Кир Булычев - Вид на битву с высоты
Я быстро пронзил облака и оказался под другим небосводом, и что самое удивительное – я ждал неба голубого или по крайней мере ночного, в звездах, а увидел такое же серое небо и такие же бегущие сизые облака.
Впереди, в тумане, было видно закругление трибун гигантского стадиона, ближе висела правительственная трибуна. Это была далеко выдающаяся вперед веранда, способная разместить до сотни зрителей и накрытая сверху козырьком полотняной крыши.
Я взял курс на самый угол веранды. Даже если кто-то и стоит в центре ее, у меня больше шансов забраться туда незамеченным.
Некоторое время я висел на руках, разглядывая через барьер внутренность трибуны. Я был практически один. Лишь некто в униформе дремал на стуле у входа на веранду.
Я медленно и осторожно перебрался через перила балкона, поставил ноги внутрь и не спеша, но деловито направился к двери наружу, которую я высмотрел с самого начала.
В дверях я оглянулся.
Человек все так же сидел на табурете в том конце веранды. Ему до меня и дела не было.
На веранде стояло в ряд несколько кресел – не больше дюжины. Перед каждым был экран. Экран, пульт перед ним, стопки каких-то бумаг на столиках. Можно было представить, как сюда собираются астрономы или программисты, весело обмениваются приветствиями и начинают искать комету, зарегистрированную вчера в Лос-Аламосской обсерватории.
Все это – неправда. Это места Хозяев.
Я обратил внимание на то, что перед экранами в глубоких мисках кучками лежали мутные шарики – очевидно, локаторы – маленькие контролеры.
У меня был соблазн усесться за один из компьютеров и поглядеть, как выглядит сверху перекопанная земля маленькой войны. Но это было бы неоправданным риском. Ведь я – местный служитель, вряд ли мне положено трогать приборы.
Ладно, не будем слоном в посудной лавке, сказал я себе. Сейчас я впущу внутрь графа Шейна, мне нужен проводник по кругам ада.
Спускаясь по лестнице, я обратил внимание на то, что стены ее давно не крашены, кое-где облупились, ступеньки грязные, везде валяются бумажки и окурки. Уборкой заняться было некому.
Под краской – я постучал по стенке костяшками пальцев – был бетон. Вернее всего, они используют здесь для военных игр настоящий стадион. Пахло пылью. С каждым поворотом становилось темнее.
Мне повстречался человек в такой же, как у меня, каскетке, в скромной черной куртке и брюках.
Человек нес ящик с бутылками – кажется, пивными.
Он даже не посмотрел в мою сторону. Может, потому, что груз был тяжелым.
Здесь было мирно и тихо, как в ресторане задолго перед открытием. Никаких войн, грохота, стонов и лязга металла.
Где же прячутся хозяева этой войны в перерыве между сражениями? Похожи ли они на людей, а если похожи, то на каком языке разговаривают?
Для того чтобы посмотреть на мир, желательно погулять по улице, оставляя свои пыльные следы на дальних планетах.
Я медленно спустился по широкой лестнице к широким воротам входа.
Будем считать, что у меня в запасе минут десять, прежде чем Шейн начнет беспокоиться – мало ли что могло меня задержать? Первым ощущением было безлюдье.
Любой город, даже спящий, издает дыхание. Этот молчал.
В небе не было птиц, насекомых, воздушных шаров, парашютистов, самолетов, драконов – ничего, что бывает в небесах настоящих или сказочных.
Но это не был сказочный мир. От него исходила реальная злоба медленно ползущей гюрзы.
Через ворота стадиона я вышел на пустую, растрескавшуюся асфальтовую площадь. На деревянных столбах висела покосившаяся таблица розыгрыша Кубка СССР по футболу, где первое место занимала фанерная фигурка футболиста в красной футболке и синих трусах. Под ним была надпись: «ЦДКА. Москва». Вторую ступеньку на лестнице фанерных человечков занимал игрок из команды «Динамо» (Ленинград).
Значит, я был на Земле. На параллельной Земле, где время отстало от нашего?
В отдалении виднелись другие здания, но идти до них было далеко, да и не хотелось идти через такое обширное открытое пространство.
Я вернулся под крышу стадионных коридоров и пошел по закругляющемуся коридору. За дверями были слышны голоса.
Я отыскал голоса.
Они доносились из-за двери неразборчиво, словно во сне. Я приблизился к двери и постарался поймать смысл слов.
Но никак не мог врубиться в музыку фраз...
И тут сзади – ну как так можно попадаться? – раздался спокойный голос:
– Ты что тут делаешь, Гарик?
Наверное, я подпрыгнул или как-то иначе выразил страх, потому что Александра засмеялась. Искренне и без злобы.
На ней красовалась кожаная турецкая куртка, какие носят «челноки», и потертые джинсы. Была она хрупкая и похожа на мальчика. Став взрослыми, такие женщины любят рассказывать, что у них не было подруг и они всегда дрались с мальчишками. Это полуправда, да дело в том, что такие девочки рано развиваются сексуально и их безумно тянет к мальчишкам. Вот они и притворяются сорванцами. В самом деле им это не нужно, хотя порой переходит в привычку. И они до седых волос носят джинсы и короткую стрижку.
– Гарик, – сказала она, – тебе же надо быть там! – Она показала в сторону и вниз. Точно показала – там было поле боя.
– А мне захотелось поглядеть, как вы тут живете, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал естественно.
– Врешь, – сказала Александра. – Оттуда еще никто живым не уходил. Надо будет Рустему сказать.
– Не надо.
– Почему? Если появился какой-то путь снизу, за тобой черт знает кто может пробраться.
Она держала руки в карманах куртки. Но никакого пистолета или ножа там не было – вернее всего, жизнь наверху была куда более мирной, чем на поле боя.
– Я тоже не думал тебя встретить, – сказал я. – Видно, у тебя такая задача – спасать меня.
– Я не собираюсь тебя спасать, – сказала Александра. – Сейчас я позову людей.
– Успеешь. – Я старался загипнотизировать ее, но это было нелегко – к тому же она уже была уверена, что видит именно меня. Я плохой гипнотизер. У меня получается лишь с теми, кто не готов к встрече со мной.
– Я тебя не боюсь, – сказала Александра.
– Слава богу!
– Я с самого начала догадалась, что тебя подослали.
– Я так и не знаю, что все это значит. Расскажи мне.
– У тебя крыша поехала? Чтобы я тебе это рассказала? Да я и трех минут не проживу.
Голоса изнутри приблизились к двери. Те, кто был в комнате, намеревались выйти наружу.
– Беги, – прошептала Александра. – Беги, мать твою!
Я рванул по коридору и, когда увидел приоткрытую дверь, нырнул в нее и успел раньше, чем люди вышли из комнаты.
Мне слышно было, как кто-то спросил:
– Ты что не идешь? Там раскладывают.
– Надоело сидеть. – Это голос Александры.
– Скоро домой поедем.
– Скорей бы.
– Что-то ты не азартная. Обычно бабы азартнее мужиков.
– Я об этом не слыхала.
– А где пленные?
– К Ритке захотелось?
Я придвинулся ближе к двери.
– Тебя не касается.
– Слушай, ты не вешай мне лапшу на уши. «Мерседес» имеешь? Коттедж имеешь?
Она ни слова не сказала обо мне. Разумеется, я не преувеличивал своих мужских прелестей. Значит, у Александры здесь свои интересы. А может быть, ее собеседник не входит в круг доверенных лиц?
Лучше я все-таки выполню просьбу Шейна и проведу его. Без союзников как-то скучно.
Разговор в коридоре замолк – то ли Александра увела собеседника, то ли они зашли в одну из комнат.
Я приоткрыл дверь.
В коридоре пусто.
Я быстро пошел в сторону сорок шестой комнаты. Я старался не перейти на бег – спешить служащие могут, бегать им не положено.
Вот и сорок шестая комната.
Она оказалась двойной, с тамбуром. Правая дверь была заперта, левая поддалась мне.
Ручка у нее была выломана, будто кто-то забыл ключ и не дождался слесаря.
Внутри она была обыкновенной. Возможно, тут располагалась бухгалтерия или отдел кадров. Ведь каждый стадион – организация, которую надо кормить и содержать.
В комнате стояло два письменных стола – друг против друга. Только левый был тяжелым, из темного дерева, и на нем стоял чернильный прибор, увенчанный бронзовым медведем. На правом, ученическом, светлом, лежало толстое стекло, придавившее календарь за 1981 год и полароидную фотографию некрасивой женщины, держащей на коленях плохо различимого младенца.
Окно выходило на пустырь перед ареной, а вот где же выход во внутренний мир, я догадался не сразу. Я тупо переводил взгляд со стола на стол, оттуда на окно. А обыкновенный канцелярский шкаф избежал моего внимания. Хотя он был единственным местом, где можно было что-нибудь скрыть.
Когда же я наконец открыл дверцу, что оказалось нетрудно – она была заперта лишь на щеколду снаружи, – я сразу вспомнил, что граф мне о шкафе уже говорил.
Внутри шкафа было темно, задняя стенка была затянута занавеской до самого пола. Вернее, это была не занавеска, а большая грязная тряпка: задник из спектакля «Собор Парижской Богоматери». Сцена первая – квартал нищих.
