Вперед в прошлое 10 (СИ) - Ратманов Денис

— Он погрыз обувь, и мама нас вместе с ним выгнала из дома. Это наглость с моей стороны — просить, чтобы вы его приютили.

Я бросил взгляд на колыхнувшуюся занавеску, из-за которой за нами наблюдали дети. Лидия села на корточки и принялась чесать Лаки, который перевернулся на спину и подставил живот. Из дома к нам рванули Света с Ваней. Более взрослый Бузя пришел чуть позже.

— Оставим его? — обратилась Лидия к детям.

Света обняла меня, потом — Василия, после села рядом с Лидией и сказала, положив руки на щенячий живот:

— Смотрите, тут у него дрыгательная точка. — Она почесала ребра — Лаки инстинктивно задергал правой лапой, Ваня засмеялся, повернулся к Лидии, потом — ко мне.

— А можно? Можно его оставить, правда⁈

И вовсе не стало легче на душе.

— Можно, — все-таки вздохнул я.

— Нужно, — добавила Лидия, улыбаясь. — Я сама хотела завести собаку. Думала бродячих прикормить, так летом хозяева вернутся, и они уйдут домой. Тут мало кто живет, страшно, особенно ночью. А он большим вырастет, будет нас охранять. Когда собака лает, наркоманы лезть боятся.

— Ура-а! — радостно заголосила Света. — Спасибо, мама! Спасибо, Пашка!

— Я буду его дрессировать, — шагнул вперед Бузя. — Научу его сидеть и лапу давать.

Я положил руку Бузе на плечо.

— Теперь спокоен за него.

Паренек гордо вскинул голову.

— Идите в дом! — прикрикнула на них Лидия — дети простились со мной и послушались ее безоговорочно.

Подождав, когда они займут наблюдательный пост у окна, она сказала:

— Давай в понедельник вечером сходим в органы опеки?

— В четыре вечера, — сразу же согласился я.

Лидия кивнула и продолжила:

— Детям надо учиться, а то они — как трава. Потом нам придется поездить, собрать документы, они-то у детей в детдомах. И лишь после этого можно что-то решать.

— Но сперва надо получить добро от опеки, — сказал я. — Так что идем в понедельник. Все получится, я знаю, что говорить. А вы подготовьте документы на квартиру.

— Это комната, и она ведомственная. Мне в опеке откажут! — запаниковала Лидия.

— Не откажут. У меня есть очень весомые аргументы, — улыбнулся я. — Вам что-нибудь нужно из еды?

Лидия мотнула головой.

— Все есть, с нового года осталось. Газовый баллон мы купили. Поезжай домой, уже поздно.

— До свидания.

Василий, поджав губы, почесал щенка на прощание, и мы уехали, погруженные в свои мысли. Настроение было испорчено, отчим тоже привязался к щенку и, похоже, маму ждала ссора. Но и ее срыв понятен — она согласилась на щенка с условием, что мы его пристроим, когда он немного подрастет. А потом по глупости согласилась продлить его прописку, чтобы угодить Василию, да не рассчитала свои силы, ведь у щенков столько энергии, что они разносят квартиру.

Однако мама меня в очередной раз удивила. Когда мы вошли в квартиру, там были выключены все лампы. В зале мигал телевизор, и в его монотонное бормотание вплетались рыдания и всхлипы. Мы с отчимом переглянулись, и он не разуваясь рванул в зал, где мама в театральной позе распласталась на моей кровати и рыдала, аж подвывала.

У меня сердце в пятки ухнуло. Бори нет, значит, что-то с ним случилось! Ноги вросли в пол. Василий схватил ее за плечи, поднял, встряхнув.

— Шо случилось?

— Это я… Я виновата! — пролопотала она, сложила руки на груди лодочкой. — Простите меня! Давайте его вернем!

— Ты про щенка? — сообразил я. — А Боря где?

Ошарашенный Василий отступил на шаг и растерянно посмотрел на меня.

— Где Боря? — повторил я, но она лишь дернула плечами.

Мысленно выругавшись, я пошел в кухню, Василий так и стоял в середине комнаты. Это что за реакция? Психанула, потом проанализировала свои действия и раскаялась? Или поняла, что пошла против воли будущего мужа, наказания теперь не избежать, и пустила в ход самое убойное своё оружие — слёзы? Когда жила с отцом, она так не делала, понимала, что бесполезно. Что это — искренние эмоции или манипуляция?

Еще Боря делает нам нервы. Обиделся на Василия и наверняка сидит на базе, изображает голубя-дутыша, в тайне надеясь, что его найдут, и поймут, как были несправедливы к маленькому. Ситуация пустяковая, но, если пустить все на самотек, все перессорятся и возненавидят друг друга. Так что не валяться мне в кровати, а искать брата, действовать, пока миротворческая миссия требует минимума усилий.

Потому я, глядя, как мама с отчимом уже обнимаются, выкатил мопед с балкона.

— Ты куда? — прошептала мама.

Хотелось сказать: «А сама как думаешь» — но я проговорил:

— Борю искать. Почти десять, а его все нет.

Мама пожала плечами.

— Это нормально. Вы часто так возвращаетесь.

— Сегодня — не нормально, — бросил я и уже почти вышел в подъезд, но меня остановил отчим:

— Стой! Куда ты на мопеде — в ночь? Убьёшься же! Вместе поедем. — Он глянул на маму. — Оленька, а ты пока накрой на стол. Мы не голодны, но чаю с печеньем выпили бы.

Как я и думал, Боря на базе в одиночку рубился в приставку. Вздрогнул, когда я его окликнул, с трудом скрыл удовлетворение — не забыли все-таки, ищут! Я молча сел рядом. Борис выключил приставку, развернулся ко мне, ожидая, что я начну уговаривать его вернуться, но ошибся.

Так хотелось просто внушить ему, что отчим — нормальный, и не надо с ним собачиться, но неизвестно, как ментальное насилие отразится на его психике. Вдруг он потеряет талант, целеустремлённость, вкус к жизни? Ведь по закону охранения энергии, если что-то где-то появляется, то в другом месте убывает. Я-то программировал смертников и моральных уродов, там хорошее не убудет, потому что его попросту нет. Пришлось выкручиваться, переключать его внимание и устраивать эмоциональные качели, как Завирюхину.

— Лаки больше не с нами, — сказал я, наблюдая за братом.

Он побледнел, губы затряслись.

— Машина задавила? — дрогнувшим голосом спросил он.

Я подробно рассказал, что случилось, акцентируя внимание на роли отчима, но и маму попытался оправдать — сам ведь был взрослым, и такие заботы, обрушившиеся на голову, меня не обрадовали бы.

— Пойдем домой, — закончил я. — Поздно уже.

Боря вспомнил об изначальной причине свой обиды, не особо убедительно надулся.

— Так не хочется, там… Квазиозавр.

Я хохотнул.

— Он больше не будет тебя трогать, сам сказал, что вспылил, все такое. Даже готов извиниться. Но ты ведь тоже был не прав.

Боря засопел, потупился.

— Было дело… Но зачем было так орать и обзываться⁈

— Он согласен, что зря это сделал. Давай вы с ним заключите перемирие. Ты извинишься, он извинится. Ну не дело же!

Боря скривился. Ну, давай же, у тебя мозги не так закостенели, как у него! Будь умнее!

— Ладно, — скривился он. — За ботинки и тарелку извинюсь, за краски на столе и вещи на стуле — не буду.

— Справедливо. Выключай тут все, и пошли, он меня на машине привез.

— Он что, прямо тут? — выпучил глаза Боря и остолбенел.

— Да. Мириться приехал.

Боря вроде как даже повеселел, выключил телевизор, отсоединил приставку.

— К Илье сгоняю, отдам на сохранение…

— Мне давай. — Я протянул руку, забрал приставку и повел брата наверх.

Скорее всего, это не последний его конфликт с отчимом, но хотя бы месяц дома будет все спокойно.

Василий стоял на улице, опершись на машину. Увидев Борю, он воскликнул:

— Слава богу, ты тут.

Скосив на меня глаза, Боря с видом победителя протянул руку отчиму.

— Я был не прав, что не помыл посуду и вошел в грязной обуви.

Поколебавшись пару секунд, Василий прошептал едва слышно:

— Извини, что накричал на тебя. — Он скосил глаза на меня, пожал его руку, а я рванул к Илье относить приставку.

Когда мы приехали домой, в подъезде я кое о чем вспомнил, открыл наш почтовый ящик и обнаружил там… Письмо из Саранска от Толстого! Не забыл нас!

— Чему это ты так рад? — спросил Боря.

Я помахал письмом: