Герман Подкупняк - Поиск-85: Приключения. Фантастика

Эта короткая поездка их здорово вымотала. Штайнхоф затеял ее с целью знакомства с промышленностью захваченных районов и с контингентом свежих русских военнопленных.

Одна из теорий, разработанных им вместе с Гельном, носила название «теория мозаики». Суть ее вкратце сводилась к тому, чтобы из осколков и крупиц сведений самого различного характера аналитически воссоздать общую картину в целом. Людям, далеким от разведки, подчас и невдомек, что, казалось бы, случайный набор сведений позволяет опытному шпиону прийти к вполне определенным выводам.

Перед войной Штайнхоф какое-то время изучал советские газеты, но, в отличие от коллег, занятых обработкой англо-американской прессы, не мог похвалиться достигнутыми результатами. Объективности ради офицер абвера мысленно воздал должное тем, кто отвечал за выпуск советских периодических изданий. И теперь, отчасти, эта поездка была вызвана уязвленным профессиональным самолюбием. Майор не был в России больше шести лет и как разведчик должен был выяснить для себя, что же скрывалось за скупыми строчками советских газет и журналов.

Знание русского языка, вежливое обращение и штатская одежда позволяли рассчитывать на успех миссии. Надо было спешить. Вслед за армейскими группами двигались части СС и СД, а их действия Штайнхоф квалифицировал как грубую, неинтеллигентную работу. По личному мнению майора, неприкрытые зверства эсэсовцев только сплачивали русских, волею обстоятельств оказавшихся в плену. Его тактика, как он считал, была тоньше и перспективнее. Люди — главный кладезь информации, и надо только суметь раскрыть его.

Пленным Штайнхоф рекомендовался бывшим советским работником, добровольно перешедшим на сторону германского рейха, и искренне предлагал свою помощь. Как соотечественник — соотечественникам. Многие в ответ угрюмо молчали, а некоторые называли его предателем и изменником, но господина майора такие выпады не смущали. Он спокойно, терпеливо внушал, что умным людям не к лицу быть догматиками и долбить большевистские лозунги. Тем более, в безвыходном положении.

Номера слишком упрямых собеседников, откровенно высмеивающих его тезисы, Штайнхоф педантично заносил в записную книжку и с сочувствием произносил: «Ваша логика вызывает восхищение, и весьма жаль, что вы отказываетесь помогать нам в создании нового порядка».

Покидая наскоро сформированный лагерь, Штайнхоф вырывал из записной книжки несколько мелко исписанных листочков и небрежно вручал их коменданту.

Комендант с готовностью козырял, а, отъехав километра два, майор слышал позади, там, где остался покинутый им лагерь, слегка приглушенные расстоянием автоматные очереди. Но иногда и не слышал. Все зависело от расторопности комендантов. А в том, что указание будет выполнено и занесенные в книжку «номера» будут расстреляны, Штайнхоф ни секунды не сомневался. Документ, подтверждающий его особые полномочия, был подписан такими лицами рейха, при одном упоминании которых у комендантов отваливались челюсти.

Были и удачи у майора. Номера «умных» людей он записывал в другую книжечку и устно отдавал коменданту соответствующие указания. Этому контингенту предстояло пройти первое испытание в качестве осведомителей лагерного начальства. Выживших и сумевших на деле доказать свою преданность рейху надлежало впоследствии незаметно изъять из лагерей и направить в спецшколы. Для тренажа и окончательной шлифовки.

Это было компенсацией за то неожиданное разочарование, которое постигло его в русских городах. Большевики сумели эвакуировать или полностью уничтожить все то, что, по мнению специалистов, имело отношение к промышленному потенциалу. Такая предусмотрительность при отступлении озадачила кадрового разведчика. Значит, русские, несмотря на тяжелейшие условия первого года войны, всерьез думают о завтрашнем дне…

В одном из лагерей с майором произошел инцидент, едва не стоивший ему жизни.

Он беседовал с летчиком, молоденьким младшим лейтенантом, и в душе посмеивался над его незадачливостью. Летчика сбили в первый же боевой вылет. Собственно, он даже и взлететь еще не успел. «Мессершмитты» подожгли его самолет прямо на взлетной полосе. Едва он выбрался из горящей машины, как тут же попал в руки немецких десантников. Случившееся, казалось, надломило что-то главное в летчике, и он покорно, даже с каким-то облегчением принял предложение майора.

Удовлетворенный Штайнхоф по русскому обычаю протянул ему руку, а лейтенант вдруг шумно, словно в последний раз, вздохнул, рванул с пола табуретку и с силой ударил майора по голове. Штайнхофа спасла только хорошая реакция: удар у летчика вышел скользящий. Майор несколько раз аккуратно выстрелил в пленного и, зажав платком рассеченную голову, объявил вбежавшему коменданту, что приема больше не будет.

Размышляя в отдельной госпитальной палате, Штайнхоф понял, что задача, стоящая перед отделом, адски трудная и многое в разработанной стройной схеме придется пересматривать.

Перед небольшим мостом бронетранспортер пришлось затормозить. Один пролет моста почти полностью рухнул в воду, и десятка три пленных под окрики конвойных занимались ремонтом.

— Часок придется постоять, — доложил сбегавший на разведку Кельнер. — Можно поразмяться.

Река была неглубокая, и из воды торчал кузов армейского грузовика. У самой реки догорал остов разбитой бомбой машины. Оставшиеся целыми грузовики отогнали в поле, и солдаты натягивали на них маскировочные сетки.

— Опять могут прилететь, — задрав голову к небу, пояснил Штайнхофу рыжий унтер. — Пилоты у них упрямые.

Майор понимающе кивнул и подошел ближе к берегу. Прибрежная вода была вся затянута тиной и водорослями. Пленные работали, стоя почти по горло в этом болоте. Штайнхоф рассеянно обвел их взглядом и вдруг насторожился. Лицо одного из пленных показалось ему определенно знакомым. Майор присвистнул от удивления и, еще отчетливо не сознавая, зачем он это делает, поманил пленного пальцем.

Пленный нехотя отдал топор товарищу и устало двинулся к берегу.

Так и есть. Тот же крупный с горбинкой нос, близоруко-внимательные глаза, а под щетиной хорошо угадывался знакомый, чуть скошенный подбородок.

— Здравствуйте, товарищ Коробов, — по-русски сказал майор.

Пленный немного помедлил с ответом.

— Вы ошибаетесь, господин. Моя фамилия Соловьев. Военнопленный рядовой Соловьев. Номер двести тринадцать.

— Не надо, Андрей Иванович… Вы Коробов! Начальник цеха с Урала. А я тот самый Беккер, и мы с вами прекрасно знакомы. Даже в шахматы играли в вашем кабинете и пили водку у вас дома. Как поживают ваши прелестные дочурки? — приветливо улыбаясь, произнес майор.