Время перемен - Владимир Владимирович Голубев
- Да, завтра Вас уже не должно быть в Париже. И ещё, Вы спрашивали про Исаака.
- Да! Что с ним? – барон схватил гостя за руку, — Он умер?
- Спокойствие, друг мой! Не волнуйтесь! Он жив, просто находится весьма далеко, где с письмами проблема. – мягко улыбнулся Еремей, — Однако, я принёс Вам от него маленький привет.
Сидоров вытащил из своей сумки толстый том очередного Палласова а́тласа, посвящённого природе на сей раз Северной Америки. Раскрыв книгу на заложенной закладке, русский агент показал фон Штейнбургу красочную картинку с изображением птицы, под которой была подпись: Larus Occidentalis SimonLeybovich[3], открыт, изучен и описан Степаном Семёновичем Бергером, географом Российской академии наук.
По щеке старого барона медленно сползла слеза.
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
Ночь была тёмная, дождь шёл как из ведра, сер Чарльз слегка простудился, поэтому вечером перед камином выпил три стакана горячего грога и отправился спать. Спал он крепко, не просыпаясь, откуда ему, бедняге, было знать, что в его напиток была добавлена весьма солидная доза опиума, и это, кстати, должно́ было помочь ему справиться с простудой. Пользуясь его беспомощностью, слуги молча вынесли его из спальни, погрузили в неприметную карету и отвезли бесчувственное тело в заброшенный дом.
Сэр Чарльз пришёл в себя от ощущения дикого холода, а это чувство для него, вообще, было не знакомо. Он открыл глаза и увидел, что вокруг только полная тьма, тьма и холод. Он был совершено наг и лежал на огромном камне. Баронет привстал, не понимая, где он находится и что творится вокруг.
Страшный красный свет, будто идущий из глубин самого́ ада, возник справа от него, словно и не зажёгся, а дверь открылась в багрянец. Оттуда же шёл и звук, скорее рокот рычащего моря. А почти сразу слева яркий, нестерпимый белый, даже серебряный свет ударил в глаза, заставляя болезненно прищуриться. Слабая нежная, будто шелест тонких металлических листьев, музыка сопровождала слепящую белизну.
Голова нестерпимо заболела, в глазах плясали разноцветные круги, никак не получалось сосредоточиться. Сэр Чарльз даже не сразу заметил, что из красного угла выступила фигура, а потом, почти мгновенно серебристый свет прикрыла ещё одна. Затем он, в мгновение понял, что перед ним стоял ангел и бес. Огромные белоснежные крылья посланца небес словно ширма прикрыли ярчайшие белые лучи, идущие из рая, теперь стало понятно, что голову существа, вышедшего из другого угла, увенчали страшные витые рога.
Дыхание перехватило от нестерпимого ужаса. Фигуры стояли молча, поражаю своим величием и мощью. Наконец между ними, озарённый слабым золотистым ореолом показался третий гость. Он приближался, свет усиливался.
- Отец? – из горла сэра Чарльза вырвался ужасный крик.
Перед ним стоял его давно умерший родитель, именно такой, каким его запечатлел художник для фамильного портрета в их доме. Крючконосый с горящим взором совершено седой, но с непокорным вихром на голове, который не могло удержать в причёске даже огромное количество масла. На нём был только похоронный саван, но он и этом одеянии выглядел, словно прямо сейчас должен был принять участие в заседании палаты лордов. А сияющий волшебным светом нимб над его головой уверенно сообщал, что старый адвокат принадлежит уже к сонму святых, стоя́щих вокруг небесного престола.
- Сын мой! – он каркал точно, как помнил обнажённый баронет, не могущий найти в себе силы, чтобы покинуть ледяной камень и бежать от этих страшных фигур, — Ты посмел забыть о моём завете? Посмел отринуть истинную веру?
- Нет! Я никогда бы не посмел…— пищал умирающий от ужаса политик.
- Ложь! – слова отца прозвучали как приговор. Адский посланец принялся медленно приближаться, уже можно было разглядеть на его жуткой морде шрамы и ожоги, а глаза горели осознанием собственной власти. Он разомкнул чёрные уста, показав острые клыки, словно у дикого зверя и проревел: «Мой!». Руки его с кривыми когтями тянулись к сэру Чарльзу. Тот заверещал в неизбывном ужасе.
- Стой! – крылья ангела и так казались огромными, а теперь, когда он распахнул их, закрыли почти весь нестерпимый свет рая, и стало возможно разглядеть его невыразимо прекрасное лицо, — Стой, нечистый! Сей человек ещё не перешёл ту грань, после которой он станет твоей добычей и будет вечно испытывать муки ада! Пусть святой муж скажет своё слово!
Чёрт, злобно ворча, вернулся на место, а отец сэра Чарльза снова принялся говорить:
- Сын мой! Вижу я, что в сердце твоём цветёт тщеславие, и забыл ты о праведной жизни! В этом царстве Сатаны, куда ты попал в надежде изменить мир к лучшему, тебе начал засасывать грех! Ты предаёшь свою веру и лжёшь перед лицом вечности!
- Нет! Нет! – жалобно стонал тот, кого многие называли Светоч.
- Ты позабыл наши истины, стал мечтать о собственной славе и богатстве, отринул заботу о меньших братьях, которых ты должен был вести в царство Божие!
- Нет!
- Политика! – это слово покойный произнёс с таким отвращением, словно язык его покрывался грязью от одного упоминания подобной мерзости, — Ради неё ты стал оплотом этого царства греха, кое именуется властью богопротивного короля! Ты не заботишься об очищении душ, а стремишься лишь усилить Сатану!
- Нет! – голос уже совсем покидал сэра Чарльза, а адский посланец снова с торжественным хохотом приближался к нему.
- Но! В сердце твоём ещё растут цветы истины! Пусть и глубоко, но они в тебе ещё есть, сын мой! – голос отца возвысился, и демон уже с тоскливым стоном начал снова отходить, — Сын мой, ты должен принять решение, с кем ты! Идёшь ли ты со мной в рай! – святой человек махнул рукой в сторону ангела, и тот снова распахнул белоснежные крылья, — Или же отправляешься гореть в ад!
Сэр Чарльз закричал:
-Конечно, я помню твои заветы, отец мой! Я истинный слуга Всевышнего, пусть Сатана и смог смутить меня, но я верен заветам Божиим и твоему учению! Верен! – холодный пот заливал его тело лицо, казалось, даже стекал в его рот, распахнутый в безумном крике.
- Хорошо! – его отец полуприкрыл глаза и воздел руки к небу, — Сам Господь — свидетель тому, что я верю своему сыну! Чарльз! Помни, что Бог любит тебя, и он сам предназначил тебе путь своего нового пророка!
Ангел и бес оба торжественно поклонились и удалились в гаснущий свет. Отец же дождался, пока они уйдут, потом нагнулся
