Барочные жемчужины Новороссии (СИ) - Greko
— И как же мне тебя называть?
— Называй меня Кириа! — это уже был вызов.
«Милая, милая Адаша! Ребенок! У меня уже была царица. Настоящая. Ни с кем не сравнимая. И как бы я не хотел, но называть тебя Госпожой — не смогу».
— Адония! Давай, мы, все-таки, будем реалистами! — я улыбнулся. — Я буду называть тебя Микри Кириа! Маленькая госпожа! Или барышня по-русски, — чуть не сказал, «как в сказке Шварца».
— Ну, нет!
Я развел руками, что означало, на нет, и суда нет.
— Ну ладно! Называй меня Микри! Микри! — Адаша повторила еще раз, будто пробуя на вкус новое имя. — Мне нравится! И почему тебе так сложно называть меня Госпожой⁈
По мере того, как я молчал и не отвечал на вопрос Микри, лицо её менялось. Она видела, как я задумался о чем-то своем, и как мне стало грустно от этих мыслей. Ей было 16 лет, но в том мире, в котором она жила, девушка в 16 лет уже могла распознать множество тончайших нюансов в переживаниях мужчины.
Я вздохнул, отвернулся. Любимейший поэт, как всегда, пришел на выручку. Начал читать, надеясь, что ее знаний русского хватит, чтобы понять простые слова Бродского:
Прощай,
позабудь
и не обессудь.
А письма сожги,
как мост.
Да будет мужественным
твой путь,
да будет он прям
и прост.
Да будет во мгле
для тебя гореть
звёздная мишура,
да будет надежда
ладони греть
у твоего костра.
Да будут метели,
снега, дожди
и бешеный рёв огня,
да будет удач у тебя впереди
больше, чем у меня.
Да будет могуч и прекрасен
бой,
гремящий в твоей груди.
Я счастлив за тех,
которым с тобой,
может быть,
по пути.
Закончив, я не оборачивался. Было ни к чему. Надеюсь, Микри все поняла. Судя по шуму за спиной, Микри перелезала на свой балкон.
— Три тысячи померанцев были доставлены зимой ко двору императора Павла, — раздался ее голос.
Я обернулся. По моему взгляду было очевидно, что я не понял, о чем идет речь.
— Апельсины, — пояснила Микри. — Ты спрашивал, я обещала рассказать.… Они Одессу спасли. Они вернули благорасположение царя к городу. Так рассказывают старики.
Я улыбнулся, оценив её рассказ.
— Спокойной, ночи! — пожелала мне Микри.
— Спокойной ночи, Микри! И спасибо за все!
Она ушла в свою комнату. Я опять повернулся, стал смотреть на город.
И, как бы я того не хотел, передо мной вновь возник образ моей царицы. Можно было выдохнуть и, наконец, покончить с этим сумасшедшим днем! Пошел спать. И хоть заснул, практически сразу, ночь не была спокойной. Но и никак не тревожной или бессонной. Просто Малика-царица таки явилась во сне. И какой же тогда тут спокойный сон⁈
… Утром, позавтракав калёными яйцами[1], я уже мерил шагами свою комнату.
«Положа руку на сердце, Мария права… Как бы я не хорохорился, но Одесса и мне совсем не нравится. Начнешь перечислять все её нынешние „достоинства“, так сразу: свят, свят, свят! Только пальцы загибай. Чума! Холера! Саранча! Вода привозная! Дом не купить! Денег не так много, а конкурентов полно! А ждать, пока она действительно станет настоящей „жемчужиной у моря“ — жизни не хватит. И где я тут возьму деревню⁈ О-хо-хонюшки, хо-хо!»
Деревня, деревня… Сложно вытащить ее из девушки…
Нет! Тут все сложнее. Можно вытащить Марию с Востока, но Восток из Марии не вытащить. Она вся в нем. В серале. В страхе жизни без мужчины. В милых капризах и слезах. Черт-черт-черт!
«К чему вся эта беготня? Может быть, нужно просто забрать её и племянника, уехать куда подальше. Забыть про Спенсера и Фонтона, про Черкесию и приключения. Просто жить. Наслаждаться. Южный берег Крыма…»
В общем, случился довольно обычный для мозга трюк, когда ты сам не понимаешь, каким образом размышления о ком-то (чем-то) неожиданно, безо всякой логики цепляются за что-то совершенно противоположное, что называется, из другой оперы. Может «наслаждение» связало меня с той точкой на карте, которую я считал раем, лучшим местом на земле, не раз и не два побывав там. Всегда при этом сожалел, что место, перед которым меркнет слава всех Лазурных берегов всего мира, так неухоженно. И ладно бы — неухоженно. С каждым моим новым приездом я обнаруживал все большее запущение, и впору уже было говорить о Крыме, как о сортире. Но в сортир его превратят в мое время. А сейчас Южный берег Крыма по всем статьям — идеальное место для Марии и Яниса.
«Только не Севастополь и не Балаклава, — мое послезнание тут же заработало. — Там будет война».
А сейчас там, насколько я понимаю, идет колонизация края. При деятельном Воронцове возводятся дворцы и дороги. И нет такой конкуренции, как в Одессе, в которой грекам скоро станет тесно с евреями. А на ЮБК потянется все цвет страны — от императоров до Чехова с Айвазовским. И застолбить там место — отличная идея.
Как ни странно, я спокойно воспринял то, что нашел решение задачи и дорогу к выполнению моего обещания Марии. К слову, радоваться пока было рано. Тут еще предстоит работа.
«Мы едем туда со Спенсером. Значит, нужно опять идти к нему с поклоном, чтобы в Крыму дал мне время на устройство сестры. Плевать, могу и в ногах поваляться. А уже на месте я разберусь. Одно можно говорить с уверенностью: при всех исходах, Крым все равно лучше, чем Одесса!»
И как так удачно вышло, что мы договорились поздно вечером прошвырнуться по кабачкам!
… Прибежал, запыхавшись, к назначенному часу на встречу со Спенсером к памятнику Ришелье.
Какой-то умник в толпе, окружавшей статую, с важным видом пояснял: мол, в левой руке у дюка — бумаги, а правая указует на море. Поскольку слева был суд, он на полном серьезе утверждал:
— Як маэш там судиться, то лучше в морi утопиться!
Я про себя поржал над легковерной публикой, внимавшей местным приколам со сосредоточенным видом. Разглядел в толпе простаков и своего биг-босса.
— Мистер Спенсер! Я здесь, — замахал ему руками.
— О, Коста! Не забывайте про манеры! Вы не мельница, чтобы крутить руками!
— Прощения просим!
— Куда отправимся? — проигнорировал мои извинения англичанин.
— Чего угодно душе вашей милости?
— Я — прямиком с обеда у Нарышкиных, — проигнорировал мое ёрничание Эдмонд. — Боже, как это скучно! Лев, местный губернатор, — самое сонное существо на свете! Мадам Ольга, безусловно, сверкала, но ее супруг… Болтают, что он спит два дня из трех. Его общество — невообразимая тоска! Желаю напиться!
— Винные погреба Греческой улицы — к вашим услугам!
— Ни секунды не сомневался, Коста, что вы времени зря не теряли! Наверное, уже успели закрутить роман с какой-нибудь прекрасной гречанкой?
— Так ведь — сестра! — я в конец ободесситился.
— Да уж… Родственники — это гири на ногах настоящих повес! Но винные погреба — это прекрасно! Ведите меня, мой Вергилий, в пучину распущенности и мужских удовольствий!
Первым делом мы отправились к итальянцам, в кантину.
Скатившись вниз по темным ступенькам в настоящее подземелье, мы словно нырнули в вокзальное «море». Под темными сводами, где играли тени от света множества свечей, царил такой гомон — хоть уши затыкай. Экспрессивные итальянцы будто задались целью перекричать соседние столики. Крики, ругань, одиночный певец, тщетно пытавшийся выводить арию — все смешивалось в дикую какофонию.
