Учитель. Назад в СССР 3 (СИ) - Буров Дмитрий
Я незаметно выдохнул, надеясь, что товарищ завуч услышала меня и все поняла. Или хотя бы постарается осмыслить услышанное и осознать.
— Немного больше доверия молодым специалистам, Зоя Аркадьевна, и все у нас с вами получится, — улыбнувшись, не удержался я от последней реплики.
Завуч окатила меня непонятным взглядом, честно говоря, захотелось поежиться, словно только что кто-то прошелся по моей могиле в будущем. Я доброжелательно смотрел на Шпынько, ожидая реакции на свой спич. И она не заставила себя долго ждать.
— Позвольте полюбопытствовать, кто такой товарищ Кан-Калик, и какое отношение он имеет к образовательному процессу? — язвительным тоном полюбопытствовала Зоя Аркадьевна.
Я нахмурился, раскрыл было рот, чтобы шутливо попенять завучу насчет отсутствия самообразования, и тут же его закрыл, лихорадочно соображая, что ответить.
Дело в том, что Виктор Абрамович Кан-Калик действительно советский педагог, не только профессор, но и целый доктор педагогических наук. Тут я ни разу не соврал и не присочинял. В свое время, когда пришел работать в школу, меня увлекли его работы, я много о нем читал, в том числе и его труды. Одна только несостыковочка в моих словах: уважаемый Виктор Абрамович защитил свою первую диссертацию в далеком семьдесят первом году. Ту самую, которая нашла практический отклик в моей учительской деятельности.
И вот это уже настоящий прокол.
— Профессор это, Виктор Абрамович Кан-Калик, преподавал в моем институте, — на голубом глазу соврал я, ругая себя почем зря за то, что окончательно расслабился, решил, что влился в настоящую действительность.
На будущее нужно включать мозги и фильтровать все, что говорю. А то так и до беды недалеко. Ляпну что-нибудь не то, а какой-нибудь доброжелатель возьмет да черканет пару строк куда надо. И придут за мной люди в черном, и исчезну я с лица земли. Вот тебе и второй шанс.
— Не слыхала, — Зоя Аркадьевна снова сурово поджала губы, всем своим обликом выражая недоверие к моим словам.
— При всем уважении, Зоя Аркадьевна, но ученых очень много. Невозможно обо всех и обо всем знать, — вежливо улыбнулся я. — К тому же, повторюсь, теория экспериментальная, но уже начинает набирать популярность в столице. Если хотите, мне близок воспитательный метод Макаренко, — я постарался увести разговор со сколькой темы. — Его «Педагогическая поэма» вдохновила меня на выбор профессии, — уверенно закончил свою речь.
М-да, Саныч, до чего ты дошел, врешь и не краснеешь. Эх, тяжела и неказиста жизнь простого попаданца.
— Разрешите идти, Зоя Аркадьевна? — поинтересовался я.
Завуч еще какое-то время посверлила меня взглядом, помолчала выразительно, но все же отпустила с напутственными словами:
— Я надеюсь, вы меня поняли, Егор Александрович. Постарайтесь не уронить честь и достоинство простого советского учителя. На вас смотрят не только дети, но и родители. Общественность, в конце концов! Надеюсь, похвала уважаемой Аделаиды Артуровны не вскружила вам голову. Вы не решили что теперь вам все можно. Слова товарища Григорян ничего не значат…
Я удивлено приподнял брови, и завуч торопливо перефразировала свои слова.
— Похвала товарища Григорян означает только одно: будьте внимательны к мелочам, учитывайте политику партии и не подведите коллектив школы! Станьте достойным высокой оценки товарища Григорян. Вы — комсомолец! Ведите себя по-комсомольски.
— Обещаю постараться, Зоя Аркадьевна, — не удержался я от ответной реплики. — Я пойду? А то дел много.
— Ступайте, — царственным жестом отпустила меня товарищ Шпынько с нервной гримасой. Я с нескрываемым облегчением покинул кабинет завуча.
— Егор Александрович, приветствую, — раздался знакомый голос.
«Да что ты будешь делать! Это закончится сегодня или нет?» — выругался про себя, натянул на лицо улыбку и обернулся.
— Здравствуйте, Валентина Ивановна, — вежливо поздоровался с учительницей физики и школьным парторгом. — Вы что-то хотели?
— Торопитесь? — парторг приподняла бровь.
— Есть немного, — признался я.
«Тоже лекция о недопустимом поведении читать будет, или что-то другое?» — прикидывал я.
— Позвольте полюбопытствовать куда? — принялась допытываться Дедешко.
— А вот не позволю, Валентина Ивановна, при всем к вам уважении, но есть вещи, к которым школа и коллектив не имеют никакого отношения, потому говорить о них не намерен.
— Ох, лукавите, Егор Александрович, — шутливо погрозила пальцем Валентина Ивановна. — Знаю я вашу страшную тайну.
«Черт! Откуда?» — вспыхнуло в голове, усилием воли выражение лица я-таки умудрился сохранить невозмутимым.
— Ничего-то от вас не скроешь, — вежливо улыбнулся в ответ. — Каюсь, виноват, исправлюсь. Но это не точно, — пошутил я.
— Вам уже есть в чем каяться? — уточнила парторг.
— А вы разве не о моем уроке в пятом классе? Я только что от завуча, все осознал, обещал исправиться.
— Ах, вы об этом? — тонко улыбнулась Дедешко. — Выжили?
— Выжил, — кивнул я. — Валентина Ивановна, очень тороплюсь, честное комсомольское. Если у вас что-то важное, озвучьте, пожалуйста, и я пойду.
Вот не люблю я эти словесные игры, хитросплетения намеков и прочей ерунды. Знаешь что-то конкретное — говори. Не знаешь, оставь свои намеки при себе. Сейчас парторг потеряла в моих глазах несколько очков уважения. Никогда бы не подумал, что товарищ Дедешко сильна в словоблудии и прочих подковерных играх. Хотя, о чем это я? Она же парторг, ей сама партия велела стать иезуитом.
— Помощь нужна? — по-деловому заговорила Валентина Ивановна, пытливо вглядываясь в мое лицо.
— Никак нет, — отчеканил я.
— Уверены, Егор Александрович? — допытывалась Дедешко.
— Абсолютно, — заверил я парторга. — Если понадобится, я знаю к кому обратиться.
— Ну, хорошо, нет так нет, — покачала головой товарищ парторг. — До свидания, Егор Александрович.
— До свидания, Валентина Ивановна, — машинально ответил я.
«И что это было?» — глядя вслед учительнице физики, гадал я. Секунду понаблюдал за тем, как физичка общается с учениками, пожал плечами и метнулся в свой кабинет.
Так, собрать вещи, закрыть окна и дверь, и можно отправляться на поиски Свирюгина. Надеюсь, за это время никто из ребят не сбегал к шалашу, не доложил обстановку, не спугнул парня. Особенно Лена. Девушки в принципе склонны к преувеличениям. А при наличии влюблённости и вовсе горазды впадать в панику.
Надежда, что называется, умирает последней, причем всегда, при любых обстоятельствах. Поэтому я почти не удивился, когда на пороге школы встретил Дашу Светлову. Девушка явно поджидала именно меня.
— Егор Александрович, мне нужно с вами поговорить, — с места в карьер начала Дарья.
— Слушаю, внимательно, Даша. Только давай отойдем с крыльца, чтобы никому не мешать.
— Да, конечно, — кивнула десятиклассница и решительно двинулась по ступенькам вниз, затем резко свернула к скамейке, которая находилась под двумя березами.
— Что случилось, Даша? — благожелательно поинтересовался я.
— Ничего, — подала плечами девушка. — Я о Володе хотела поговорить.
— Слушаю тебя, — я выжидательно посмотрел на Светлову.
— Понимаете… Володьке нужна встряска! Ну, я не знаю! Чтобы он, наконец, пришел в себя, перестал быть мямлей! На дворе двадцатый век! Комсомольцы реки вспять поворачивают, мир меняют, а он слушается какого-то…
— Председателя? — подсказал я.
— Ну, пусть будет председателя, — возмущенно фыркнула девушка. — Хотя Семен Семенович больше на барина похож, а ведь он коммунист! — выпалили Светлова. — Только ведет себя как… как… плохо себя ведет, нехорошо! Не по-коммунистически!
— Отчего ты так думаешь? — заинтересованно уточнил у десятиклассницы.
— Потому что барин и есть! Крепостной хозяин… Ой… хозяин крепостных! А вокруг все его холопы, которыми он помыкает! И Вовка его холоп! Он за него все порешал, и теперь жизни не дает! — зло выдохнула Дарья.
