Военкор (СИ) - Дорин Михаил
— Обходи, обходи. Живым брать, — слышал я хриплый голос наступающих.
Как же им хочется меня «затрофеить».
Ослабевшей рукой взял одну гранату, выдернул чеку и бросил со всей силы, что осталось.
— Граната! В сторону… — прозвучал чей-то громкий голос, но он тут же потонул в раздавшемся взрыве.
Крики боли, мат и продолжающиеся угрозы в мой адрес. С кем меня только не сравнили!
Тело уже совсем ослабело, но сознание ещё работает. Лучше умру, но живым на потеху противнику не сдамся.
Правой рукой взял гранату и крепко её обхватил.
Так бывает на войне. Нужно принимать сложные решения. Особенно мне, капитану Российской армии Алексею Калугину.
Левой рукой медленно вложил палец в кольцо предохранительной чеки и вытянул её.
— Сдавайся и будешь жить, козёл, — слышал я призывы в свой адрес.
Воистину, нет на поле боя любимчиков. Здесь все равны. Здесь хаос, и никто ни от чего не застрахован.
— Я ранен. Сам идти не могу, — из последних сил произнёс я.
— Сейчас поможем, свинья, — услышал я усмешку от одного из окруживших.
Были слышны шаги приближающейся ко мне смерти. Последний взгляд вверх. В душе тепло, что туман рассеялся и сквозь свинцовые облака пробился луч света.
Слева и справа появились двое. Я сглотнул вязкую слюну и сделал два глубоких вдоха и выдоха. Умирать страшно. Сжимая с силой гранату, я вытянул руку перед собой, глядя в усмехающиеся лица ублюдков, переговаривающихся между собой на английском языке.
' — Главное — мои бойцы ушли. Живите, братья!', — последнее о чём я подумал, прежде чем разжать ладонь с гранатой.
Миг, и всё моё тело прошило болью. Кажется, все клетки разорвались внутри. А потом наступила темнота и состояние невесомости. Я ничего не чувствовал, но почему-то продолжал думать. Будто моё сознание существовало отдельно от тела.
В голове только одна мысль, чтобы появился свет. Нет страха, но и надежды нет. Ощущение, что ты исчезаешь из этого мира. Полное забвение.
Но вдруг что-то произошло. Белый яркий свет ударил в глаза.
Я пытался проморгаться и понять, где нахожусь. Это был явно не лес. Неужели я всё же выжил и попал в плен?
Яркое солнце светит через открытый балкон, с которого видна улица. На ней разбитые машины, простреленные стены домов напротив. Самая примечательная деталь — разбитая витрина магазина, над которой болтается большая вывеска в виде пробки красно-бело-синего цвета. Эмблема знаменитого газированного напитка.
— А почему вывеска на арабском? — произнёс я вслух и тут же увидел перед собой дуло автомата.
— Что ты сказал? Быстро повтори, — произнёс стоя́щий передо мной человек, чьё лицо прикрывала куфия зелёного цвета.
И сказал он это не на русском языке, но я его понял.
— Повторите, — произнёс я по слогам.
Но я это сделал на языке этого «автоматчика». На арабском! Откуда я его знаю?
— Я у тебя спрашиваю, что ты сказал? — приставил боец ствол к моей голове.
Сам он был одет в футболку и джинсы с кроссовками. Тело прикрывала самодельная разгрузка, называемая «лифчик», в которой было несколько магазинов.
Странно всё как-то. Я посмотрел на себя.
Сижу на стуле. Руки связаны, ноги целые. Кроме как саднящей боли на правом виске ничего не испытываю. Одет в синие джинсы и чёрную футболку.
Я в каком-то старом доме. Стены обшарпаны, старые картины выцвели или разломаны. Да и висят на стенах в основном пустые рамки. Скудная мебель перевёрнута вверх дном, будто при обыске.
А ещё рядом со мной обломки видеокамеры и фотоаппарата. Причём такие я видел только в детстве. Громоздкие и совсем не цифровые.
Представляю, какое у меня сейчас лицо. Наверняка на нём читается фраза: «какого хрена тут происходит?».
Только что был смертельно ранен во время боя. Затем подорвал себя гранатой. А теперь нахожусь непонятно где, непонятно с кем… но живой.
Как говорится, во всём надо искать свои плюсы.
— Что ты здесь делал? Отвечай! — приставил мне к голове автомат крикливый араб и с силой надавил тёплым кончиком ствола АКМ.
Этот парень быстрее мне дырку во лбу продавит, чем прострелит.
— Да я не понимаю, что тут происходит, — сказал я, восстановив при этом ориентировку и отбив в сторону автомат.
Тут же подошёл ещё один человек в куфии в расцветке чёрно-белого орнамента. У него в руках была винтовка М16. Он был более мускулистым, а экипирован гораздо лучше: разгрузка с запасными магазинами, различное дополнительное снаряжение, в том числе и два жгута. Но самое примечательное — это рукоять большого ножа.
Она буквально сверкала на свету.
— Отойди. Сейчас я спрошу, — отодвинул здоровяк коллегу, и пнул ногой деревянный ящик ближе ко мне.
Он сел напротив меня и стянул с лица куфию. Здоровый недовольный мужик с бородой, зелёными прищуренными глазами, кривым носом, пухлыми губами и шрамом под правым глазом от рассечения.
— Не узнаёшь? — ехидно улыбнулся араб.
В голове начали выстраиваться странные мысли. Мало того что я откуда-то теперь знаю арабский язык, так ещё и этого араба вижу не в первый раз в жизни и знаю кто он.
Имад Радван — член радикальной группировки и руководитель одного из отделений партии «Свободный Левант». А если коротко — террорист. И что-то мне подсказывает, я его выслеживал. Зачем?
— Конечно, узнал, — ответил Радван и достал нож.
В огромном лезвии я практически разглядел своё отражение. И оно показалось мне не совсем привычным. Я поднял связанные руки и потрогал волосы. Их достаточно большое количество. Что-то совсем непонятное происходит. У меня уже лет десять, как была причёска «мяч в траве».
— Теперь ты мне скажешь, что ты успел снять на камеру и куда дел плёнку, — приставил нож к моему горлу Радван.
Лезвие впилось в кожу. Я почувствовал, как на руку капнула кровь.
— Я ничего не знаю.
Радван снова злобно оскалился и вытащил из кармана небольшое удостоверение. На фотографии был парень двадцати пяти лет, очень похожий на меня. Только моложе. Дата выдачи аккредитации — 2 мая 1984 года.
— Что ты снял, Алексей Карелин? — прорычал Радван и сильнее надавил остриём ножа мне на шею.
Глава 2
Мысли в голове вновь начали путаться. Аккредитация журналиста, датированная 1984 годом, какой-то Карелин, четыре араба с автоматами и на бис — нож, приставленный к горлу.
Единственное, во что я пока верю — это в лезвие ножа. Одно неверное движение и Радван меня зарежет. В остальные факты пока верится с трудом.
— Мне повторить вопрос? — спросил у меня Имад.
— Я ничего не снимал, не помню и не понимаю, как здесь оказался. Да я даже тебя не знаю, — ответил я.
Радван на удивление убрал нож в ножны и встал с ящика. Он подозвал к себе одного из арабов и что-то ему шепнул.
— Сделаем, — ответил боевик, убрал за спину автомат и достал из ящика верёвку и пакет.
Что-то мне эти приспособления не нравятся. Сам Имад отошёл к окну и закурил.
— Ладно. Придётся по старинке работать. Ты нам всё скажешь, а затем сам попросишь тебя убить.
Двое арабов встали рядом со мной. Один наматывал себе на кисти рук удавку. Второй приготовился накинуть мне на шею пакет.
Надо что-то придумывать.
Верёвка уже почти распутана. Искоса осмотрел стоя́щих рядом арабов. Достать у них хоть какое-то оружие нереально со связанными руками. К тому же меня на прицеле держит четвёртый. Шевельнусь, и меня могут пристрелить. Хотя, я им нужен живой. Этим сволочам нужна какая-то плёнка.
Смотрю в сторону открытого балкона и понимаю, что у меня есть небольшой, я бы сказал призрачный шанс попытаться сбежать. Вот только сработает он в том случае, если я действительно знаю ценную информацию, и по мне сразу же не откроют огонь, а попытаются задержать. В сложившейся ситуации, в которую лучше было бы изначально не попадать, я иного варианта сейчас не вижу. Лучше использовать призрачный шанс выжить, чем сдаться без боя.
