Спасти кавказского пленника (СИ) - Greko
— Хорош у вас конь, господин прапорщик! Но слегка придержите! Не вырывайтесь вперед, Христом богом прошу!
Он несколько раз медленно взмахнул шашкой над головой[3], гикнул и бросил полусотню в атаку во фланг не заметившему нас противнику. Казаки разворачивались в лаву. Ружья нацелились на врага.
Наш натиск оказался стремителен и беспощаден. Горцы неудачно сманеврировали, подставившись под наш удар. Казаки разряжали ружья и пистолеты почти в упор. Тенгинцы нас поддержали и одной стороной каре выдали дружный залп.
Почти две сотни горцев были опрокинуты, потеряв разом человек двадцать. Распались на мелкие группы. Часть сразу поворотила коней и устремилась обратно к реке. С другой казаки схлестнулись в жаркой сабельной сече. Тенгинцы не растерялись и качнулись вперед, сбивая зазевавшихся штыками на землю.
Я тоже размочил счет. Выстрелом в упор выбил из седла растерявшегося черкеса. Перехватил винтовку и саданул следующего, добив окончательно остатки инкрустации на прикладе. Выскочил из смешавшейся в кучу толпы всадников и прижался к каре под защиту штыков. Стал перезаряжать оружие, крикнув мушкетерам:
— Гей, славяне! Своего не троньте!
Ошалевшие глаза солдат почти вылезали из орбит. Судорожными движениями они тоже перезаряжали ружья, чтобы передать товарищам, стоявшим на линии соприкосновения с рубкой казаков с горцами. Молоденький юнкер, почти мальчик с еле пробивающимися усиками, кричал тонким взволнованным голосом:
— Приготовиться к перестроению в цепь!
Я поднял винтовку и стал выцеливать, в кого выстрелить. Нашел вывалившегося из свалки черкеса и снова нажал спусковой крючок. Мимо! Твою-то мать! С десяти метров! Ну, как же так?
Черкесы, сообразив, что их сейчас если не зарубят, то точно переколят штыками, стали разворачивать коней. Вырывались по двое, по трое и летели вслед за теми, кто оказался посообразительнее. Уносились туда, откуда прискакали. К разгромленному обозу. Хорунжий скомандовал преследование. Казаки подчинились, бросив богатую добычу в распоряжении тенгинцев. Устремились в погоню, оставив после себя на земле не менее 50 тел налетчиков. Я заметил, что по знаку Косякина двое казаков принялись собирать в табун брошенных лошадей и переругиваться с мушкетерами. Те тоже были непрочь получить свою долю.
Мне также удалось наблюдать финал боя. Когда я почти догнал последнего из отступающих, то увидел, что у обоза черкесов уже ждали. Небольшой отряд донцов, заметив отступающих в их сторону врагов, ощетинился пиками и смело бросился навстречу. 20 человек на сотню! Но это сотня была улепетывающей толпой, а не спаянной победой группой. Горцы попытались разминуться с плотным строем несущихся на них казаков. Но не всем повезло.
Удар донцов был страшным. Пики пронзали насквозь или сбивали черкесов на землю. Кому-то, кто мог похвастать навыками джигитовки, удалось спрятаться в последний момент, повиснув на боку лошади. Самом рослому пика ударила в середину груди и разлетелась в щепки. Горца спас панцирь, но его вышибло из седла. Подскочивший следом Косякин шашкой разворотил ему голову и закричал страшным голосом:
— Доспех мой!
Казаки, смешавшись с донцами и потеряв темп, засмеялись, но быстро примолкли. Горцы, увидев смерть товарища, стали поворачивать коней, чтобы побороться за его тело. Не иначе как хорунжий прикончил вождя партии. Снова загрохотали выстрелы, и картина боя скрылась в пороховом дыму.
Когда дым рассеялся, я с удивлением обнаружил, что казаки прижали к телегам приличную группу черкесов. Тем ничего не оставалось делать, как уложить своих коней на землю полукругом, прикрывшись с тыла брошенным возом. Они спрятались за их спинами и приготовились дорого продать свою жизнь.
Радостный Косякин снова отдавал приказы:
— Под пули не лезть! Охватывайте их кольцом! Сейчас тенгинцы подойдут с пушкой и причешут хищников картечью!
Казаки рассредоточились, отъехав от обоза метров на двести. Изредка постреливали в сторону залегших черкесов, не давая им подняться. Весело перекликались, подсчитывая потери. Отряд не досчитался пятерых, но уныния не было. Наоборот, линейцы радовались одержанной победе и предвкушали расправу над попавшимися черкесами.
— Бошки вам посрубаем и генералу отвезем! — кричали раздухарившиеся воины.
— Твой башка мой огород ждет! — крикнул какой-то горец, знаток русского языка.
— Айтека! Ты что ль? — откликнулся один из кубанцев. — Ну, здорова, кунак!
— Здорова, Ваня! Давно не виделись!
— Как жена? Детишки? — казак не забавлялся, кричал абсолютно серьезно, будто встретился с приятелем не на поле боя, а в его кунацкой.
— Карашо, Ваня! Пакшиш тебе шьет! Новый черкеска!
Казаки расслабились — и напрасно. Кунак Вани заговаривал им зубы. Неожиданно для линейцев черкесы заставили коней вскочить, повисли на их боках, почти касаясь земли. Рванули в сторону, где казаков было меньше всего. В мою! Я поднял заряженную винтовку.
[1] Обычай отплясывать впереди воинской колонны был широко распространен в русской армии как в пехотных, так и в кавалерийских частях.
[2] Введение у линейцев единой формы началось лишь с конца 1830-х на Лабинской линии. От них стали требовать покупать у адыгов желтые черкески, пренебрегая слишком тесными армянскими. На черкеске должно было быть по двенадцать газырей справа и слева.
[3] Знак командира, означающий приказ отряду рассыпаться в лаву. Лава — это не сомкнутый строй, как показывают иногда в фильмах, а свободный, рассыпной, в котором казаку важно уметь импровизировать.
Глава 8
Проваленная инфильтрация
Один конь зачем-то решил проскакать в полуметре от меня. Его всадник, зажав в зубах шашку, держался двумя руками за седло. Его ноги волочились по земле. Я без раздумий выстрелил в него почти в упор. Шашка полетела в одну сторону, черкес — в другую. Наповал!
— Хороший выстрел, господин прапорщик! — одобрительно окликнул меня хорунжий. — Коня не зацепили! Он — ваш!
— Мне не нужно. Забирайте все! Только шашку себе возьму, — откликнулся я.
— Любо! Догоняйте! — Косякин повел за собой поредевшую полусотню в погоню.
Я спрыгнул с Боливара. Подобрал с земли шашку. Без всякого смущения снял с мертвого горца простые ножны, крашенные в черный цвет, а не обтянутые красной кожей, как любили черкесы. Шелковый шнур не порвался. Перекинул его через плечо, скинув на мгновение бурку. Подобрал шашку. Взвесил в руке.
Клинок как клинок. Сразу видно по зарубкам на кромке лезвия, его не один раз поили кровью. Вставил его в ножны. Пристроил их поудобнее на боку и расправил бурку так, чтобы она не мешала выхватить шашку. Чапаев, блин! Бурка, шашка, три картошки. Вот только и картофеля тут нет. И бурка коротковата в сравнении с той, что была в фильме на знаменитом комдиве. Оседлал коня и помчался вдогонку за отрядом без ненужных понтов, вроде вытянутой вперед сабли. Так никто не скачет в атаку. Шашку у плеча держат вертикально, чтобы соседа не зацепить ненароком, если ружья разряжены.
Казаки продолжали преследование. Черкесская партия уходила.
Но не всем из нее повезло. Кто-то, раненый, не мог держать высокий темп. У кого-то пуля-дура зацепила коня. Группа из десяти горцев постепенно смещалась в сторону в направлении брошенного казачьего пикета. Пока основная часть отряда с шумом и брызгами залетала в воду, чтобы переправиться на спасительный левый берег, отставшие в последнюю минуту соскочили с коней и забежали за плетневую укрепленную изгородь. Если бы они промедлили хоть минуту, их бы окружили линейцы. Исход такой схватки был заранее предопределен.
Казаки отпрянули. Снова застучали выстрелы. Пикет огрызался. Громко заржал раненый конь.
Линейцы спешились и отвели лошадей подальше. Залегли. Изредка постреливали, не давая черкесам высунуть голову над забором из ивняка и земли. Пули периодически прочерчивали внутреннее пространство пикета через открытую калитку.
