Прорвемся, опера! Книга 4 (СИ) - Киров Никита
Слепой начал было что-то говорить, но дыхалки ему и правда не хватило, и вместо слов вырвался громкий хриплый кашель.
— Ну и чё ты там приезжал, мирить нас с Кроссом собирался? — продолжал наезжать Артур. — А меня потом у меня же дома обложили, обстреляли? Как это понимать, Серёженька? Ты же за базар отвечал, да?
— Да ты… кх-кх…
— В тот же вечер, когда я к тебе приехал, меня и стрелять начали прямо дома, при детях… стволы ещё — не ху…я подзаборная, а настоящие армейские. Думаешь, я не в курсах? Такие у Кросса в нычках хранятся. И у тебя тоже имеется… и чё, гарантии мне давал, а в меня палить начали? И чё за гарантии у тебя, а? Как вопрос-то решать теперь будем?
— Да не Кросс это… кх-кх, — Слепой достал платок и кашлянул в него. — Предъява твоя… кх-кх… чё за бадягу разводишь…
Вор говорить умел хорошо и грамотно, выпутывался и не из таких ситуаций и легко бы отбился на словах. Но вот лестницу он не учёл, и вести разговор ему всё ещё было тяжко. Вот Артур и накидывал дальше, отлично пользуясь моментом.
— Да? Ну а кто, если не Кросс? — нависал Артур. — Ты-то, типа, не при делах? Заодно вы все. Или что там?
— Сафро… кх…
— Сафронов? А ты думаешь, я не знаю, что эта кодла вместе, одни планы строит?
Слепой кашлянул ещё раз. По взгляду видно — думает, как выпутаться из неудачного положения, сохранив лицо, но и не начинать стычку со стрельбой. Людей он привёз много, как и положено привозить на такие стрелки, но пальба никому и ничего не даст. Кроме горы трупов с обеих сторон.
— Сафронов сам в блудняк полез, с ментами и чекистами спелся, падла… а потом обосрался, чмо позорное, — прохрипел Слепой, вытирая рот платком. — Вот из-за мента и начал пальбу… а тебя хотел за компашку вальнуть, чтобы проблем на будущее избежать… Я Кроссу говорил — чтобы отправил его куда-нибудь, начисто вопрос закрыть, — он снова откашлялся, — чтобы наглухо шваркнули… Желательно — в прорубь… или к тебе куда-нибудь, на кладбище… вторым номером к кому-нибудь в землицу подселить… чтобы им там, в могилке, скучно лежать не было… да не может Кросс сладить с ним, видать. Не осилил он его.
— Ага, не осилил? — недоверчиво протянул Артур.
— Власть Сафрон почуял, — голос у Слепого стал глухим, спокойным, но в нём звенела сталь, хотя и ржавая. — Людей собирает, суетится, борзеет, сука. Не нужен ему уже никто в этом городе — ни авторитеты, ни общак, ни понятия.
Он выпрямился, потянулся, как будто только что проснулся, и откинулся на спинку стула.
— Ка-ароче… Вопрос закрывать надо. Не тянуть, пока он не подсуетился. Щас сидит в зале у себя, на Карла Маркса. Шум не любит, но людей тянет — опытных к себе, пехотой обрастает. Слышал, про тебя говорит, что в этот раз решит — до конца. Не промахнётся.
Он помолчал, глядя сквозь стол, как будто видел там что-то своё, а потом продолжил сквозь платок.
— Охраны у него — ноль. Думает, что за ним никто не придёт. Безнаказанность греет, сучий потрох. А это, Артурчик, ошибка в нашем деле. Сейчас там хоть всех гаси — никто и вякнуть не успеет. Такой шанс — раз в жизни.
— Хм… И ты хочешь, чтобы я его наглушняк урыл? — Артур задумчиво сощурил глаза. — А чё сам лапки сложил и сидишь тут, указания раздаешь?
— А мне это зачем? — вор уже выглядел увереннее, отдышался. — Я с этим фраером без тёрок, мне он никто, чтобы его гасить. Решай сам, я за что купил, за то продал. Но тебя не будет — с ним я договорюсь без базара. С ним — или кто там после него будет, кто по-новому мыслит. А то вы тут все уже приросли, прикипели к своему нажитому, что ты, что Кросс. А придут молодые, наглые, типа Сафронова, как вы сами в своё время, и уже вас закопают. Сечёшь? А потом они всё одно к нам заявятся, будут долю в общак отстёгивать, воровской закон уважать начнут, кланяться и мириться будут, чтобы мы их на зоне прикрыли. Потому что жизнь покажет, что вашему брату только две дороги в жизни есть — зона или могила. На том свете только Господь Бог решает, а вот зоны — наши. Вот так-то, Артур. Решай сам, кто с нами останется…
— Гладко базаришь… Но, знаешь, давай так… вот пусть кто-то из твоих с нами и едет, — Артур наклонился вперёд. — Чтобы по беспонту на подставу не нарваться, а то приедем — а там менты.
— Зуб даю, — Слепой поморщился и щёлкнул пальцами. — Там без косяков, всё чисто.
— Ну так давай своего.
— Ладно, — вор обернулся на одного из своих головорезов. — Гиви, проскочи с ними.
Стоящий за широкими спинами его охранников грузин с гуталиновой «щёткой» под носом кивнул и сделал шаг вперёд.
— Мирон, — Артур повернул голову к своему бригадиру и подмигнул ему с хитрым видом, будто отдал ещё и скрытую команду. — Возьми этого усатого, подкатите по адресу с ребятами… Сделай по красоте. Чтоб вопрос закрылся — наглухо.
* * *Кобылкин яро сопротивлялся, сопел, пыхтел, но мы были неумолимы и заставили его подбросить нас на своей машине до того места, о котором нам сказал по телефону Витя Орлов, мол, надо обсудить детали дела по дороге.
Обсудить и правда было что.
В нашем деле вдруг нарисовалось трое подозреваемых, которых накопал прокурорский следак, с них и надо начать, других под рукой пока всё равно нет.
Я сидел на переднем пассажирском, таращился на дорогу, вычерчиваемую желтизной тусклых фар, а злой Конь вёл машину, постоянно резко дёргая руль и передачу. У него тачка и так не в особо хорошем состоянии, а с таким управлением вообще грозилась развалиться на очередном ухабе. Ещё таксовать умудряется.
Якут и Василий Иваныч развалились позади, что-то обсуждая вполголоса. Я думал, говорят про работу, но, судя по перешептываниям, болтали о чём-то личном.
— А ты чё-т последние дни трезвый, — шутил Якут. — Никак, гостей встречать собираешься?
— А, всё равно она не придёт, — Устинов грустно отмахнулся. — Я вот тогда, перед тем, как вы тогда с Пахой ко мне приходили, звонил ей и…
Машину чуть подбросило на ямке, Кобылкин матюгнулся, а разговор позади затих.
— Тот пацан у нас в поле зрения не появлялся, — вслух начал рассуждать я. — Имею в виду — подозреваемый номер один в твоём списке.
— Выглядит он слишком прилично, — заметил Якут, глядя перед собой. Память у него хорошая, взглянул раз на фотку, значит, запомнит. — Не тянет на хладнокровного маньяка.
— А самые опасные — так и выглядят, — возразил следак, со злостью переключая передачу. — Не читал про Теда Банди? В Америке ихней жил. Зверюга зверюгой, но девкам нравился, думали, красавчик. Вот и знакомились на свою жопу.
— Ты-то всех изучил, — заметил Устинов с усмешкой. — И забугорных.
— Работа такая, — пробурчал Кобылкин.
— Так Ручка-то при чём? — спросил Василий Иваныч. — Просто бухает мужик. Ну, характер у него и правда скверный, чего спорить, прибил бы нахрен, но жалко. Ха… Но вот каких-то склонностей за ним не примечал. Да и с бабами он нормально живёт. Вроде, и страшный стал, как геморрой простуженный, а постоянно с кем-то из дам зависает, когда не квасит по-чёрному. И бабёнки клюют ведь на паршивца, надо же. Хотя не пьёт-то он редко. Да и сколько лет он в городе уже проживает, чё именно сейчас-то попёрло бы его на это мокрое дело? А? Не, мужики… Ручка, хоть и та ещё сручка, но не убивец, я думаю. Хотя… Может, и башню сорвало.
И опер снова задумался.
— А крышу-то ему не так давно рвать начало, — Кобылкин всё-таки притормозил перед очередной ямкой, и мы только клюнули носом. — Говорил же Ванька, что у Ручки «белочка», мол, голоса запели в голове, а он даже пить не бросил. Хотя, по-чесноку, мужики, я на него не особо думаю, но… но проверить всё равно надо, для себя же.
— Не бзди, коллега, — хмыкнул Устинов. — Разберемся… главное, что тебя крепить не пришлось. Привыкли к тебе, жалко было.
— Ну, и на том спасибо, — с деланной радостью замотал головой следак и, вглядываясь вдаль, спросил: — Ну и чё там опять у вас стряслось? Высажу вас на точке — и спать, я завтра опять, бляха-цокотуха, дежурный следователь по городу.
