Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
Алехина испугала такая перспектива.
Он кинулся к девятиэтажке и вбежал в Верочкин подъезд.
Лифт не работал. Задыхаясь, Алехин в несколько приемов взбежал на седьмой этаж. Преследователи ломились вслед. В отчаянии Алехин нажал звонок упрямого пенсионера Евченко. Он не хотел выводить негодяев на Верочку. Он жал и жал звонок, зная, что пенсионер Евченко никогда никуда не торопится. Жалко, думал он, что сержант Светлаев в командировке. Чукотка – это далеко. Бродит сержант милиции среди смирных олешков, а на его участке орудуют хулиганы.
Дверь открылась.
– А ну, отпусти звонок!
Вид пенсионера поразил Алехина.
Обычно он гулял по комнате в застиранном махровом халате, а сейчас предстал перед страховым агентом в скромном дорожном платье: серый плащ шестидесятых годов, серая шляпа, серые сапоги. Не пенсионер, а заслуженный садовод-мичуринец. А в левой руке он держал дерматиновый обшарпанный чемоданчик, из тех, что задолго до перестройки упорно называли почему-то «балетками».
Алехин втолкнул пенсионера в дверь.
– Но позвольте!
– Не позволю, Кузьма Егорыч, – горячо зашептал Алехин. – За мной преступники гонятся. Отберут у вас чемоданчик, обчистят квартиру.
И, тревожным ухом прижавшись к двери, услышал, как матерятся на лестничной площадке Заратустра Наманганов и его кореша. Упрямый пенсионер тоже прижался к двери маленьким суховатым ушком. Мат, услышанный ими, был небогатым, но выразительным.
– Это кто? Это они за тобой? Наделал все-таки делов, Алехин! А ну, вали отсюда! Я тебя укрывать не стану. Некогда мне.
– То-то вы в полной походной форме, – выразительно протянул Алехин.
– Уж какая есть, походная или непоходная, – сердито возразил упрямый пенсионер. Прислушиваясь к грязной ругани на лестничной площадке, он сжался, стал похож на раздраженного паучка. – У меня, понимаешь, весь вечер соседка стонет за стенкой, а теперь ты!
Алехин дернулся, но сдержал себя.
Стонет! Значит, все-таки простудилась!
Но вслух спросил:
– Вы что, уезжаете?
– Улетаю, Алехин! Улетаю!
– Самолетом?
– Нашим отечественным, – самодовольно кивнул пенсионер и, как бы коря себя за некоторую романтическую восторженность, пояснил: – Бесплатная путевка, Алехин. Понимаешь? – И грозно помотал сухоньким пальчиком. – Я, Алехин, в жизни своей много и честно работал! Вот и награда.
– В Сочи летите? – нехорошо догадался Алехин.
– В Сочи!
– В санаторий «Север»?
– Да, в санаторий «Север».
– С однодневным отдыхом?
– Почему это с однодневным? – обиделся пенсионер. – На полную катушку и на полном обеспечении! – Он вдруг фальшиво пропел: – «Есть море, в котором я плыл и тонул…» Теплое южное море, Алехин. Наши предки сделали его нашим. Благодатное, гордое. Если откровенно, – таинственно понизил голос упрямый пенсионер, – то я давно заслужил бесплатную путевку. Если откровенно, то такие люди, как я, имеют право бесплатно ездить на Черное море. Вот так вот, Алехин. Вот тебе правда. А теперь проваливай. Понадоблюсь – позвони.
Он полез двумя пальцами во внутренний карман серого дорожного плаща и извлек огромную визитку, больше похожую на меню. Убористым шрифтом на ней были перечислены многочисленные чины, посты и звания, когда-либо полученные или занимаемые пенсионером Евченко в его прежней жизни.
– У меня еще много почетных грамот, – наклонив голову, добавил упрямый пенсионер. – Я всяким вождям был нужен. – Пенсионер Евченко с уважением склонил голову в сторону портрета Генералиссимуса, вырезанного из послевоенного «Огонька». – Всё, Алехин. Пора мне. Освободи квартиру.
– А разве вы не возьмете трубку, Кузьма Егорыч?
Телефон на столе пенсионера действительно разрывался.
– Возьму, возьму, – высокомерно ответил на вызов Евченко.
И уже совсем другим, уважительным низким голосом заговорил:
– Да, это я… Да, Кузьма Егорыч… Да, персональный пенсионер… Имею многие грамоты и поощрения… – Голос его постепенно расцвел, возвысился. – А как же… Если официально предупреждаете… Ну, задерживается рейс… Ладно… Спасибо вам, уважили… Утром даже удобнее… Извинения принимаю…
И колесом выпятил сухонькую паучью грудь:
– Есть отдыхать!
Повесив трубку, он самодовольно отдул губу:
– Видишь, Алехин, как резко возрастает в нашей стране внимание к персональным пенсионерам? Такие, как я, везде и всегда нужны. Отечественным властям, – несколько непонятно пояснил он. – За мною большой опыт, Алехин. Нас, персональных пенсионеров, теперь персонально предупреждают, если задерживается рейс.
«Интересно, откуда знать аэрофлотовским работникам телефонные номера всех персональных пенсионеров? – удивился про себя Алехин. – И как они предупреждают тех, у кого нет телефонов?» Но говорить этого вслух не стал.
– Не боитесь лететь самолетом?
– Советский «аэрофлот» гарантирует.
– Гарантирует только страховая компания.
Алехин так сказал скорее машинально, по профессиональной привычке. У него не выходили из головы стоны Верочки. Почему она стонет? Почему стонет так громко? Чтобы не мучить себя, спросил:
– Вы на ответственных постах работали, Кузьма Егорыч?
– Это само собой, – пенсионер Евченко неторопливо снял плащ и остался в старинном полувоенном костюме из синего габардина. – Ты еще молод, Алехин, ты еще не знаешь, что такое настоящий порядок. Ты еще не знаешь, в каких условиях мы совершали свои творческие подвиги. Я, например, вел передачи на государственном радио. Получал данные, садился перед микрофоном, рядом усаживал помощника, чтобы позвякивал гаечными ключами. Он умел талантливо позвякивать, убедительно. Посевная – это не просто так, Алехин, посевную надо чувствовать всей душой. Я уж не говорю о сборе богатого урожая. Это сейчас государственные деньги уходят на радиожурналистов, которые едут в колхоз, а потом клевещут на простых трудовых людей, обвиняя их в воровстве и в пьянстве. В мое время, Алехин, такого быть не могло. Мы получали проверенную информацию. Получали сверху, там не ошибались. И денег на бессмысленные поездки не тратили, каждая копейка шла государству. Я, значит, зачитывал информацию, а ответственный помощник в нужное время позвякивал гаечными ключами. Чтобы убедительно было. Вот что такое экономная экономика, Алехин. Мы работали талантливо…
Он поискал сравнение и нашел:
– …как Д. А. Налбандян.
Даже мечтательно прищурил глаза:
– До сих пор помню чудесную завитушку росписи на талантливых полотнах великого советского живописца.
– Налбандян? – попытался вспомнить Алехин. – Это который гуси-лебеди?
– Великий советский живописец Д. А. Налбандян не имеет никакого отношения к этим вашим упадническим гусям-лебедям, – холодно поправил Алехина пенсионер. – Великий советский живописец Налбандян был академиком, писал портреты вождей, он лауреат и герой.
– Все равно гуси-лебеди, – не уступал Алехин. – Зря вы, Кузьма Егорыч, решили лететь самолетом.
– Это почему?
Алехин объяснил. У него как-то приятель полетел в Сочи. Тоже по бесплатной путевке. Торопился, Черное море хотел увидеть. А самолет есть самолет. Вынужденная посадка в Воронеже, а приятель-дурачок не застраховался. Рука сломана, нога сломана, зубов нет, все лечение за свой счет.
– А другие пассажиры? – невольно заинтересовался Евченко.
– Остальным что! – улыбнулся Алехин. – У них страховка.
И уставился на замочную скважину. Из нее вдруг
