои, Мирон со своей компанией. Мужики-то серьёзные, такие качаться пойдут — всех вынесут.
— А Мирон тоже вчера балакал, мол, менты спортом решили заняться, весь зал заняли, прогнали и не пустили. А у нас, Васильев, свои там заморочки были.
Я двинулся вокруг могилы и пошёл в сторону, подальше от ревущего похоронного надрыва духовых инструментов, Артур двигался рядом.
— Скажу чётко, — тихо произнёс я. — Сафронов много мутит, но недолго ему осталось, скоро закроем. Но он привлекает к себе всех, кого можно. И вот парней этих, кого он набрал — не трогай, они под моим присмотром. С пути сбились немного, лапши он им навешал, но мы собираемся образумить, назад забрать. Тем более — стреляли по нам тогда не они, сам понимаешь.
— Пока не они, — заметил Артур. — Сафронов этот — хитрожопый, он к каждому подход находит. И вам, ментам и чекистам, официально с ним не справиться, а неофициально вы не сможете, я в эти ваши байки про «Белую Стрелу» не верю, или меня самого вы бы давно уже прикопали. Но, — он остановился, — пока не лезу, жду, ещё есть, кому вопросы задать. Правда, долго в стороне стоять не смогу, братва вопросы начнёт задавать.
— А кто тебя туда направил? — спросил я.
— Васильев, ты слишком пользуешься моим расположением, — он засмеялся. — Ладно бы ты шашлычка захотел или коньячку, так приходи, нальём на любой точке и денежку не возьмём. А вот вопросы наши оставь нам.
— Но явно, что послали не просто так. Повёлся ты снова на чужую провокацию.
Он развёл руками и медленно побрёл вдоль рядов могилок. Попытки разобраться с недругом он не оставит, поэтому закрыть Сафронова надо побыстрее, во избежание лишней крови. Если бы не этот маньяк ещё…
И другие вопросы, которые никуда не уходили.
Я завернул за очередной памятник и наткнулся на Устинова. Василий Иваныч с удивлением уставился на меня.
— О, Пашка, а я тут ходил на могилку к своему, — торопливо сказал он, показывая рукой куда-то в сторону. — Да ехать уже пора.
— Ты же говорил, не ходишь на неё, а к памятнику ездишь, — вспомнил я.
— Ну, убраться-то иногда надо. Ладно, погнал я, я сегодня Шухова на отгул задушил… собака, всё давать не хотел. Надо пользоваться, теперь нескоро даст.
Я проводил его взглядом, а Устинов, чем-то смущённый, торопливо уходил, высоко поднимая ноги, чтобы не застревать в снегу. И чего он убежал? Вернее, от кого?
Помню, что у Василия Иваныча сын погиб в Афгане, и старый опер пару раз в год приходил к памятнику десантникам в городе, помянуть и убраться. А на могилу не ходил, ведь она пустая, тело не найдено, и, скорее всего, в гроб положили разве что личные вещи покойного.
Я прошёл чуть дальше. Снег здесь был не убран, следы свежие, их как раз оставил Устинов. Вот и памятник со звездой и фотографией, которую я видел у Василия Иваныча дома, с крепким парнем-десантником на ней. Устинов Владимир Васильевич, как гласила табличка.
И чего старый сюда приходил? Встреча с информатором? Но вскоре я понял, зачем он приходил и от кого он бежал.
Только собрался уходить, как заметил, как в эту сторону шла молодая женщина в шубе, с двумя детьми, пацанами, одного она вела за руку. Лицо знакомое, её я тоже видел на фотографии.
Это дочь Устинова, которая с ним больше не общается, и его внуки. Приехала. И он сам, похоже, хотел увидеть её, но не решился, передумал и ушёл. Опять напьётся вечером, наверное. Плохо, возраст-то у него уже не тот, на пенсию уйдёт не в этот год, так в следующий. И тогда точно сопьётся от скуки, тем более, на этот день в той, первой моей жизни, он тоже уже был мёртв.
Помирить бы их, пусть хоть с внуками возится на пенсии.
— А вы знали Володю? — спросила дочь, останавливаясь у оградки.
— Не особо. Но я хорошо знаю вашего отца, — начал я.
Судя по тому, как скривилось её в целом симпатичное лицо, я понял, что говорить с ней будет ещё сложнее, чем с Сафроновым. Но я всё равно не отступлюсь.
Глава 14
Как же звали дочку Устинова? Кажется, он как-то обмолвился, что Маша, но почти ничего о ней не рассказывал. Да и вообще, Василий Иваныч о личном при молодых распространяться не любил, а его друг Якут не из тех, кто сплетничает — вот и знал я о семейных делах Устинова совсем немного.
Но здесь и ежу ясно — в семье что-то не так. Особенно это видно по лицу молодой женщины.
— Поздравляю, — сухо сказала она, когда я представился коллегой её отца. — Со старым алкашом весело, наверное, работать?
— Ну, знаете… спец он толковый. И человек — надёжный, — попытался сгладить я.
— Не хочу я про него говорить! — вспыхнула Маша, резко, с болью.
Пацан постарше, целившийся снежком в ворону, замер с занесённой рукой. А самый младший тут же заплакал. Маша наклонилась к нему, начала утешать, сдерживая злость и усталость в голосе.
