Вспомнить всё - Филип Киндред Дик
В прежние времена Дин Харди служил инженером-электротехником на одной из известных радиостанций. Худощавый, спокойный, скромный на вид старик до сих пор не изменял манере носить галстук под свитером с треугольным вырезом – практически музейную редкость по нынешним временам.
– Эти гады из Окленда коня моего сожрали, – сообщил ему Стюарт, усаживаясь напротив.
Из жилых комнат в лавку тут же вышла Элла Харди, супруга хозяина, с кухонным полотенцем в руках.
– Ты что же, оставил коня без присмотра? – спросила она.
– Ага, – признался Стюарт. – Думал, уж в городе-то, посреди Окленда, у причала пассажирского парома, с ним ничего не случится: там и чиновник, который паромом заведует, рядом…
– Такое случается что ни день, – устало вздохнул Харди. – Вот сволочи, а? Бросил бы уже кто-нибудь цианидовую бомбу под этот пирс: ветеранов там, внизу, развелось – сотни. А что с машиной? Машину, видимо, там же оставить пришлось?
– Ага. Прошу прощения, – пробормотал Стюарт.
– Ладно, вздор это все, – махнул рукой Харди, – кони у нас в лавке возле Оринды еще имеются. Из ракеты что извлечь удалось?
– Ничего. Не свезло мне с ракетой. Все до меня разобрали, кроме вот этого, – ответил Стюарт, предъявив Харди и выложив на монтажный стол пригоршню транзисторов. – Откопавший ракету фермер их проморгал, так что мне они достались задаром. Не знаю, правда, годны ли на что-нибудь… да и вообще маловато для целого дня в разъездах, – мрачно закончил он.
Элла Харди, ни слова не говоря, удалилась в кухню и задернула за собой занавеску.
– Хочешь с нами поужинать? – предложил Харди, погасив лампу и сняв очки.
Стюарт бесцельно прошелся из угла в угол.
– Не знаю даже. Настроение странное. Я нынче, на том берегу Залива, такое видел… слыхал раньше, да думал, вранье. Зверек летающий, вроде нетопыря, только не из нетопырей. Больше на ласку похож – тощую, головастую, вытянутую в длину. Местные зовут их «томиками» за манеру в окна подглядывать. Говорят, любопытны они, как Любопытный Том из той самой легенды о леди Годиве из Ковентри.
Харди, откинувшись на спинку кресла, распустил галстук.
– Это белки. Мутировавшие белки из парка «Золотые ворота». Когда-то думал я насчет них… их ведь – по крайней мере, в теории – можно к делу пристроить. Выучить письма носить. Летают, или планируют, они почти на целую милю, но слишком дики. Я изловил одну, попробовал выдрессировать, но вскоре бросил эту затею. Вот, видишь шрам на большом пальце? – спросил он, подняв кверху правую руку. – От томика память.
– А тот, с кем я разговаривал, сказал, что на вкус они очень неплохи. Как довоенные куры. В деловом центре Сан-Франциско тамошние старухи торгуют ими с лотков на каждом углу – горячими, с пылу с жару, по квортеру за штуку.
– Не вздумай пробовать, – предостерег его Харди. – Питаются они всякой гадостью. Риск отравиться велик.
– Знаете, Харди, – неожиданно для себя самого сказал Стюарт, – уехать бы мне отсюда. За город перебраться.
Его наниматель в недоумении поднял брови.
– Житье здесь уж очень звериное. Скотское, – объяснил Стюарт.
– Житье везде одинаково, – пожав плечами, рассудил Харди. – А за городом еще и прокормиться куда труднее.
– А ловушки ваши за городом как покупают?
– Никак, – заверил его Харди. – Вредоносная мелкая живность стекается в города – здесь развалины, здесь ей раздолье, это любому известно. Не дело ты Стюарт, задумал. За городом жизнь монотонна до отвращения – сам не заметишь, как заскучаешь по привычному городскому течению мысли. Там ничего не происходит. Живут, хлеб жуют, сеют, пашут да спутник слушают.
– Однако я бы, пожалуй, отвез партию ловушек куда-нибудь в окрестности Напы и Сономы, – возразил Стюарт. – Возможно, обменял бы на вино… насколько я знаю, виноград там растят до сих пор, как и прежде.
– Да, только прежнего вкуса у него уже нет, – заметил Харди, сокрушенно покачав головой. – Состав почв сильно изменился, и вино там теперь… жуткая гадость, ей-богу.
– Но люди-то пьют, – не сдавался Стюарт. – Я видел эти вина здесь, в городе, привезенные на старых дровяных грузовиках.
– Нынче люди готовы пить все, что под руку подвернется, – задумчиво подняв взгляд к потолку, вздохнул Харди. – Знаешь, у кого настоящая выпивка есть? Действительно настоящая: попробуешь – ни за что не поймешь, нынешней она выгонки или довоенная, из-под развалин.
– В Области Залива – ни у кого.
– У Эндрю Гилла, табачника. Только он ею почти не торгует. Я видел однажды бутылочку его бренди, пятую часть галлона. И отведал из нее всего стопочку… – Криво улыбнувшись, Харди причмокнул губами. – Ручаюсь, тебе бы понравилось.
– И сколько он за бутылку просит?
– Больше, чем у тебя имеется за душой.
«Интересно, что же он за человек, каков собой этот Эндрю Гилл, – подумал Стюарт. – Огромный, наверное, великанского роста, бородатый, в жилетке… при трости с серебряным набалдашником, волосы вьются, в глазу монокль из самой Англии… да, представляю себе!»
Заметив выражение его лица, Харди слегка подался вперед.
– А хочешь, скажу, что у него еще имеется на продажу? Фото с девицами. С девицами в этаких, понимаешь ли, весьма эстетических позах.
– Да ну? – окончательно сраженный, выдохнул Стюарт. Такого он не смог бы вообразить даже в самых смелых фантазиях. – Не верю! Не может быть!
– Ей-богу. Подлинные довоенные календари с девицами, начиная аж с тысяча девятьсот пятидесятого. Стоят, конечно, целое состояние. Я слышал, календарь из «Плейбоя» на шестьдесят третий год ушел за тысячу долларов серебром…
Охваченный внезапной грустью Харди умолк, устремил взгляд вдаль.
– У нас, в «Продаже и Ремонте Новейших Телевизоров», где я работал, когда с неба посыпались бомбы, внизу, у ремонтников, календарей с девицами имелась целая куча. Сгорели, естественно, все без остатка, – заметил Стюарт, хотя гибели календарей сам, конечно, не видел, а просто так полагал. Мысли его понеслись вскачь, закружились в голове вихрем. – Подумать только… что, если кто-нибудь жутко везучий, роясь в развалинах, наткнется на целый склад, битком набитый такими календарями? Сколько он за них выручит? Миллионы! На недвижимость, скажем, обменяет… целый округ в собственность сможет приобрести!
– Точно, – кивнув, согласился Харди.
– Одним словом, разбогатеет на всю оставшуюся жизнь. В Восточном полушарии, в Токио, вроде бы печатают понемногу что-то похожее, но их поделки никуда не годятся.
– Да, я видел, – поддержал его Харди. – Грубая работа. Убожество. Искусство создания подобных вещей забылось, кануло в Лету, погибло… и может быть, безвозвратно.
– По-моему, одна из причин его гибели в том, что на
