Вспомнить всё - Филип Киндред Дик
«Просто мурашки по коже, – подумалось доктору Стокстиллу. – Билл Келлер, паразит, обитающий в теле сестры, в постоянной сырости и темноте, питающийся девчонкиной кровью, каким-то непостижимым образом слушает ее пересказ всемирно известного романа… и приобщается к нашей культуре, на свой карикатурный манер участвует в жизни общества… а что понимает во всей этой истории, известно одному Господу Богу. Какие фантазии о человеческой жизни, какие грезы о нас роятся в его голове?»
Склонившись к девочке, доктор Стокстилл поцеловал ее в лоб.
– О'кей, – сказал он, – можешь идти. С твоим отцом и матерью я еще минутку поговорю, а ты посиди в приемной. Там, на столе, настоящие, очень старые довоенные журналы есть, можешь почитать.
Как только он распахнул дверь, Келлеры – и Джордж и Бонни – с неподвижными, окаменевшими в гримасах тревоги лицами поднялись на ноги.
– Пройдите ко мне, – велел им Стокстилл и плотно закрыл за обоими дверь кабинета.
Решение он уже принял: правду о дочери… вернее, о сыне им знать ни к чему. Уж лучше пусть остаются в неведении.
Вернувшись с полуострова на Восточное побережье, Стюарт Макконахи обнаружил, что кто-то – наверняка шайка ветеранов войны, живущих под пирсом – зарезал и съел его конька, Эдуарда, Принца Уэльского. К его приезду от бедного животного остались одни только ребра, ноги да голова – груда костей, гроша ломаного не стоящих ни для Стюарта, ни для кого-либо еще. Остановившись над останками коня, Стюарт задумался. Да, недешевая вышла поездка… тем более что прибыл он, как говорится, к шапочному разбору: счастливец-фермер уже успел распродать электронную начинку советской ракеты – по пенни за любую деталь на выбор – без остатка.
Конечно, коня мистер Харди ему предоставит другого, но к Эдуарду Стюарт успел привязаться… да и вообще считал, что забивать лошадей на мясо – не дело. Лошади для других важных задач нужны: после того как почти все дерево, не сожженное людьми, ютившимися по подвалам, чтобы не замерзнуть зимой, сгорело в топках машин на дровяном ходу, на лошадях держатся все перевозки грузов и пассажиров. Мало этого, лошади – за отсутствием электричества – главный источник энергии – необходимы и для восстановительных работ… одним словом, бессмысленное до идиотизма убийство Эдуарда, Принца Уэльского взбесило Стюарта до глубины души. Уж очень все это походило на главный предмет всеобщих опасений, на откровенное варварство, анархию, и где? Не в какой-то глуши – в деловом центре Окленда, среди бела дня. Казалось бы, не красные китайцы вокруг, а вот, поди ж ты!
Лишившийся лошади Стюарт неторопливо, нога за ногу, поплелся к авеню Сан-Пабло. Солнце постепенно клонилось к роскошному, долгому-долгому закату, за годы, минувшие со дня Бедствия сделавшемуся для всех привычным ежевечерним зрелищем, однако Стюарт его практически не замечал.
«Наверное, надо бы мне сменить ремесло, – размышлял он. – Ловушки на мелкую дичь – дело хлебное, но тупиковое… деньги деньгами, а расти в этом бизнесе дальше некуда, некуда подниматься».
Изрядно опечаленный потерей коня, Стюарт брел мимо развалин, курганов щебня на месте заводов и фабрик, не сводя глаз с растрескавшегося, поросшего дикой травой тротуара. Какой-то зверек, обитатель норки на краю пустыря проводил его алчным, голодным взглядом. «Должно быть, тварь, висящая на задних лапах, да вдобавок без шерсти», – мрачно предположил Стюарт.
Вся эта разруха, затянутое мутной клубящейся дымкой небо… еще и кровожадный взгляд неведомого создания, явно прикидывающего, по зубам ли ему этакая добыча!
Нагнувшись, Стюарт подхватил осколок бетона и швырнул его в нору – в дыру, окруженную густой, вязкой смесью органики с неорганикой, склеенных воедино какой-то белесой слизью: очевидно, обитатель норы, замешав на ней все, что подвернулось под руку, сумел превратить россыпь мусора вокруг норы в нечто вроде строительного раствора.
«Умный ты, должно быть, зверь, – равнодушно отметил Стюарт, – но я-то тоже эволюционировал, соображаю намного быстрее, лучше прежнего, и тебе всегда фору дам, так что смирись. Сдайся».
Хотя… эволюционировать-то он эволюционировал, а что толку? Все равно живет нисколько не лучше, чем до этого треклятого Бедствия. Раньше торговал телевизорами, теперь продает электронные крысоловки – какая, по сути, разница? Один черт: выходит, в действительности он катится под гору.
Итак, целый день – псу под хвост. Еще два часа, и снаружи стемнеет, и он отправится к себе, в устланную кошачьими шкурами подвальную комнатушку, снимаемую у мистера Харди за доллар серебром в месяц, спать ляжет… Конечно, можно запалить лампадку-жирник, посидеть малость при свете, почитать книжку или отрывок из книжки – большую часть его библиотеки составляли стопки с мясом вырванных из переплетов страниц, куски книг без начала и без конца. Еще можно нанести визит старикам, мистеру и миссис Харди, послушать в их обществе вечернюю передачу со спутника…
Да, точно! В конце концов, он сам, лично, только позавчера, завернув к передатчику на приливных отмелях Западного Ричмонда, отправил Дэнджерфилду радиограмму с заявкой. С просьбой прокрутить «Танцы – шикблеск»[31] – старомодную, всеми любимую, памятную с малолетства. Правда, как знать, найдется ли у Дэнджерфилда в многомильной коллекции пленок и эта песня – вполне возможно, Стюарт ждет зря.
О-о, слышал я новость:
Вечером танцы – шик-блеск!
О-о, слышал я новость!
Вечером танцы – шик-блеск!
Кто тут самый стильный? Известно, я!
Прижмись покрепче, малышка моя… —
замурлыкал он себе под нос на ходу.
Одна из песен прежнего мира, мелодий былых времен…
На глаза навернулись слезы.
«И все это ушло, ушло навсегда, – подумал Стюарт, – а что у нас есть теперь? Крыса, играющая на носовой флейте! Нет, даже ее уже нет: крысу ведь машиной на днях переехало… да и, зуб даю, крысе так не сыграть, дуди она во флейту хоть миллион лет. Это же, можно сказать, священная музыка. Гимн нашего прошлого. Никакому смышленому зверю, никакому уродцу из этих, новых, в нее попросту не врубиться. Прошлое принадлежит только нам – настоящим, подлинным людям».
Размышляя обо всем этом, он наконец добрался до авеню Сан-Пабло – скопища тесных, убогих хижин, крохотных лавочек, торговавших всем чем угодно, от вешалок для пальто до тюков сена. Вывеска над одной из них, неподалеку, гласила: «ХАРДИ. ГОМЕОСТАТИЧЕСКИЕ ЛОВУШКИ НА МЕЛКУЮ ДИЧЬ». К ней Стюарт и направился.
Услышав шаги, мистер Харди, склонившийся над монтажным столом в задней части лавчонки, поднял взгляд. На столе перед ним, в кругу ослепительно-белого света дуговой лампы, лежали кучками радиодетали, свезенные сюда изо всех уголков Северной Калифорнии. Особенно богатыми
