Военкор (СИ) - Дорин Михаил
— Прочитал в «Авиации и космонавтике».
Он сглотнул, вытер ладонью губы от прилипшего песка.
— Похоже, нас видели. Что-то задумали наёмники и хотели нас зачистить без лишнего шума и свидетелей.
Я молча кивнул. Выводы у меня были примерно те же, что и у Севы. Вчера я видел больше, чем должен.
— Что теперь? — спросил Сева, отряхивая пыль с одежды. — Махмуд вёл нас, а теперь…
— Где Махмуд? — спросил я.
Мы обошли машину, чтобы найти старика. Он лежал недалеко от машины — обожжённый, с окровавленным затылком и без движения.
Махмуда больше не было, а значит, у нас не было проводника. Я посмотрел на оплавленные бусины от чёток, рассыпавшиеся неподалёку от воронки.
Мы отнесли тело в сторону, собрали в округе камни и обложили тело.
— Ладно. Идти надо. До Дамаска мы отсюда не дойдём. Пешком по такой жаре и без воды, в пустыню лучше не соваться, — сказал я, осмотревшись по сторонам.
— Надо искать ближайший населённый пункт. Я какой-то видел на подъезде сюда.
Сева разминал шею. Его лицо было покрыто копотью.
— Селение в нескольких километрах к юго-западу. До темноты дойдём.
— Надо только не попадаться никому, — прошептал Сева.
— В такую жару местные сидят по домам, да и военные не особо высовываются.
Мы с Севой приняли решение идти по пересохшему руслу реки.
Дожди в этих местах редкие, но когда идут, вода стекает с холмов в лощины. Сейчас это русло пересохло, но по нему удобнее идти. Оно ниже уровня земли, там прохладнее, и с воздуха нас сложнее заметить.
— И следов почти не видно, если не знать, куда смотреть, — согласился Сева.
Мы спустились в высохшее русло, некогда бывшее рекой, местами поросшее колючим кустарником. Воздух здесь действительно был чуть прохладнее, но пыль поднималась от каждого шага. Вдобавок палило солнце, обжигая кожу.
Мы шли друг за другом, без разговоров. Сева один раз оступился. Его нога слегка провалилась, так что он увяз в песке.
— Хватайся, — дал я ему руку и вытянул.
— Так и останусь в сирийской земле, да на одной ноге. Благодарю, — ответил Сева.
На одном из поворотов на песке я заметил следы копыт. Значит, где-то рядом есть вода, и мы идём туда, где есть люди. Однако здесь есть нюанс — это не всегда хорошие новости. Мы могли встретить и враждебно настроенных бедуинов, поддерживающих «другую» сторону.
Израиль занял Голаны, и часть местного населения была эвакуирована или покинула регион. Но некоторые остались. И эти самые некоторые могут быть связаны с разведкой, контрабандой и поставками оружия.
Идти было тяжело. Всего-то через час у нас от пота потемнели спины, а сухость во рту стала невыносимой.
Я старался думать на отвлечённые темы. Например о том, что песок в пустыне не золотой, как в туристических буклетах, а серо-жёлтый, тусклый. И тишина здесь была буквально звенящей. Из звуков только шорох ветра, да наши шаркающие шаги и тяжёлое дыхание.
— Тяжко, блин! Чёртова жара, — сказал я.
К закату мы добрались до деревни.
Она появилась за поворотом, как мираж. Невысокие дома из необожженного кирпича, перемешанного с соломой. Крыши плоские, обмазанные известью.
Пока мы приближались, нас уже заметили. Босые, в пыльных длинных рубахах, дети выбежали из-под навесов и заборов, оглядывая нас с осторожным интересом. Один из мальчуганов, подражая автоматной очереди, заорал «бум-бум!».
К детям подошли женщины в тёмных закрытых платьях абайях с прикрытыми лицами. Вышли мужчины в ветхих кафтанах и куфиях. Один из них, видимо, старейшина, шагнул вперёд. Остальные наоборот отступили на полшага.
— Мин аин? — спросил старейшина.
Он не спрашивал, кто мы и зачем пришли. Скорее интересовался, откуда мы идём?
Сева сделал шаг вперёд. Он знал язык явно лучше моего.
— С юга, — сказал Сева спокойно, на хорошем арабском. — Наша машина сгорела. Мы остались без воды и транспорта. Нам нужно добраться до Дамаска. Просим помощи.
Я знал традиции местных арабов и понимал, что для них если гость просит, то это значит, что его нужда велика. Для бедуинов в таких случаях отказывать позорно. Как и нельзя расспрашивать гостя с порога о его делах или происхождении.
Старик выслушал молча. Потом медленно поднял правую ладонь и коснулся ею груди.
Это был знак, что он берёт нас под защиту.
С этого момента мы его гости, и если кто-то тронет нас, то тронет его честь.
Я всегда поражался, что у этих мужественных людей хватает сил следовать обычаям. Они разделят с тобой свой последний хлеб и отдадут последний глоток воды.
— Агла у сахла. Бейтна бейткум, — сказал старейшина.
Значение этих слов я тоже знал: Добро пожаловать. Наш дом — ваш дом.
Он повернулся и подал короткий знак рукой. Один из мальчишек сбегал в дом и принёс воду в глиняном кувшине. Мы жадно начали пить прохладную воду со слабым привкусом тины.
После нас провели внутрь одного из домов, где оказалось на удивление прохладно и не чувствовалось дневного зноя.
Вместо мебели здесь были мягкие ковры, покрывающие весь пол, и подушки, разложенные вдоль стен. В центре комнаты стоял низкий деревянный столик с медным подносом. На нём покоилась глиняная чаша с финиками и пара маленьких чашек для кофе.
С потолка свисала лампа в стеклянном абажуре, светившая мягким светом, не резавшим глаза.
Нам поднесли арабский кофе кахва, сваренный на углях, с кардамоном и горечью. Потом подали блюдо с бобами и лепёшками. В завершение поставили кувшин, обмотанный тканью, от которого пахло анисом.
— Давай есть, — сказал мне тихо Сева.
— Поддерживаю. Как говорил мой дед — голод не тётка, пирожка не подсунет.
После приёма пищи, нам принесли и «более горячительные напитки».
— Арак. Самогон местный. Угощают, когда видят, что ты не враждебен, — шепнул мне Сева.
— Уважить надо. Но без глупостей. По глотку и всё, — тихо сказал я.
Мы выпили по глотку. Улыбались, кивали, благодарили, но каждый держал в поле зрения все ближайшие проходы и окна.
Когда мы отдохнули, в комнату снова вошёл старейшина и вместе с ним ещё один араб.
— Когда будете готовы, Садам доведёт вас до дороги на Дамаск.
Садам был крепким мужиком с сухим лицом и внимательным взглядом. Мы предпочли не откладывать дело в долгий ящик и со словами «пионер всегда готов», выразили желание выдвигаться уже сейчас. Сведения, которые были в нашем распоряжении, следует передать незамедлительно в штаб.
Мы тепло попрощались с местными и отправились в путь.
Араб оказался молчаливым мужиком. Мы выехали на лошадях. Проводник был впереди и знал, как пройти наиболее безопасно и по короткому пути. День шёл к вечеру, жара спадала, но уставшие мышцы всё равно отзывались на каждый шаг.
Пейзаж менялся медленно. Постепенно начали появляться низкие холмы и редкие деревья. Иногда мелькала старая дорога.
Ближе к ночи на горизонте вспыхнули огни Дамаска. Мы остановились у небольшой возвышенности. Город расположен в низине и хорошо просматривался.
Проводник Садам указал на город — мол, дальше сами.
— Спасибо. Без тебя бы не дошли, — поблагодарил я, протянув ему руку. Садам пожал её крепко. После он повернулся и, потянув лошадей за поводья, пошёл обратно в деревню.
— Странные они, — пробормотал Сева.
— Зато в них людского побольше, чем в некоторых, — сказал я.
Мы пошли к Дамаску.
Я понимал, что выглядим мы сейчас не лучшим образом. Но времени на то, чтобы привести себя в порядок не было.
Моя рубашка была разорвана под мышкой, брюки запятнаны, а рюкзак в двух местах прожжённый.
Сева выглядел не лучше. Чумазый, в рванье и пыли с головы до пят. Он к тому же слегка прихрамывал.
Пока мы шли по городу, люди оборачивались, провожая нас взглядом. Двое явно неместных мужиков так или иначе привлекали внимание.
— Сейчас ещё кто-нибудь тормознёт, — хмыкнул Сева, озираясь на очередной переулок.
Тормознуть действительно могли. В одном месте показались внутренние войска — трое сирийцев, с автоматами. Один повернул голову в нашу сторону, прищурился, но ничего не сказал.
