Благословенный. Книга 6 (СИ) - Коллингвуд Виктор
— Воронихин! — крикнул Натан одному из десятников, и тот, поклонившись, вызвался проводить его до самого местонахождения главного действующего лица стройки. Вскоре Натан уже предстал перед стройным мужчиной лет 35-ти, с приятным лицом, которое можно было бы почитать за совершенство, если бы не излишняя длина по-гречески прямого носа. Увидев его, Натан вздохнул с облегчением: по крайней мере, с ним можно было поговорить по-немецки.
Мужчины раскланялись; им уже пришлось вместе решать не одну проблему, и в процессе этого они прониклись друг ко другу взаимным уважением. И было отчего! Реализуемый ими проект был, без сомнения, грандиозен. Хоть молодой русский архитектор и пользовался в своём смелом проекта существующими зданиями, он всё же многое приказал снести, а остающиеся строения со всех сторон вскрыл для перестроек; в середине же, в проходе, образованном дворами, строили атриум и центральную галерею, просторную, как собор Святого Павла. Она должна была заканчиваться главным подъездом прямо с улицы, расположенным в центре стеклянного фасада этого грандиозного здания.
Сроки работ были смехотворно малы, а проблем хватало. Когда приступили к сооружению подвальных этажей, встретились большие трудности, потому что пришлось бороться с просачиванием грунтовых вод близко расположенной Темзы; а, кроме того, в почве оказалось множество человеческих костей. Новым событием, привлекшим внимание обитателей соседних домов, явилось бурение скважины для колодца в сто метров глубиной, который должен был давать по двести галлонов воды в минуту — производилась она паровой буровой машиной, русскими рабочими, приехавшими откуда-то из-под Соликамска. Теперь стены уже поднялись до высоты второго этажа; леса и подмостки опоясали весь квартал. Каркас из чугунных колонн и железных ферм сочетался с кирпичной кладкой и перегородками из фасонированной белой жести.
Звуки непрерывной стройки далеко раздавались над округой. Кругом слышен был безостановочный скрежет кранов, поднимающих обтесанные камни, внезапный грохот выгружаемых железных балок, крик множества рабочих, сопровождаемые стуком кирок и молотов. Но самым оглушительным был гул и грохот машин; все здесь делалось с помощью паровых механизмов. То и дело резкие свистки пневматических сверловочных машин раздирали туманный воздух; при малейшем порыве ветра поднимались целые тучи известки, которая оседала на окружающих крышах, словно снег.
Не обходилось без проблем и сюрпризов: в мае у архитектора возникло опасение, что он не успеет вовремя закончить постройку, поэтому, воспользовавшись светлыми ночами, он решил работать круглосуточно. Кругом были установлены мощные электрические лампы, и шум стройки не прекращался теперь никогда: наряды рабочих следовали один за другим, молотки стучали беспрерывно, пневмомашины свистели не переставая, и непрекращавшемуся гаму, казалось, не будет конца. Это был настоящий гимн новым временам, торжественный и жизнеутверждающий; и только обыватели в окрестных кварталах были в полном отчаянии — этот постоянный грохот лишил их возможности даже ночью сомкнуть глаза.
— Герр Воронихин — произнёс Натан — я получил ваше сообщение и, будучи в Лондоне, немедленно прибыл сюда. Вы писали про нарастающие трудности со снабжением материалами — но я вижу, что строительная площадка заполнена ими до отказа!
— Увы, герр Ротшильд, — мелодичным голосом на хорошем немецком отвечал Андрей Никифорович, — но далеко не все, что у нас сейчас сложено, нужно нам в данный момент. Представьте себе, что вы — портной. Что, если вам поставили сто комплектов пуговиц, двадцать штук сукна, и ни одной иголки и нитки — и из этого вам надо шить мундиры! Так вот и у нас — какие-то секции у нас в достатке, иных даже чересчур много, а вот того, что действительно надобно в настоящий момент, часто не хватает!
— А что отвечает завод? — тут же спросил Натан, памятуя, что почти все материалы приходят из Петербурга.
— Говорят, что приоритет в поставке отдаётся стройке в Париже… Увы, тут я бессилен! — печально отвечал архитектор.
— Хорошо — немного подумав, отвечал Натан Ротшильд, — давайте составим спецификацию необходимых элементов и отправим ее министру Румянцеву. — Пусть начальство само думает, что с этим всем делать!
Через несколько часов список необходимых материалов оказался в русском посольстве, откуда срочной почтой отправился в Потсдам.
* * *Разумеется, в борьбе за умы и сердца немцев я полагался не только на учёных и поэтов. Для серьезного дела нужны были администраторы, военные и политики; их надо было пригласить в Потсдам, переговорить с ними, убедить, очаровать, перетянуть на свою сторону и заставит служить общегерманскому делу. Разумеется, подавляющая часть бывших прусских чиновников была или примитивными, нерассуждающими исполнителями, или замшелыми ретроградами, общение с которыми не могло дать мне ничего полезного; но, к счастью, из курса истории я помнил несколько фамилий людей, чьи реформы преобразили Пруссию времён наполеоновских войн.
Одним из них был барон фон Штейн — в высшей степени толковый и деятельный господин. Уже несколько лет Генрих фон Штейн был обер-президентом бывшей прусской провинции Вестфалия. Я помнил его как человека, в известной мне истории отменившего на территории Прусского королевства крепостное право. Правда, произошло это во время Наполеоновских войн, с 1807-го по 18011 год; но из одного этого факта было совершенно понятно, что намерения этого еще молодого (ему шёл 43-й год) чиновника из Нассау вполне прогрессистские. Как далеко он готов зайти? Сможет ли он воспринять мои смелые идеи? Это и предстояло выяснить в нашей личной беседе…
Ещё один ещё одним крупным прусским государственным деятелем, стремившимся к преобразованиям и реформам, был Карл фон Гарденберг, занимавший в настоящее время пост управляющего маркграфством Ансбах и города Байрёйт. Безусловно талантливый администратор, Гарденберг, как я помнил, к старости станет консерватором; однако сейчас он занимал либеральные позиции, а потому мог быть мне полезен.
Ну и наконец, военная, силовая составляющая немецких преобразований. Здесь моим безусловным фаворитом являлся полковник Вартенбург.
Йорк фон Вартенбург, родом из кашубов, участвовал в сражении под Ружанами и Островом, был ранен и взят в плен. Я помнил, что во время вторжения Наполеона в 1812 году этот прусский военачальник сыграл особую роль; войдя с прусским корпусом на территорию Российской империи вместе с войсками императора французов, он, находясь под давлением своих офицеров и полагая, что наступило время отделиться от Наполеона, самовольно, на свой страх и риск заключил с русскими так называемую Таурогенскую конвенцию, согласно которой его корпус стал придерживаться «нейтралитета». Король Пруссии поначалу приказал отрешить его от командования корпусом и предать суду военного трибунала за самоуправство; но последующие события помешали исполнению этого приказа. Вскоре Пруссия перешла на сторону союзников, и с Йорка были сняты все обвинения, а его корпус стал основой новой прусской армии. 17 марта 1813 года, в день, когда прусский король объявил войну Наполеону и его союзникам, Йорк во главе своего корпуса торжественно вошёл в Берлин.
Всё эти факты позволяли мне предположить, что господин этот, во-первых, является безусловным сторонником общегерманского государства, а во-вторых, не настолько связан путами военной дисциплины, чтобы отрешиться от здравого смысла; поэтому я очень надеялся на его перевербовку.
Йорк фон Вартенбург находился в это время плену в Кёнигсберге, и приехал почти одновременно с Августом Коцебу. С последним разговор был вообще короткий: объяснив ему задачу — составить ряд памфлетов в поддержку моих идей и распространить их по всей Германии, а затем — по всему миру, я отправил его исполнять порученное, пообещав в случае успеха давно вожделенную им тёплую должность начальника немецкого театра в Санкт-Петербурге. А вот общение с Йорком и другими пленными немецкими офицерами оказалось много сложнее.
