Шапка Мономаха. Часть II (СИ) - Вязовский Алексей
Сама крепость представляла собой неровный квадрат с пушечной башней у реки, внутри которого за деревянно-земляными стенами скрывались 38 куреней – длинные, 15-тисаженные дома на 150 человек. Каждый представлял собой мини-крепость. Сто лет назад турецкие янычары смогли бесшумно зайти в Сечь, но были уничтожены перекрестным огнем из окон куреней. Повторять их опыт Текели не желал. Он надеялся договориться миром.
— Вся Сечь занята упражнением сна, – хихикнул барон Розен, командир приданной отряду кавалерии, удивляясь тишине, царившей за стенами крепости, несмотря на то, что рассвело и маневры конницы и пехоты скрыть уже невозможно.
— Мне казалось, – вздохнул Текели, лично возглавивший штурм главной запорожской квартиры, – что запорожцы – серьезные бойцы.
— Все в прошлом, мой генерал, – ответил Розен по-французски. – Ныне мы видим перед собой лишь лагерь обычных разбойников. Мои кавалеристы без единого выстрела заняли пристань и захватили казацкие “чайки”.
— Какой трагический финал столь впечатляющей истории!
Отсутствие казацкой старшины и самых боеспособных запорожцев, ушедших к Пугачу, пагубным образом отразилось на дисциплине. Пока назначенный в наряд хлопчик не собрался выгонять коров на выпас, никто и не чухнулся, не поднял тревоги. Пастух недоуменно смотрел на ретраншемент и никак не мог сообразить, отчего Сечь окружена русскими войсками.
— Сполох! Сполох!
Из куреней повалили полураздетые зевающие, трущие глаза казаки – многие с диким похмельем, а то и пьяные. Они ошеломленно уставились на жерла своих собственных орудий, развернутых на крепость, и на стоящих рядом с ними солдат Орловского полка с зажженными фитилями. Внутри укреплений крепости заметалась “голота” – бедные, но наиболее радикально настроенные сечевики, привыкшие кормиться исключительно с ножа.
— Москали нас предали!
— Будем биться до последнего! Не посрамим славы атамана Дорошенки!
— Тикаем, хлопцы, в плавни! К турку уйдем, но сраму не примем! (2)
— На нож куренных атаманов и старшинство! Нас продали ни за грош!
Казачью верхушку с трудом отбили ближники. Кровь лилась рекой. Выстрелы следовали один за другим. Звенели сабли. Одному Сокальскому, главе казачьего духовенства, удалось смирить страсти:
— Убойтесь Бога! Что вы думаете, дети? Вы христиане и поднимаете руки против христиан?
— Парламентер от москалей! – раздался крик от ворот. – Подполковник Мисюров до куренных атаманов.
— Хай приде сюда да обскажет, что задумали, вороги!
Представитель от Текели без долгих предисловий зачитал манифест президента Малороссийской коллегии генерал-фельдмаршала Румянцева “Об уничтожении Запорожской Сечи”. Помимо всего, там было сказано, что репрессий против казаков никто не ищет, им будет дано право выбрать тот способ жизни, коий больше подходит каждому. Все получат паспорта, дающие возможность свободно перемещаться внутри Империи.
— А коль найдутся среди вас ослепленные, те могут покинуть пределы Российские. Препятствий чиниться не будет. Мой командир, генерал-поручик Текели, настаивает на капитуляции и сдачи ружей.
— Разве ж мы в войне с москалями, коль требуют с нас огневого боя ружо? – удивленно спросил у старших молодой казачина.
— У кого сила, хлопчик, тот и на коне! – пояснил юнцу казак в шрамах, заставший еще походы Миниха на Крым. – На тебе, москальска царица, стальну штукенцию!
С этими словами старик с силой ударил своим ружьем о землю, погнув ствол. С приклада посыпались пластинки инкрустации из собачьей кости. Его примеру последовали товарищи.
— Геть до гетмана! Хай Разумовски слово кажет!
А что мог сказать Разумовский, который и гетманом-то уже не был и таковым его называли по привычке? Ничем он казацкой беде не мог помочь, да и не желал. Запорожцы еще не подозревали о том, что в степи в данный момент происходит окружение “паланков”, отдельных казачьих поселений.
— В совершенной праздности, гнуснейшем пьянстве и презрительном невежестве пребывало Запорожское казачество. И принимало к себе всякий сброд… – продолжал зачитывать Манифест подполковник Мисюров. – Само прозвание “запорожьский казак” есть оскорбление императорской величественности!
(1) “Оскорбления величественности” срывали с груди русские медали “За услуги оказанные в войске в 1771 году” и, швырнув их в пыль, топтали ногами.
(2) Ныне село Покровское в Днепропетровской области.
(3) После ликвидации Запорожской Сечи часть “голоты” действительно ушла к туркам и образовала “Неверное войско Запорожское”. Заметим, все сдавшиеся казаки получали паспорта и право выбрать, как жить дальше. Основная часть впоследствии создала на российской Кубани Черноморское казачье войско.
Глава 13
В Батурине уже неделю стоял дым коромыслом. Хлебосольный хозяин, бывший гетман Малороссии и Войска Запорожского, а теперь просто самый богатый человек империи Кирилл Григорьевич Разумовский чествовал генералитет русской армии во всю ширь своей казацкой души.
День и ночь, сменяясь, играли музыканты. Стол в обеденной зале был постоянно накрыть, и за ним непременно кто-то сидел в любое время суток, тем более что господа штаб-офицеры из 1-й и 2-й армии, побратавшись и распив сообща не одну бутылку, счет времени малость потеряли за бесконечной вереницей превосходных вин и не менее превосходных наливок. У кого хватало здоровья, для тех всегда наготове были покладистые румяные девки. Особенно отличился в постельных баталиях молодой полковник Безбородко. Но и остальные не плошали. В общем, благодушное настроение витало в коридорах дворца Кирилла Григорьевича.
Только не оставляла тревога самого Разумовского и двух главных его гостей, графа Петра Александровича Румянцева и князя Василия Михайловича Долгорукова. Первого военноначальника за глаза уже прозвали Задунайским, в второго – Крымским. Ходили слухи, что императрица официально пожалует обоих генералов этими почетными прозваниями. Так было до победного марша Пугача на Москву, а как сложится дальше, никто не брался предсказать. Оттого и печалились все трое: будущее рисовалось им в черном цвете. Они сидели в кабинете хозяина и курили у распахнутого окна. На столике стоял полупустой графин с превосходной кипрской Коммандарией – крепленым вином, восходящим ко временам крестоносцев.
В назначенное время, как только часы пробили полночь, над водной лентой Сеймы вспыхнул малиновый шар салюта. За ним второй, третий. Потом затрещало и заухало на полнеба. Над самым берегом загорелся гигантский вензель императрицы Екатерины, а на воде распустились огненные цветы, превращая речную гладь в фантастическую поляну.
Полчаса свистело и грохотало над рекой, и когда шум стих, Долгоруков подначил хозяина дома:
— Поминки справляешь по Сечи?
— Торжествую! Мне эта вольница в печенку засела. Никакого с ней не было сладу. Так что, когда Петр Александрович предложил Сечь разогнать, я полностью его поддержал. Освоение степи – вот что нам нужно. А эти нехристи, вечно пьяные, знай себе гоняют колонистов.
— Сказал бы честнее: освоение моих земель.
Разумовский промолчал. Румянцев ворчливо заметил:
— И сколько же ты пороха пожог ныне, Кирилл Григорьевич? Небось на сражение хватило бы.
Хозяин усмехнулся.
— Ох и бережлив ты, Петр Александрович. Но не печалься. Запасено пороха достаточно. На еще одну такую компанию, как с туркой, хватит вполне.
— Да вот только не турка у нас нынче в противниках, – вздохнул Румянцев. – С османами-то все просто было. Увидел – бей. Бегут – догони и тоже бей. А тут… Слухи разные ходят. Говорят, что наши войска к самозванцу целыми полками переходили. А те, что в плен попадали, тут же присягали. Как тут будешь уверен в своих силах?
— У меня тоже бегут солдаты, – вздохнул Долгоруков, зная лучше всех из присутствующих, каково тянуть солдатскую лямку: он начинал военную карьеру рядовым, да еще штрафником. – Десятками. Особливо в Московском легионе, коего лучшие части в Крыму остались. А донцы развернулись и ушли на ногаев.