Дмитрий Львов - Исход

Потом был полет на мобиле. И внизу проплывали города, реки, леса, проносились стаи птиц, медленно ползли облака. И все это звонкое разноцветье обрушилось на Малыша так неожиданно и мощно, что, переполненный впечатлениями, он скоро устал и задремал на коленях у мамы. Его не стали мучить и унесли спать, а среди ночи он проснулся и отправился гулять по дому через тихие комнаты, наугад толкая чуткие двери, пока не оказался на крыльце.

Ночь приняла его.

Синий, черный, серебристый были ее цвета, пряный и сладкий — ее запахи, плеск реки под обрывом и шорох листвы — ее звуки. И все это — цвет, запах, звук — существовало не отдельно, перетекало одно в другое, сливалось и в слиянии своем порождало нечто новое, чему у Малыша не было названия.

А еще над миром горели звезды.

Взлетев к ним взглядом, Малыш замер, не в силах оторваться от их манящего разноцветья. Звезды говорили с ним, звали к себе. И зов этот отзывался тонкой сладостной болью. Они были так близки, что казалось протяни руку, гроздьями лягут в ладонь. И когда желание дотянуться стало неодолимым, Малыш прыгнул вверх, к звездам, выбросив руки над головой…

Он упал на мягкую землю и не ушибся, но все равно расплакался.

В доме зажегся свет, на крыльцо выбежали взрослые, и мама была среди них. Она подхватила Малыша на руки, гладила его и целовала, шепча:

— Что с тобой, Коленька? Что с тобой, сынок?

Но Малыш не отвечал. Только плакал. Плакал навзрыд.

И кто-то сказал, и слова эти вспоминались потом часто:

— Оставьте мальчишку в покое. Он сегодня впервые увидел звезды.

1

За полчаса до стыковки с Форпостом капитан дальнего космического флота, испытатель первого класса Николай Сергеевич Горюнов лежал в своей каюте и смотрел в потолок.

В каюте было холодно.

Он лежал, не раздеваясь, сунув руки под голову, и затылком грел пальцы.

Трещины на потолке сложились в лицо штурмана Пета Мадигана — узкое, с вечно вздернутой, точно в изумлении, левой бровью.

Горюнов отвел глаза.

Старый дурак, раздраженно подумал он. Самовлюбленный осел. Сам погиб и шестерых за собой на тот свет уволок.

Горюнов не любил проигравших. Не уважал их.

Взгляд упал на темный экран отключенного монитора. В нем, точно в зеркале отразился он сам. Небритый с воспаленными от бессонницы глазами.

Да и твой выигрыш невелик, — Горюнов зло усмехнулся отражению. Разбитое корыто — все что у тебя есть. Может быть погибнуть лет двадцать назад — был лучший исход…

Звякнул сигнал финишной готовности. Горюнов встал и двинулся в командный отсек.

Стыковку он провел как всегда безукоризненно, с одного касания успокоив огромное тело корабля в причальных захватах. "Прощай, приятель, проговорил он, обращаясь к темным приборам пульта. И добавил. — Не дай себя обмануть"

В переходном туннеле его по обыкновению никто не встречал, лишь механический голос поздравил с возвращением.

Коридоры Форпоста были пустыми, а освещение притушено.

Горюнов понял, что попал в ночь и обрадовался этому — видеть не хотелось никого.

Он отпер дверь и шагнул за порог своей каюты покинутой два месяца назад по локальному времени и три года по времени Форпоста.

Когда-то такая разница его забавляла…

Сбрасывая на ходу одежду, он прошел в ванную и долго мылся, скреб подбородок старой бритвой — новую забыл перед стартом купить, пытался привести в порядок отросшие за время полета волосы… Потом он услышал звонок. Кто-то отследил его прибытие и теперь желал видеть. Набросив на голое тело махровый халат, Горюнов открыл дверь. На пороге, сверкая белозубой улыбкой возник смуглый красавец Шарль Леру.

— А вот и я, — возгласил он звучным баритоном. — Не ждал? Ну, скажи честно, не ждал?

— Не ждал. — Горюнов отступил в сторону, пропуская гостя. — Откуда ты взялся?

— Взялся, — фыркнул тот. — Да я уже неделю здесь торчу. И знаешь почему?

— Почему?

— Жду тебя. Когда стало известно, что ты на подходе, я связался с Юджином… И прилетел.

— И что тебе от меня надо?

С загадочным лицом Шарль прошел в комнату и плюхнулся в кресло.

— Есть дело, — он снова помолчал и, наконец, смакуя каждое слово, произнес. — Формируется семьдесят пятая звездная. Пять кораблей в большой связке. Цель — зона Таунинца. Я — капитан флагмана и мне нужен штурман.

— Тебе подсказать кандидатуру? — лицо Горюнова ничего не выражало.

Гость расхохотался.

— Ты шутишь?

— Ничуть. А иначе зачем ты здесь?

— Я здесь, чтобы предложить тебе стать штурманом экспедиции, — Шарль вскочил. — И ради бога, прекрати валять дурака!

— Я и не валяю…

— Иными словами, ты не хочешь лететь?!

— Не хочу…

— Но это же зона Таунинца!

— Ну и что?

Шарль долго молчал, потом встал, подошел к двери. Обернулся.

— Ты устал, выспись. Завтра я приду снова.

— Конечно, приходи, вместе и подумаем над кандидатурой…

… Оставшись один, Горюнов подошел к иллюминатору. В лицо ему взглянули звезды. Взглянули равнодушно, отрешенно, словно на ненужную вещь.

Горюнов резко задернул штору.

Звезды обманули его.

Он проиграл.

Горюнов подошел к аппарату связи и вызвал директора Центра.

Брюгге возник на экране не сразу и лицо его было тяжелым.

— Знаешь, который час? — поинтересовался он вместо приветствия.

— Прости, не подумал…

— Да, ладно, я все равно не сплю. Экспресс-отчет получил. Значит без отклонений?

— Нормально. Кораблю хорош. Особенно при ЧП-посадках. Впрочем, в отчете все есть.

Брюгге приблизил лицо к экрану.

— Вид мне твой не нравится. И голос. Устал?..

— Есть немного.

— Отдохни. Полет предстоит сложный… С Леру виделся?

Горюнов кивнул.

— Только что ушел…

— Как тебе предложение?

— Ну, найдем кого-нибудь.

— Найдем? Ты что же, не собираешься лететь?

— Я прошу отставки.

— Шутишь?

— Нет, Карл, это не шутка. Я официально прошу отставки. Рапорт пошлю сегодня же.

Директор Центра помолчал, сжимая и разжимая губу. Потом снял очки и пальцами потер переносицу.

— Коля, ты понимаешь, что делаешь?

— Понимаю.

— Ни черта ты не понимаешь! Триста лет мотался между звезд…

— Двести семьдесят три.

— Дурак, — почти нежно сказал Брюгге. — Мальчишка и дурак.

— Опомнись, Карл, Я старше тебя на пять лет. А ты "мальчишка"…

— Ты младше меня на мои двадцать земных, — голос директора стал злым. — Среди звезд не стареют. Стареем мы…