Небо за нас (СИ) - Оченков Иван Валерьевич
— Чисто кони топочут! — тихо шепнул своему соседу кривоногий казак, вытирая окровавленный кинжал о полу драного бешмета и показывая на прибывших им на подмогу охотников в серых шинелях.
— Ништо, — усмехнувшись в пышные запорожские усы, отозвался тот. — Англичане с французами все одно не услышат, чай не черкесы!
Оставив захваченную траншею на солдат, пластуны двинулись дальше, к находящимся неподалеку вражеским легким батареям. В отличие от траншей их охраняли гораздо лучше, однако импровизированные маскхалаты и тут сыграли свою роль. Часовые слишком поздно заметили возникших буквально из ниоткуда казаков, после чего пали под ударами кривых бебутов и длинных кинжалов. Лишь один из них успел схватиться за ружье, но выстрелить так и не смог, оттого что замерзшие пальцы не слушались своего хозяина.
— Заклепать бы их, — протянул, глядя на захваченные пушки получивший за Инкерманское сражение чин урядника Иван Чиж.
— Я тебе заклепаю, анцыбал![1] — вызверился на него Головатый. — Ну-ка станичники, разворачивай гарматы [2]. Чует мое сердце, скоро они нам пригодятся.
Между тем, главные силы русских войск двинулись в атаку. Чтобы не привлечь раньше времени к себе внимание, обошлись без боя барабанов и громких команд. Батальонам 41-го Селенгинского и 42-го Якутского полков 11-й пехотной дивизии генерала Павлова предстояло пройти почти полторы версты по открытому заснеженному пространству. К счастью, снегопад пока и не думал прекращаться, так что имелись хорошие шансы проскочить опасное место, прежде чем их заметят враги.
Вслед за солдатскими колоннами двинулась и артиллерия. Две пешие батареи: легкая 12-орудийная №4 и батарейная №3 (состоящая из десяти 12-фунтовых пушек и полупудовых единорогов) и две роты 6-го стрелкового батальона, выделенные им для прикрытия и защиты от вражеских «штуцерников».
Поначалу все шло как по маслу. Утомленные бессонной ночью и холодом британцы ничего не смогли разглядеть за густой белой завесой вьюги и, понадеявшись на передовые посты пребывали в блаженном неведении. Однако, когда наступавшие колонны прошли уже почти две трети отделявшего их от противника расстояния, один из офицеров почувствовал срочную необходимость облегчиться. К несчастью, все отхожие места еще накануне были уничтожены стихией, а орошать снег на виду у подчиненных показалось ему недостойным. Отойдя на достаточное расстояние от разоренного стихией лагеря, он зачем-то посмотрел в сторону русских позиций и увидел, как посреди метели приближаются колонны неприятеля.
Первые полминуты он ошеломленно тер глаза, пытаясь прогнать свалившееся на него наваждение, однако время шло, враги становились все ближе, а их по-прежнему никто не замечал. Вытащив из хрустящей от покрывшей ее наледи кобуры револьвер Адамса, англичанин не без труда взвел курок и пальнул в воздух, после чего опрометью бросился назад.
— Какого черта вы делаете, Хопкинс⁈ — раздраженно спросил прибежавший на шум майор МакБрайд. — И ради всего святого, ведите себя как джентльмен и застегните гульфик!
— Русские атакуют, сэр! — растеряно показал тот в направлении противника.
— Что б меня! — замысловато выругался шотландец и принялся отдавать распоряжения.
Продрогшему до костей трубачу все никак не удавалось прижать свой инструмент к посиневшим губам, и вместо бодрящего звука горна получалось выдать лишь невнятное сипение. Однако потом ему удалось справится со своими обязанностями, над промерзшей землей звонко разнесся сигнал, и все вокруг зашевелилось.
Как вскоре выяснилось, наделавший немало бед ураган и бессонная ночь нисколько не сказалась на боевом духе голодных британских солдат. Напротив, они как будто сбросили с себя начинавшую охватывать их апатию и, быстро разобрав ружья, тут же построились. Казалось, злые как черти «Томми» [3] только рады подраться и выместить свой гнев на так кстати подвернувшихся русских.
Получив приказ, они ринулись к передовой траншее чтобы помочь своим товарищам и встретить противника на подходе, но тут же угодили в засаду. Занявшие укрепление русские охотники встретили их дружным залпом, после чего ударили в штыки. В бою накоротке бо́льшая дальность английских штуцеров оказалась ненужной, но вот древнем искусстве владения штыком наследники суворовских чудо-богатырей традиционно были сильнее. А уж когда на плечи британских солдат в апрошах [4] стали прыгать притаившиеся до поры вооруженные страшными кривыми кинжалами казаки те не выдержали и бросились назад.
Но и это было еще не все. Стоило противнику отступить, в спину ему ударили захваченные у него же орудия. И хотя пушкари из пластунов оказались не очень, сам факт артиллерийского огня вызвал среди англичан панику и заставил бежать. Таким образом, первый натиск оказался отбит, а во время следующего британцам пришлось иметь дело не с несколькими сотнями казаков и охотников, а с готовой к бою полноценной бригадой!
Немного придя в себя, от беспримерной наглости русских, командовавший этим участком генерал Буллер занялся подготовкой контратаки. Надо сказать, что после недавних полетов и последовавшего за этим знакомства с навозной кучей сэр Джордж пребывал в крайне дурном расположении духа и был склонен к необдуманным решениям.
В связи с чем, не став дожидаться подхода подкреплений, отправил в бой 19-й пехотный полк, а точнее, его единственный прибывший в Крым батальон. Всего, если считать с остальными имевшимися у него под рукой частями, к занятой противником траншее двинулось по заснеженному полю никак не более тысячи штыков.
Успевшие получить не малый боевой опыт англичане пытались действовать в соответствии с не раз приносившей им успех тактикой. То есть, обстрелять противника из винтовок, спровоцировав его тем самым на атаку, после чего быстро отступить, не прекращая губительного огня из нарезного оружия. Однако именно сегодня это не работало. Во-первых, усилившаяся метель не давала им нормально прицелиться, а во-вторых, у русских пластунов и стрелков тоже имелись штуцера.
Что еще хуже, противник успел подтянуть пушки, а русские артиллеристы всегда славились точностью и скоростью стрельбы, картечь из 12 стволов била непрерывно, вырубая целые просеки в рядах наступающей пехоты.
В результате, когда британская колонна имела неосторожность слишком уж приблизиться к противнику, русские немедленно контратаковали, снова сведя все к своей излюбленной схватке на штыках. И хотя их визави трудно было назвать мальчиками для битья, при соотношении одни к четырем ни малейших шансов у них не имелось.
И все же бой получился тяжелым. Уставшие, замершие и обозленные на весь белый свет бородачи-островитяне дрались с таким ожесточением, как будто хотели сорвать на своем противнике все свои обиды на трудный быт, тяжелую службу и низкое жалованье. Штыки, приклады, тесаки, а когда ничего не было под рукой, то и кулаки с зубами, все шло в ход! Падая один за другим под ударами врага, солдаты 19-го Йоркширского полка все же продолжали отбиваться, медленно пятясь при этом.
Сошедшиеся с ними «селенгинцы» в стойкости ничуть не уступали свои именитым противникам. Не тратя время на стрельбу, они дрались стеною, как некогда на деревенских потасовках. Плечо к плечу, грудь в грудь. Против обыкновения и те и другие молчали, отчего над полем брани слышался лишь лязг штыков и треск деревянных прикладов, изредка разбавляемый сдавленным стоном павших. Короткий выпад и острие рвет вражеский мундир, глубоко проникая под ребра и дотягиваясь до самого сердца. Слитное движение назад и мгновенно ослабевший враг опускается на землю, выронив винтовку из рук. Новый замах и тяжелый приклад опускается на голову следующего противника. И так раз за разом, стиснув зубы, зверея после каждого удара, пока где-то рядом неутомимый унтер сипит сорванным от брани голосом.
— Держать строй, сукины дети!!!
Как ни отважно дрались англичане, в какой-то момент, наступил предел и их стойкости, после чего они повернули и бросились бежать. Почувствовавшие вкус победы русские бросились вслед за ними, рассчитывая ворваться во вторую траншею на плечах отступающего противника, но…
