Прорвемся, опера! Книга 4 (СИ) - Киров Никита
— Замешан, — Кобылкин кивнул. — В розыске федеральном, но видели его здесь, как раз за день до того, как задушили медсестру. Две ходки у него, за износ и за тяжкие телесные, чуть не придушил шарфом сожительницу, за что и уехал в колонию. Он того, — он присвистнул, — поэтому не только на девок кидается. Маньяк потенциальный. Такого мочкануть — как бешеного пса застрелить, только одолжение обществу сделаешь. И прослеживаются связи со всеми жертвами.
— Какие? — насторожился я.
— Фёдорова — подруга его тётки, проститутка — жила по соседству до переезда, рыжая та — училась в школе с братом этого типа, а батя его дружил с батей Зиновьева.
— Да уж, серьёзно ты взялся, — я посмотрел на него. — Вот только нас запутал своими серёжками. Не было бы их — не отвлеклись бы мы на ложный след.
— Ты же на Кащеева сам вышел, — парировал он.
— Вышел для проверки, чтобы самому убедиться, вот как с тобой, он или не он. А ты — не разобрался и подкинул. А в итоге могли вот этого пацана упечь, потому что он руки распускает, — я показал на первый снимок. — Подкинул бы ты ему цепочку, пришлось бы его нам колоть, пока настоящий маньяк где-то ходит. И вот как с тобой дальше теперь работать? Веры тебе больше нет.
— А нам детей крестить не надо, — пробурчал Кобылкин. — Верить и не надо никому. А вот маньяка найти — первое дело.
Надо бы его после этого отправить не в Питер, а в Ангарск, например, пусть ищет маньяка там, подскажу намёками, кого искать. Лишь бы там ничего не подкидывал. А я открыл третью папку.
— Скажу сразу, что хернёй они страдают, частные детективы эти, — следак отмахнулся. — Проверил его сам, ничего не бьётся, кроме медицины и беды с башкой, а они говорят, мол, поэтому он надписи исправлял, а убивает, потому что башню от синьки ему сносит. Хотя связи есть со всеми, но в его случае — непонятно, в чём связь самих жертв.
Я открыл снимок. Фото там не цветное, а чёрно-белое, и улыбающийся молодой человек в чёрном костюме на снимке был мне сильно знаком. Но вот кто это — пока непонятно.
— Хрена себе, — удивился Василий Иваныч, разглядывая портрет. — Андрюха, смотри. Такой молодой, а уже — Ручка.
— Ручка? — Якут посмотрел снимки. — Ого, я думал, Яха сразу старым алкашом родился, а он молодым был. И с причёской нормальной.
Это точно он. В молодости за ним, похоже, все девки бегали — стройный парень с модной на то время стрижкой. Это потом он отрастил неряшливые патлы и стал бухать как не в себя.
Фотки чёрно-белые, и я сначала не мог понять, в чём подвох и что мне не нравится.
На самом последнее фото он играл на музыкальном инструменте, но не на скрипке, как говорил Ваня, а на другом. Ручка держал в правой руке смычок, а левой придерживал здоровенную виолончель, стоящую на полу.
— Вот струну нашли бы, можно было тогда проверить, откуда, — продолжал рассуждать Кобылкин. — И тогда уже что-то подтянуть, а пока…
Надо бы нам, операм, обсудить всё на троих, но пропиликавший пейджер меня отвлёк.
«Паха, перезвони, вопрос срочный и очень важный. Витя Орлов», — гласило сообщение, и дальше был номер городского телефона.
Просто так он посреди ночи не отправил бы мне такое. Я полез за мобилой.
Глава 12
Этим вечером, Верхнереченск, ресторан «Охотник», второй этаж
— А угарный немец, — заметил Серый, закуривая беломорину. — Пить только не умеет.
— А никто из них пить умеет, — заявил Шаво, протирая руки салфеткой. — Вот как мы пьём, так никто из буржуев не могёт.
— Ха! Кто это — мы? Ты вообще армянин, Шаво! Молчал бы, пить ты умеешь, ага, — Артур засмеялся, и все его бугры следом захмыкали.
А их гость, пожилой европеец-журналист, делающий репортаж о русской мафии в глубинке, тем временем уснул прямо за столом, положив голову на руки. Весь вечер он брал интервью у босса русской мафии, как ему назвался Артур, и языковый барьер им особо и не мешал, потому что они больше выпивали, чем говорили. Впрочем, пил, в основном, журналист, братва же кое-чего ждала и к выпивке прикладывалась мало.
— Крокодилыч, в гостиницу его отправь, — распорядился Артур, просмеявшись. — И пусть пацаны утром на поезд его посадят, ему же в область пилить, а там и на самолёт в родные края. И давайте уже к стреле готовиться.
— А где ты его откопал, Макс? — спросил Мирон, сидевший у окна со спортивной сумкой у ног.
— Да он тут ходит по городу, фотки делает, — начал объяснять Крокодилыч, легко поднимая иностранца за плечи. — Недавно на гоп-стоп нарвался, дурында импортная, получил по башке, всё ценное отжали, ясень пень. Но там мусора в кои-то веки засуетились, сразу нашли шмотки. А потом пацаны мои в гостинице увидали его, подошли, а Гарик по-английски шпрехает, вот и разговорили его, узнали, чё он тут трётся — и ко мне, а я к Артуру подошёл, мол, вот и пора выходить на международный уровень-на, в рот компот. Ну и припёр его сюда, напоили. Тут не только репортаж, фильм про нас снимет, отвечаю! Зря поили, чтоль?
Все снова заржали, и Крокодилыч потащил гостя в машину, как манекен. А потом Артур посмотрел на часы, свел чёрные брови, и все вдруг стали серьёзными.
Братва зарушлала по карманам и курткам, полезла проверять пушки. Стрельбы, вроде как, не предвиделось, но в таких делах всякое случиться может.
Артур достал «Глок» и чуть оттянул затвор, проверив патрон в патроннике, Шаво подправил под курткой «мини-Узи», а Мирон демонстративно и с некоторой гордостью заряжал при всех новенький CZ-75, вставляя по одному патрону в толстый магазин. Из сумки у его ног торчал приклад помпового ружья.
А снаружи к ресторану уже подъезжали машины — чёрный «Хаммер», побитый одноглазый БМВ с выбитой правой фарой и неродной, как заплатка, задней дверью совершенно другого цвета, следом пара чёрных джипов и приземистая «Тойота». Люди, выходившие оттуда, недобро поглядывали на ресторан. Оружие они особо не скрывали, наоборот даже, подчеркивали его выпирающие из-под курток очертания, а некоторые и в руках держали длинноствол. В основном, ружья, но была ещё пара АКМ, советский и румынский, с рукояткой впереди, на цевье.
Лысый бык в дублёнке с меховым воротником открыл заднюю дверь угловатого «Хаммера», и оттуда выбрался Слепой. Медленной шаркающей походкой авторитет отправился в ресторан. На нём только пальто и лёгкий шарф, а мороз ударил сильный, но вор не показывал, что ему холодно. Будто для кино позировал.
Сопровождало его пять шкафов-телохранителей, каждый был выше Слепого на голову и шире в плечах раза в два, и ещё пара урок-помощников крутилась на подхвате, пальцы в синеве наколок, рот в неполнозубой ухмылке.
— Понтов-то, ё-моё, — цокнул Мирон, глядя в окно. — Чё, Артур, к чему готовиться будем? Ложим сразу али базарим?
— Не, этот шмалять не будет, кишка тонка у старого урки, — сказал Артур, и голос у него не дрогнул. — А то бы так на понтах не подвалил, киллеров бы заслал или сапёров. Но пальцы будет гнуть, как пить дать. Спорим, пацаны, он сейчас сядет и зыркать будет на нас, зенки свои таращить? Типа, видом грозным понты гнать.
— Почему? — сипло спросил Серый.
— Почему, — передразнил Артур. — Псина он туберкулёзная. Дыхалки нет, а здоровье на зоне кончил. Вот и чтобы не сипеть, как больная спидозная проститутка, сначала дыхание захочет перевести. А то и сказать ничего не сможет, задохнётся и кашлять будет, пока не захлебнётся. Поэтому я сюда его и вызвал, пусть по лестнице сперва поднимется. Урка старый.
Слепой вошёл в ресторан и, судя по звуку шагов, начал подниматься на второй этаж. Поднимался он медленно, а после этого молча сел за стол напротив, грозно сверля Артура взглядом. Бригадиры зареченских хитро переглянулись. Вор недобро на них посмотрел и поморщился.
— Ты мне чё-то предъявить хочешь, пацанчик? — наконец произнёс Слепой и смахнул пот с виска. Подъём и правда дался ему тяжело, но фразу он выдал ровно.
— А ты чё, во мне пацанчика увидел? — Артур навис над столом. — Как набережную делили, так по имени-отчеству, а сейчас понты гнилые кидаешь? Какой я тебе пацанчик, Серёженька?
