1914 (СИ) - Щепетнев Василий Павлович
— Победитель — Алексей! — объявила Ольга. — Объясни, как ты догадался?
— Элементарно, Ольга. У господина барона множество читателей, следовательно, вероятность получить письмо от читателей наивысшая.
— А насчет принца?
— Письма обыкновенных читателей нам передают из «Газетки» по вторникам, пудами, а сегодня воскресенье, и ты говоришь об одном письме. Значит, письмо особенное. Это первое.
Ты раскладываешь почту Papa. Сортируешь. Важные, маловажные и пустячные, ведь так?
— В общих чертах верно, — согласилась Ольга.
— Значит, письмо легло на стол Papa, а ему писем от обыкновенных наших читателей передавать не станут. Следовательно, это письмо — не просто письмо, а пришло по дипломатическим каналам. Возможно, из посольства. Это второе.
— Пока правильно, Алексей.
— А дальше совсем легко. Письмо от обыкновенного мальчика Поля или обыкновенной девочки Полетты дипломатической почтой не отправляют. А вот письмо от принца — очень может быть.
— В точку. Может, угадаешь, от какого именно принца?
— Я не гадалка, — ответил я.
Думай, голова, думай. Кто может написать барону именно сейчас, когда огонек войны по бикфордову шнуру двигается к бочке с порохом? Сербия? Нет, вряд ли. Те действовали бы через Стану. Франция? Теплее. Но Ольга сказала — принц, во Франции нет принцев. Англия? Австрия? Те «много о себе думают», чопорны, этикет блюдут. Остается кто? Остается Германия. С дядей Вилли последние дни Papa обменивается телеграфными депешами по пяти раз на дню. Вот и с нами завязывается переписка. И да, есть у барона преданный читатель в Германии, есть.
— Я не гадалка, я слушаю природу. Иногда слышу. Это — принц Вильгельм. Так мне шепчет ракита.
— Ты прав, это письмо от принца Вильгельма Фридриха Франца Иосифа Кристиана Олафа Прусского!
Татьяна, Мария и Анастасия зааплодировали.
Я укрепил репутацию пророка и ясновидца. Домашнего, комнатного, ручного.
Ольга достала конверт из нотной папки.
Конверт был самый обыкновенный — плотная бумага, синие штемпели, желтые облатки. Марка Рейхпочты — Германия в образе «дамы в кольчуге».
— Читай, Ольга, читай!
Хорошо на Острове, одна докука — комары. В курильнице медленно тлел иртышский табак, прогоняющий всяких кровососов, дар Первого Сибирского казачьего атамана Ермака Тимофеевича полка. Хитрая смесь сушеных трав, от дыма которой комары шарахаются, как злые духи от ладана. Но сидеть в дыму девочки не любят, и потому курильницу мы отодвинули подальше.
Правда, мода сейчас такая, что для комаров доступны лишь лицо и руки от запястья. Сёстры мажутся гвоздичным маслом, одежду спрыскивают гвоздичной водой. Помогает. Предлагают и мне, но я воздерживаюсь. От мужчины должно пахнуть дымом костра, а не дамскими духами, потому сижу ближе всех к курильнице. Уже привык, почти.
Ольга начала читать письмо. Вслух, конечно. Для нас.
С языками тут иначе, чем в двадцать первом веке. Английский — язык не из важных. В чести французский, язык дипломатов и туристов, и немецкий, язык науки и техники.
В немецком и французском я за последнее время поднаторел, успехи несомненные. Почти свободно читаю, почти всё понимаю, и немного объясняюсь. Но написание писем требует не только знания орфографии и грамматики, отнюдь нет. Всё сложнее. Общество делится на классы и подклассы, свои правила, свои обычаи. Напишешь неправильно — конфуз, обида, оскорбление. И потому существуют письмовники, наставления — как нужно писать письма. Отдельно для служебных писем, отдельно для частных. Отдельно для мещан, отдельно для дворян. И среди дворян всё разно: дворяне титулованные пишут иначе, чем дворяне потомственные, не говоря уже о дворянах личных. Да и среди титулованных — одно дело, когда пишет барон князю, а другое — когда князь барону. И князья тоже бывают разные: князья сиятельные, князья светлейшие, князья великие. И великие князья тоже разные. Одно дело — Николай Николаевич, а другое — я, Алексей Николаевич, Императорское Высочество Государь Наследник Цесаревич.
Письмовника для цесаревичей я не нашел. Может, плохо искал. Может, просто не время: мне и десяти лет нет. Официальных писем не пишу. А неофициальные подписываю как барон А. ОТМА., или инициалами, А. О. Барон — это не высочество, не светлость, и не сиятельство, барон это всего-навсего ваше благородие. Так обращается рядовой к прапорщику, а прапорщик, как ни крути, чин невеликий. К тому же я ребенок, мне и десяти лет нет, потому ошибиться не страшно. Но тут — письмо от принца иностранного, тут тонкости, которые мне неведомы. Мне неведомы, а Ольга знает. И Татьяна знает. Почти взрослые барышни, им это знать нужно.
В письме было приглашение. Барона А. ОТМА приглашают погостить в летней резиденции Вильгельмхофф в удобное для него время, где его будет ждать дружеский и братский приём (brüderliche und freundliche Gastfreundschaft).
— Да, хорошо бы, — сказала Анастасия. — Только где этот Вильгельмхофф?
— В Восточной Пруссии, в десяти верстах от Кёнигсберга.
— Не далеко, не близко. Два дня на «Штандарте».
— Или на поезде, — это Татьяна. — Только это всё пустое. Маленький мальчик мечтает. Сколько ему, восемь? На два года меньше, чем Алексею. А, главное, не до визитов теперь. Время шаткое.
И все почему-то посмотрели на меня. «Свет мой, зеркальце, скажи!»
— Не думаю, что наш племянник — он же нам племянник, не так ли? — написал нам без ведома старших. У нашего друга и читателя есть папа, Вильгельм, кронпринц Германский и Прусский. И есть дедушка, Император Германии и король Пруссии, Вильгельм Второй своего имени.
— И что это означает? — спросила Мария.
— Что и нам нужно доложить о письме старшим. Императору и Самодержцу Всероссийскому Николаю, Второму своего имени. Доложить вкупе со своими соображениями.
— Какими соображениями? — это Анастасия.
— Своими, — ответил я.
Но с Императором, то есть с Papa мы увидимся лишь за обедом, а пока нам нужно обустраивать Остров. У нас есть блокгауз, но мы делаем вид, что его нет. Строим шалаш. Вот этими самыми руками. Это наша новая затея, Робинзоны Петербурга. Для «Газетки». Играем. Детям летом полезно играть на воздухе, чтобы не было рахита. Описываем наши игры, Анастасия фотографирует, «Газетка» публикует. Новая рубрика, «Делай с нами, делай как мы, делай лучше нас!» Позаимствовал из будущего.
Шалаш построить может всякий, а впереди весь август. Построят, напишут, нарисуют, а у кого есть фотоаппарат — ещё и сфотографируют. И пошлют в «Газетку». А та устроит конкурс на лучший рассказ, на лучший рисунок и лучший снимок.
Мелочь. Пустяк. Детский сад. Но в политике мелочей и пустяков нет, а что детский сад — так это очень хорошо. Подданные должны знать и любить монарха с самых ранних лет. С приготовительного класса. Ощущать в нём благую силу. Потребность в царе — она у большинства на уровне инстинкта. Врожденного. И когда нет царя натурального, люди создают царя суррогатного. Председатель Совета Народных Комиссаров, Генеральный Секретарь, Президент, Фюрер, Отец Народа. И падают пред ним ниц, и просят милости — ну, чисто лягушки и чурбан. Но чего-то в суррогатных царях не хватает. Видно, породы. Или, напротив, есть порода, но не та: в каждом суррогатном царе нет-нет, да и прорежется кухарка, из тех, что норовит с хозяйской кухни кусок мяса под фартук — и домой.
Тогда, в двадцать первом веке, я об этом не думал. А теперь думаю. Всё правильно, бытие определяет сознание.
Покинув остров (на лодке, сестры за гребцов, я за рулевого), пошли во дворец. Дикари незримо следовали за нами. Охраняют. Бдят. В три кольца.
Дома комаров нет. Как можно, чтобы какие-то комары докучали Императору? Никак! Вот и не докучают. лаванда, засушенные букеты которой стоят повсюду в вазах, помогает. Что делать, природа, она везде природа.
Написал в Синюю Книгу: а) фотоаппарат «Гимназист», б) пригласить Циолковского. Синяя книга — это записная, памятная и большая. Чтобы не забыть и не потерять. У Государя дел много. Я не император, я — Государь Наследник, и тоже хочу многого.
