Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
Алехин хорошо помнил уютную Верочкину квартиру.
Уют и порядок. Прежде всего, уют и порядок. Вязаный половичок в прихожей, там же дивная вешалка, украшенная оленьими рогами, большое зеркало в деревянной оправе, на лакированных полочках народные игрушки, прялочки, медведи. Кухню Алехин из прихожей не видел, но отчетливо донеслось оттуда фырканье недовольного холодильника. Он будто пытался о чем-то предупредить, но какая-то сила наваливалась на него, и было непонятно, что, собственно, происходит в кухне. Зато была видна часть комнаты. Богатая литовская стенка. Книги. Дорогой хрусталь. На полу ковер – бельгийский, серо-коричневый.
Милый, уютный мир, навсегда запавший в сердце Алехина.
Но сейчас зеркальные стекла литовской стенки были разнесены вдребезги, бельгийский ковер прожжен, тлел сразу в двух местах. В уютной прежде квартирке отчетливо пахло бедой, паленой шерстью, горелой резиной. На тлеющем ковре валялись детали разобранного письменного стола. Не разбитого, а именно разобранного. По болтику. По заклепочке. По гаечке. Немало терпения надо приложить, чтобы так разделаться с массивным столом надежной литовской работы. Оленьи рога на вешалке странно оплыли. Одиноко сияла на фоне сырой стены лампа нагло обнаженного торшера. Абажур был содран, как шкура, и заброшен на металлическую гардину. У окна – перевернутое кресло. И сами стены, обои в цветочек, были изъедены мелкими темными кавернами, будто кто-то в упор палил в них картечью из охотничьего ружья. И среди всего этого ужаса дивная Верочка стояла в углу дивана, в таком коротеньком и тонком халатике, что его можно было и не надевать. Увидев неожиданного спасителя, она отчаянно закричала:
– Он за мной гоняется!
– Кто? Кто? – Алехин лихорадочно крутил головой, пытаясь обнаружить среди этого ада разбушевавшихся пьяных сантехников.
– Да пуфик, пуфик!
Верочка спрыгнула с дивана – испуганная, длинноногая. Легкий халатик на ней разлетелся, обнажив загорелую кожу. Вскрикнув, она бросилась прямо к Алехину, но, зафиксировав ее прыжок, зеленый уютный пуфик, возбужденно топтавшийся возле дивана, весело, как собачонка, кинулся вслед за хозяйкой.
Алехин с трудом отбросил его ногой в сторону.
– Он сошел с ума! Он совсем сошел с ума! – кричала Верочка, тыкая тонким пальчиком в сбесившийся, приседающий перед ними пуфик. – Он преследует меня.
Похоже, что необъяснимое поведение пуфика пугало Верочку гораздо больше, чем все остальное.
– Что здесь творится?
– Я не знаю, – потрясенно ответила Верочка и крепко обвила шею Алехина тонкими руками. – Сперва сильно текло только на кухне, а теперь течет везде. Сантехники говорят, что не может быть такого, но ты же сам видишь.
Действительно, на изъеденных кавернами стенах, прямо по обоям в цветочек здесь и там темнели сырые потеки. Это было ужасно, это было необъяснимо, но Алехин сквозь ткань прозрачного халатика чувствовал такое горячее нежное тело, что уже не хотел, чтобы ужасные чудеса кончились.
– В кухне течет, – всхлипывая, прижималась к Алехину Верочка. – Соль поплыла, рис разбух. Я не успеваю вытирать пол и стены. У меня тряпок столько нет. А на стенке, – она ткнула пальчиком в сторону обезображенной литовской стенки, – камень подпрыгнул и лопнул. Я чуть с ума не сошла. Видишь, ковер прожжен. Сейчас такой ковер просто так не купишь. – И спросила с отчаянием: – Алехин! Зачем за мной пуфик гоняется?
«Может, это самец?» – мелькнуло в голове Алехина, но сама постановка вопроса явно была бессмысленной. Какой из пуфика самец? За Верочкой, например, мог гоняться пьяный сантехник, да и из него в такое время какой самец?
Но пуфик правда вел себя как живой. Он мотался под ногами, рвался к хозяйке, сбежавшей от него. Пару раз Алехин отпинывал его в сторону, потом, разозлившись, крепко заклинил между сырой стеной и диваном. В принципе, теперь можно было опустить Верочку на диван, но он не хотел этого. «Подожди, подожди, – пытался он понять, крепко прижимая к себе Верочку. – Почему ты говоришь, что пуфик бегал за тобой и справа и слева? Он же один. Он не может бегать одновременно и справа и слева. Почему ты говоришь, что он бегал строем? Как один-единственный пуфик может бегать строем?»
– Не знаю, – всхлипывала Верочка.
Разруха в квартире была, можно сказать, полная.
На кухне звонко, по-весеннему, звенела веселая капель, журчали быстрые ручейки. Пуфик страстно возился между сырой стеной и диваном – наверное, ревновал хозяйку. В стенах что-то подозрительно потрескивало. Вдруг громко пошли стоявшие до того настенные часы. При этом они как-то неприятно разухабисто сыграли известный вальс. А кусок камня, валявшийся на ковре, вдруг сам по себе распался на несколько угловатых частей. Под ним тут же затлел ковер, опять густо понесло паленым. И повис в растерянном пространстве долгий тоскливый звук.
Верочка наконец обрела способность смущаться.
Покраснев, вырвавшись из объятий, она поправила на себе халатик.
Нечего там было поправлять, но она халатик поправила. Лесная, нежная, зелеными большими глазами испуганно поглядывала на ревнивый пуфик. А из ванной тем временем донесся легкий хлопок.
– Ой!
Они осторожно приблизились к ванной.
В нос ударил смешанный запах нашатырного спирта, йода и валерианы.
На полу валялись самые разнокалиберные тюбики и пузырьки, небрежно вытряхнутые из домашней аптечки. Алехин готов был поклясться, что пузырьки, а также пластиковые тюбики не были ни разбиты, ни раздавлены, тем не менее их содержимое каким-то образом было выдавлено и бессердечно вылито на прежде белую раковину, на ванну, на стиральную машину. Чешский голубой унитаз, гордость Верочки, был особенно унижен: его покрывала какая-то гадость вроде гуталина. Даже негр не решится на такое сесть. А среди разгрома и ужаса висела на капроновой веревке чисто выстиранная ветровка Алехина. Оказывается, Верочка успела простирнуть ветровку.
Значит, думала о нем! Значит, вспоминала, надеялась увидеть!
Стараясь не выдать внезапной радости, Алехин сказал:
– Там документы у меня лежали…
– Ага, – всхлипнула Верочка, с ужасом рассматривая униженный унитаз. – Я их выложила. Они теперь там. – Она не стала пояснять где, но у него сердце сжалось от нежности. – Там в кармане еще что-то лежало. Тяжелое. Ты извини, Алехин, оно упало в унитаз. Я не успела схватить.
– Забудь, – строго сказал Алехин.
А сам подумал: рак Авва выберется и из канализации.
И еще подумал: «Дура Верочка. Не застраховать такое имущество!»
Они вернулись в разгромленную комнату. Вдруг вырвавшийся на свободу пуфик радостно бросился им под ноги, но Алехин безжалостным пинком снова загнал его в тесный промежуток между диваном и стеной. И пахну́ло на них застоявшимся табачным дымом. «Ой, Алехин, – снова прижалась Верочка, – ко мне иногда подружка приходит. Ну, выкурит сигаретку, я все проветриваю, а сейчас-то почему
