Дайте собакам мяса (СИ) - Черемис Игорь
Впрочем, эти часы ожидания я провел достаточно плодотворно — немного оформил в голове всё то, что по тем или иным причинам не вошло в мой официальный отчет, дописал нужные тезисы в блокнот, собрал папку каких-то бумаг — просто для внушительности. Правда, ничего по украинским националистам там не было, хотя какие-то материалы я накопил — с помощью капитана Сухонина, всех остальных своих подчиненных и даже Макухина-старшего, который, разумеется, не знал, что работает на меня. Всё это я даже дома не хранил — убрал в неприметную коробку и закинул на чердак в своем подъезде на Фестивальной. До повальных замков на таких местах времени оставалось навалом. Впрочем, я подозревал, что тому же Денисову обстановка на Украине и так была хорошо известна, а потому ничего нового я ему не скажу, даже если решу открыться.
Макс сегодня был в поле, ездил по каким-то своим делам, но накануне мы с ним созванивались и обменялись последними новостями управления — ничего секретного, упаси боже, но я теперь знал, что определенные подвижки в деятельности свалившейся ему на плечи группы имелись. Оказалось, что с фантазией у американцев дела обстоят не слишком хорошо, и если сопоставить даты публикаций статей в эмигрантской прессе и встречи наших местных диссидентов с представителями зарубежной прессы, то можно уловить определенную закономерность. Были даже проведены негласные обыски у тех, кто встречался с иностранцами — и у них действительно после таких встреч заметно прибавлялось наличности. Суммы там, правда, были не заоблачные, но на сносное существование в условиях советского общества их хватало с избытком. Меня этот факт порадовал — надеюсь, наши партийные бонзы всё же снимут розовые очки и займутся иностранным финансированием подрывной деятельности всерьез.
Сам Макс уже с месяц носил капитанские погоны и обещал, что мы обмоем наши с ним звездочки в самое ближайшее время. Я не стал говорить, что, возможно, в моем случае тоже появится свежий повод — не стоит бежать впереди лошади. В том, что обязательно стану майором, я был уверен лишь процентов на девяносто.
Те из моих подопечных, что на время командировки перешли к Максу, вели себя хорошо, какие-то сведения в клювиках приносили и не хулиганили. Отдал я далеко не всех — большую часть перевел на консервацию, и очень жалел, что не всех. Но решение по тому же балеруну из Стасика требовалось принять весной — и Макс как-то устроил всё так, что тот спокойно уехал на гастроли, но со вторым составом и в социалистическую Болгарию, которая, как известно, полноценной заграницей считаться не может. Впрочем, Гуль был рад и такому исходу, поскольку в противном случае ему бы пришлось кататься по нашей необъятной родине, не рассчитывая на внешторговские чеки и купленные в Болгарии заграничные шмотки. Ну а что для этого надо было подписать определенный документ — это мелочи жизни, на которых не стоит заострять внимание. К тому же Макс умел повернуть дело так, что ему все хотели помочь на безвозмездной основе.
К моему отцовству он, кстати, отнесся спокойно — мало ли какие в жизни случаются коллизии. Правда, всю историю я ему по телефону рассказывать не стал, иначе он вряд ли воспринял бы её настолько отстраненно, но со временем всё равно придется рассказать, у кого я отбил женщину и как так получилось. Наверное, ничего тайного в этом вообще не было, но я привык немного темнить и не видел причин менять собственные привычки.
* * *
— И что же мне с тобой делать, Виктор?
— Всё, что допустимо законом, Юрий Владимирович.
Денисов выглядел озадаченным, причем это было не напускное выражение лица, а именно его внутреннее состояние. Порывшись в памяти «моего» Орехова, я не нашел в ней ничего даже близко похожего на нынешнее состояние моего начальника. Так что его вопрос, скорее всего, не был риторическим, а требовал какого-то ответа. Вот только я не знал, от меня или ещё от кого-то.
— Всё шутки шуткуешь? — он покосился на меня. — Съездил ты хорошо… Даже, можно сказать, отлично съездил… Тут один документ про тебя прислали, вот, ознакомься.
Из знакомого ящика стола появилась пара скрепленных обычной скрепкой сероватых листов бумаги, густо заполненных машинописными буквами, и отправилась по столешнице ко мне. Внизу я увидел подпись полковника — вернее, уже, наверное, генерал-майора — Чепака, потом обратил внимание на слово «характеристика» в шапке и недоуменно посмотрел на Денисова. В Комитете не принято знакомить сотрудников с такого рода документами, так что он нарушал какие-то неведомые мне по незначительности должности или неписанные инструкции. Но Денисов, заметив мой взгляд, ещё разок двинул эти листы по столу.
— Читай-читай, правила я знаю, но, надеюсь на то, что Трофим был прав, и это небольшое нарушение останется между нами.
— Так точно, — а что тут ещё можно сказать — только что-то формально-строевое, что выручает в любой непонятной ситуации.
Я придвинул листки к себе — и зачитался.
Не знаю, сам ли Чепак писал эту характеристику или воспользовался чьей-то помощью, но в ней я представал чуть ли не ангелом во плоти, спустившимся по каким-то небесным делам на грешную землю Сумской области. Из этих двух страничек следовало, что я умел и знал почти всё, хорошо находил общий язык с незнакомыми людьми любого служебного положения, вникал в суть вещей и не гнушался грязной работы, был смел, отважен и сообразителен и не терялся перед лицом опасности. В общем, передо мной было описание идеального сотрудника Комитета, которого следовало сразу же наградить всеми возможными орденами и медалями и назначить на любую должность, на которую мне угодно будет обратить свой взор. В общем, как в характеристике Штирлица из уже написанного романа — характер нордический, выдержанный, с товарищами по работе поддерживает хорошие отношения и безукоризненно выполняет служебный долг. [1]
Меня прямо тянуло сделать с этого панегирика копию, чтобы изредка перечитывать на ночь или повесить на стену, чтобы все гости знали, какой я молодец. Или дать почитать Татьяне, чтобы она точно уверилась, что я много лучше какого-то там Высоцкого, тем более что я — в отличие от барда — холост и не был замечен в порочащих меня связях.
«Это Чепак ещё не упомянул о том, какие песни я 'сочиняю», — подумал я отстраненно и подвинул характеристику обратно Денисову, отметив, что внизу стояла ещё и виза Петрова, с которым мы работали всего месяц. Всё правильно — два начальника, две подписи.
— Лестно читать такое про себя, Юрий Владимирович, — сказал я, чуть улыбнувшись. — Но я не могу давать характеристику самому себе и говорить, что я именно такой, как там написано, не могу. Это будет необъективно.
«В быту скромен».
— Я понимаю, — кивнул Денисов. — Но я показал тебе это не для того, чтобы ты возгордился. Тут ситуация у нас иная. Я хорошо знаю Трофима, семьями, конечно, не дружим… но общих знакомых много. И он никогда — подчеркиваю, никогда — ни о ком так не отзывался. Признаюсь, когда я читал эту характеристику, то ждал вторую, разгромную часть — знаешь, как это обычно бывает… хороший человек, но… Он всегда это умел — находить в других какие-то недостатки. А тут… никаких недостатков. Это непонятно. Я знаю тебя много дольше, чем он, и я бы никогда не написал на тебя такую характеристику. Чем ты его купил, этого старого бульдога?
