Рейд за бессмертием - Greko
— Да, отец!
Вошли сподвижники. Шамиль встал.
— О, Господь! Ты взрастил своего пророка Моисея — да благословит его Аллах и приветствует! — в руках фараона. Этого моего сына, формально, я, если и передаю неверным, в действительности, однако, он является закладом, врученным Тебе, вещью, отданной Тебе на сохранение. Ты — лучший хранитель! — Шамиль провел ладонями по лицу и обратился к собравшимся. — Нужен человек, который будет постоянно сопровождать моего сына и даст ему исламское воспитание. Есть желающие?
Все, кто так яростно недавно настаивали, чтобы отдать Джамалэддина заложником, стали отводить глаза. Лишь Юнус из Чиркея откликнулся:
— Я пойду!
— Юнус! — обратился Шамиль к мюриду. — Тебе доверяю жизнь сына. Будь с ним рядом в русском лагере. Защищай его даже ценой своей жизни.
— Я все исполню, учитель! — чиркеевец прижал руку к сердцу. Он снял с себя оружие и передал товарищам, оставив себе лишь один кинжал. — Пойдем, Джамалэддин. Нам придется пройти этот путь бесчестия до конца.
Взяв мальчика за руку, Юнус двинулся к русским баррикадам. Маленькая ручка в его мозолистой ладони слегка дрожала. Но Джамалэддин шел, стараясь изо всех сил не выказывать страха. Впрочем, куда больше страха его влекло любопытство. Про урусов он знал одно: они собаки и свиноеды, порождение шайтана, а их главный сераскир — черт. На живого черта посмотреть — это интересно.
— Держись, парень. Родиться мужчиной, жить как мужчина и умереть мужчиной — вот удел горца, — наставлял его чиркеевец.
— Дядя Юнус! Меня не скормят свиньям?
— Не бойся! Я буду рядом и никому не дам тебя в обиду.
— Я — сын Шамиля! — гордо ответил Джамалэддин. — Страха нет!
Но при первой встрече с урусами юный горец все же немного испугался. Они смутили его своими безбородыми лицами с торчащими запыленными усами, пустыми уставшими глазами и странной одеждой, подходящей скорее домашним рабам-камилам, чем воинам.
Мальчика ждали. Все надеялись, что возобновившиеся переговоры покончат со страшным кровопролитием и жестокий поход наконец-то завершится. Солдаты столпились у ложементов, с интересом разглядывая ребенка, от которого, казалось, так много зависело. Рядом с русским офицером стоял переводчик, односельчанин Юнуса, Чаландар.
— Мне поручено проводить вас к генералу Граббе.
Юнус злобно зыркнул на отступника, но промолчал.
Солдаты помогли ему и Джамалэддину перелезть через туры, набитые камнями. Офицеры отдали честь. Выделили почетный конвой. Весьма потрепанный, если честно. Среди куринцев, отправленных как сопровождающие долгожданного аманата, был и Вася. Он уцелел в резне на перешейке, отделавшись ссадинами и ушибами. Мундир превратился в лохмотья, штаны в дырах, сапоги всмятку. Неуставная папаха на голове пробита пулями несколько раз.
Добрались до штабных палаток не быстро. Навстречу шел поток свежих войск. Кабардинцы шагали сменять куринцев, которые добились столь многого, но выбились из сил. Переговоры переговорами, но возможность нового штурма никто не отменял. Командир Чеченского отряда отдал приказ о передислокации войск, как только был поднят белый флаг.
— Если Шамиль затеял снова азиатские хитрости, его ждет серьезное разочарование, — сердито бурчал Граббе, дождавшись прибытия аманата. — Мы с ним не в детские игры забавлялись, чтобы кончить почти ничем. Буду требовать выхода из Ахульго в три дня и проживания в Грозной[1].
— Согласится ли он? — усомнился генерал-майор Пулло. — Для Шамиля подобный исход будет означать политическую смерть.
— У него нет иного выхода.
— Он может предпочесть смерть в бою.
— Так тому и быть!
— Как прикажете записать в документах имя ребенка?
— Какой бойкий мальчишка! — усмехнулся Граббе, глядя на Джамалэддина, быстро освоившегося в новой обстановке и уже забавлявшегося с генеральским телескопом. «Черт» оказался вполне обычным дядькой, только без бороды, но с кучей волос на лице. Неинтересно. — Запишите: сын мятежного вождя из Нагорного Дагестана.
… — Унтер-офицер Девяткин! Что за неуставной вид? — распекал Васю генерал-майор Пулло на следующее утро. — Что за толпу оборванцев ты ко мне притащил⁈ Я приказал Циклаурову выделить самых отличившихся вчера при штурме в почетный караул у палатки командующего. И что в итоге? Где фуражка⁈
На голове Васи красовалась папаха, с которой он не расставался со времен отряда налетов Дорохова. Видок у нее, конечно, еще тот! Прямо скажем, не парадный!
— Что язык проглотил? Отвечать! — вызверился командир полка.
— Так это… Вашество! Поизносились!
— Сам вижу, что поизносились. Но могли же в порядок себя хоть как-то привести!
Вася внешне не подал виду. Все также изображал тупого служаку, пялясь на генерала вытаращенными от усердия глазами. За год с лишком солдатчины уже научился у однополчан. Но внутренне кипел от ярости. Когда он, как и остальные, смог бы подштопаться? Вчера, как ушли от калмыцкой кибитки генерала Граббе, так и завалились спать без задних ног. Умаялись за полдня битвы и беготни по лагерю с заложником. А утром чуть свет их растолкал подпоручик, выполнявший обязанности ротного, и велел, не жрамши, отправляться к Пулло. Подкрепились на бегу сухарной трухой из кисетов. Нормальных сухарей давно в полку не осталось.
— Как ты будешь стоять на посту у господина генерал-адъютанта в дырявой папахе⁈ — не унимался командир куринцев.
— Вашество, господин генерал-майор! — вмешался другой унтер. — Разрешите?
— Чего у тебя? — злобно рявкнул Пулло.
Унтер сунул Васе в руку тяжелую папаху. Милов удивился ее весу, но виду не подал. Поменял на голове головной убор.
Командир куринцев оглядел строй полувзвода. Все, как на подбор, в папахах. Сговорились! А ведь это чистый убыток, коли солдаты к папахам привыкнут. После каждого похода бывший полковник списывал, как утерянные, ранцы и папахи, которые солдаты никогда с собой не брали. И имел приличный с того бакшиш. А теперь? Вот полюбилась им папаха ни с того ни с сего! А все этот чертов Девяткин! С него пошло.
«Вернемся в Грозную, отправлю тебя снова к Дорохову. Хватит мне народ баламутить!» — сделал себе зарубку на память генерал. Он уже успел позабыть, как Вася таскал ему из грозненского леса чеченские кинжалы.
Он оглядел еще раз своих солдат. Все — кто в лес, кто по дрова. Многие — с перевязанными ранами. Один в укороченной бурке, свисающей с плеча. У другого шинель подрезана. У третьего — да почти у каждого второго —
