Шайтан Иван 2 (СИ) - Тен Эдуард
— Докладную пиши, атаману отправим. Как тебя забирать, по лету, от селя, еже ли у нас такое твориться.
Всех погибших похоронили в Романовке. Сражались вместе пусть и лежат вместе.
Есаул прекрасно знал о моей выходке, но не стал ни чего говорить и выяснять. Чего теперь, руками махать.
Страсти связанные с нападением тихонько улеглись и жизнь вошла в свою колею. Бойцы знали, что все, четверо погибших пластунов, внесены в список личного состава сотни на все времена, покуда существует сотня. При парадном построении хорунжий первой полу сотни зачитывает фамилии павших бойцов завершая свою речь. Геройски пали при исправлении службы. Сначала многие не поняли данного действия, но поразмыслив пришли к выводу, что это правильно.
Получил с оказией письма из дома. Саня сообщил, что партию ковров продали за девять дней, чистая выручка составила сто пятьдесят семь рублей. Просил присылать столько, сколько сможем достать. Так что, моя задумка сработала, можно увеличивать объем закупок. Обрадованная сестра ходжи Али, Сасэ, пообещала увеличить количество выпускаемой продукции и разнообразить ассортимент, что значит материальная заинтересованность. По всей равнине и предгорью пронеслась весть о поражении отряда Исмоила и его страшной смерти от руки Шайтан Ивана. Самое важное, что он, будет мстить тем, кто глумится над телами его воинов и другие подробности моих деяний, сильно преувеличенные. Как говориться чем могучее и страшнее враг, тем почетнее смерть от его руки. Я становлюсь страшилкой для черкесов и других народов, проживающих напротив нашей Пластуновки. Ходжа — Али как-то между делом сообщил, что жители селения, где проживал Исмоил, давно изгнали его и, следовательно, не несут ответственности за деяния этого отморозка. Ответил, что я принял к сведению информацию и пока не буду им мстить. Али попросил, уточнить количество убитых людей отряда Исмоила, слишком уж невероятные числа сообщались. Четыре сотни. Я попросил уменьшить эту цифру в три раза, чем не много успокоил его.
Мы совершили три коротких рейда в глубину территории непримиримых. Хорунжие со своими полусотнями, я со своей бандой и десятком Ромы. Разведка и тренировка. По отрывочным сведениям дорога на перевал не функционирует и восстанавливать её никто не собирается. Как противники, горцы, достаточно серьезные воины, и это не правда о поголовном их умении воевать. Да в индивидуальном порядке уровень их военной подготовки достаточно высок, не у всех. Жители горных селений и аулов, которые живут значительно беднее чем на равнине и поэтому частые набеги с грабежом, одна из форм выживания. Владение оружием у них на более высоком уровне. Но они не могут вести масштабные войны. Сильная раздробленность, отсутствие дисциплины и единого управление дает возможность как-то повлиять на ситуацию. Но это пока. Они учатся, их учат и снабжают вооружением наши извечные друзья, англичане, французы и другая просветленная западная шушера.
Гибель бойцов не повлияла на моральный дух сотни, наоборот все только усилили тренировки и специальную подготовку. Новички уже стали вполне боеспособными, ушла неуклюжесть и непонимание выполняемых действий. Сотня становилась единым организмом. А запушенная мною фраза «пластуны не сдаются» стала девизом.
Часть 3
Глава 1
Часть 3. Глава 1.
Наступил апрель, любимое время года моих бойцов. Дороги так развезло, что проехать по ним, это еще тот аттракцион. Дожди, десятки ручьев, огромные лужи, все это, давало возможность временно снять кордонную службу и бойцы наслаждались вынужденным отдыхом. Ну и я позволил себе расслабиться. Размеренная, относительно спокойная жизнь, трудами Ады и хорошего питания, сделали меня благодушным и добрым. В один из дней, когда за окнами лил дождь, я достал карандаш, бумагу и быстро набросал скелетный набросок лица Ады, растушевал его и получился рисунок напоминающий черно-белое фото. Ада увидев свое изображение, пришла в неописуемый восторг. У мусульман запрещено изображать людей, но Ада была мусульманкой со слабыми идейными позициями, она радовалась как ребенок. Вспомнив погибшего Федора, решил нарисовать серьезный портрет и подарить его семье. На следующий день к нам случайно зашел Саня с Женей и Аминой. Я сразу понял, какую ошибку совершил, нарисовав портрет Ады. Дурная голова, рукам покоя не дает. Пришлось рисовать и их, но в более простой технике. Как они радовались моим рисункам. Сделал людям приятное и самому стало теплее и светлее. Саня пришел с гармоникой и мы затянули песню про коня. Я так погрузился в пение, что не заметил, как в комнату просочились хорунжий, Савва и Эркен. Бирюку на ухо медведь не просто наступил, ещё хорошо потоптался, поэтому он не пытался петь, но очень любил слушать наше трио. Душевно посидели. Вот, оно, тихое счастье.
Кто-то может посмеяться надо мной. Живу в какой-то дыре, за окном дождь льет как из ведра. Ну и пусть. Прожив долгую, прошлую жизнь, я понял простую истину. Для счастья не так уж и много надо. Я молод, здоров, есть где жить, одет, не голодаю. Рядом красивая, любящая девушка, у меня даже ковры кругом. Дело, которым я занимаюсь, важное и необходимое. Со мной преданные соратники, друзья. Чего еще просить у судьбы.
— Камандир, к тебе пришел казак, — сообщил Аслан.
Вошел Ермолай Туркин.
— Здравия сотник. Дозволишь?
— Проходи, присаживайся. По делу или так проведать зашел?
— По делу, Петр Алексеевич. Сродственник жены моей, Саньки, приехал к нам. Просит дозволение поселиться в Пластуновке.
Жена Туркина, Сания, была аварка. Молодой, Ермолай, так же как Рома, привез её из похода, подобрав раненую девушку в разоренном селении. Житель Романовки со дня её основания.
— Почему хочет переехать?
— Война, разорение сплошное, шибко лютует Хайбула. Требует, что бы мужчины шли к нему в отряды, провиант забирает и безобразия всякие творит. Говорит, что люди их селения продались русским.
— А почему к нам, ушёл бы за линию?
— Думает, что Хайбула не придет сюда, в дом Шайтан Ивана, — усмехнулся в пышные усы Ермолай.
— Даже так, удивился я.
— А чего ты хотел, сотник, народ он какой, видит, как твоя Пластуновка расцветает. Пластуны твои гоголем ходят, одеты добротно, сыты и песни распевают. Кому ж такое понравиться. Горцев привечаешь, своих заставляешь горянок в жёны брать, ну всякая бабская брехня. Ежели тебе, изо дня в день, такое на ухо петь, по неволе думать начнешь, с чего так выходит. Да ты не журись сотник, хлюзда на правду выйдет. Сомов уже прищемил хвоста кому надо, да и мы поговорили по-свойски. В совете, Урманов Архип, дед невесты Ромы, совсем от обиды помешался. Собрался ехать к Атаману с жалобой на тебя. Потому как нет у него веры полковому начальству, ибо купил ты всех, Петр Алексеевич.
— Вот это номер — я растерялся.
— Значит такая слава у меня в станице.
— Да, ты не тушуйся, Петр Алексеевич. Тя бог к нам послал. Хоть чутка бояться перестали. В лес за дровами чуть ли не сотней ходили. Горцы частенько баловали. Мы тож резались с ними, до тебя, но чего это стоило, сколько казаков полегло. А тут больше четырех сотен в набег пошли, а сотня даже шашки из ножен не вынимала. До сих пор не вериться в такое. Больше полтораста мертвяков.
Про мою выходку, отставной младший урядник, деликатно, промолчал. — Правду говорят, что твои сказали, пластуны не сдаются?
— Правда Ермолай.
— Говорят, то твои слова, ты их этому учишь. Хорошо учишь сотник. Не боись, в обиду тя не дадим. Ну, а еже ли кому не в радость житье в станице, так мы и вещички поможем собрать — рассмеялся Туркин. Жаль конечно казачков, молодые, жить бы и жить. Ты не кори себя сотник, нет в том твоей вины. Заслуга токма твоя, что хлопцев такими сделал. Теперича всякий будет знать, что Семеновцы не сдаются, не токма пластуны. Ну так, что передать сродственнику. Между делом скажу, горшечник он знатный.
— Ладно, Ермолай, пуская селится, раз горшечник. Чего, чего, а горшки нам нужны.
