Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
– Какие кореша! Алкаши. Унизили, загнали в лужу. Сапогом пинали в лицо.
– Сапогом?
– Ага.
– А следы побоев?
– Что? – не понял Алехин.
– Следы побоев где?
– Ну, следы… Нет следов…
– Что-то ты мне сегодня не нравишься, Алехин. Жизнь – она, конечно, штука сложная. Я понимаю. По статистике, к примеру, есть города, в которых каждая вторая женщина изнасилована…
– То есть как это, каждая вторая? – опешил Алехин.
– А вот так.
– А если в таком городе живут три сестры?
– Считай, две уже изнасилованы. Или одна, если повезет, – твердо объяснил сержант Светлаев. – Зависит от последовательности. Нормально. Если одна за другой стояли, то одна или две обязательно изнасилованы.
– А что же милиция?
– У меня на участке тихо, – уклонился сержант от прямого ответа.
– Ну, не скажи. Меня вчера на твоем участке пинали сапогами в лицо.
– А ты, Алехин, разгласил тайну служебного телефона!
Позже, рассказывая про эту распрю, Алехин клялся, что ему совсем не хотелось ссориться, но вот будто тянули его за язык. И сержанта тоже.
Короче, разошлись недовольные.
17
Дома, вспомнив о металлическом раке, Алехин перерыл всю свою замоченную в баке одежду, но рака не нашел. Развесил простирнутое белье и ветровку в садике. Долго любовался на прибор крупного математика Н. Зеленая линия весело прыгала по экранчику, все время давая при приближении Алехина неожиданные всплески. Но может, так и должно быть. По какой-то непонятной ассоциации он вспомнил про газетную вырезку пенсионера Евченко. Его даже холодком обдало, когда он увидел название статьи, вырезанной пенсионером из «Литературной газеты»: «КОГДА ВЗОРВЕТСЯ ЧЕРНОЕ МОРЕ?»
Да это что же такое? Алехин собственным глазам не поверил.
«Судьба Черного моря, – прочел он, – судя по результатам последних научных экспедиций, оказалась на весах жесткой, даже, похоже, жестокой альтернативы: мы в любой момент можем стать свидетелями и участниками небывалой экологической катастрофы, число жертв которой никто не берется подсчитать».
Неужели даже крупный математик Н. не берется? – испугался Алехин.
«О крымских событиях конца 20-х годов (землетрясение силой 8–9 баллов), – прочел Алехин, – остались многочисленные свидетельства очевидцев, среди них, например, недавно рассекреченный рапорт начальнику Гидрографического управления Черноморского флота, составленный по данным военных постов наблюдения и связи на мысе Лукулл, Константиновского равелина (Севастополь) и Евпатории.
Из упомянутого рапорта следует, что в море землетрясение сопровождалось появлением яркого огня:
ВПНС Лукулла 0 ч. 42 мин. – столб пламени продолжительностью 5 с;
Евпатория 2 ч. 48 мин. – на море вспышки огня белого цвета;
Севастополь 3 ч. 31 мин. – по пеленгу 255 вспышка огня высотой 500 м, шириной 1,5 морской мили;
ВПНС Лукулла 3 ч. 41 мин. – по пеленгу 260 замечена огненная вспышка высотой около 500 м, шириной около 1 морской мили.
Что это было? Откуда поднялись над морем гигантские языки огня? Что могло гореть на открытом водном пространстве?»
Алехин стопроцентно разделял недоумение автора.
«Ответить на это тогда, более чем семьдесят лет назад, было, конечно, гораздо легче, но, увы, бесценные документальные свидетельства о необычайном явлении десятилетиями оставались неизвестными для науки. С соответствующими грифами они легли в архив ВМФ, хранящийся в Санкт-Петербурге».
Так что же было причиной возникновения огня на море?
К сегодняшнему дню, утверждал автор статьи, существует лишь одна, зато во многом согласующаяся с указанными данными версия: внезапное сильное подводное землетрясение спровоцировало выход из глубин моря к его поверхности, а затем самовозгорание огромных количеств горючего газа сероводорода. Не случайно в журналах наблюдений указано на «неожиданное вскипание спокойного моря», на «тяжелый запах тухлых яиц», на «бурый дым после огненных вспышек» и тому подобное. Гигантскими полукилометровыми факелами полыхал над открытым морем, скорее всего, именно сероводород.
Чувствуя странное стеснение в груди («Горит, Алехин, море… Горит…»), уставившись глазами на окна освещенной вечерним солнцем девятиэтажки, Алехин задумался. Из текста статьи следовало, что мертвые безжизненные пространства сероводорода заполняют все Черное море от глубин в 100–200 метров до самого дна с рекордной глубиной в 2245 метров. Другими словами, сероводородом заражено более девяти десятых всего объема прекрасного Черного моря, на котором Алехин так часто отдыхал. И количество ядовитого горючего газа со временем все более и более возрастает.
Да что же это такое? – испугался, прикинув масштаб явления, Алехин. Я, значит, расслабляюсь где-нибудь в Сочи или в Пицунде, а содержание ядовитого газа в море все растет?
В 1974 году, узнал Алехин, американские ученые (везде эти американцы!) вроде бы решили, что, к счастью, началось естественное затухание опасного процесса, однако вскоре их оптимизм (так им и надо!) начал затухать. Верхняя граница сероводородного слоя в Черном море вновь по каким-то неясным причинам начала подниматься, причем в ускоренном темпе. К концу 80-х (Алехин как раз в те годы бывал в Пицунде) скорость подъема верхней границы достигла двух метров в год. Аэробным, то есть живым, содержащим живительный кислород, слоем в Черном море остается сейчас только его поверхность. То есть на человечество надвигается невиданное экологическое бедствие. Не дай бог, ударит новое землетрясение – сразу вскипит спокойное до того море и с чудовищной силой взорвется над морскими просторами ужасный горючий газ.
«Горит, Алехин, море… Горит…»
Понятно, что после такой вспышки побережье вокруг Черного моря на многие тысячи километров будет сожжено и отравлено, а в воздух выбросит неисчислимое количество едкой серной кислоты. А кто может предсказать, в какую сторону по воле ветров отправятся кислотные тучи? Алехин живо представил: вот они с Верочкой гуляют по берегу прекрасного Черного моря, а издали неожиданно наползает черная кислотная туча. А у них с Верочкой нет даже зонтиков. Ведь одежда на Верочке расползется на клочки, пожалуй, ошеломленно, но живо представил Алехин.
И оборвал себя. Потому что подошел к тому месту в статье, которое совсем по-новому высветило его недавнюю беседу с паскудными корешами Заратустры Наманганова. Автор статьи как-то нехорошо, как-то очень даже нехорошо подчеркивал, что землетрясение это вовсе не единственная штука, которая способна сыграть роль адской запальной машинки. По Черному морю, намекал автор, плавают корабли самого различного назначения, на нем испытывают боевые торпеды, бомбы, мины. Опять же, туристы швыряют окурки за борт, тревожно подумал Алехин. Известно ведь, что, если есть возможность совершить какую-нибудь пакость, всегда найдется придурок, способный ее совершить.
Он почувствовал себя беззащитным.
Вот выйдут однажды они с Верочкой на катере в море, а вода под катером вдруг вспухнет, вскипит, гнусно дохнет на них тухлыми яйцами. Думай, Алехин, думай, зачем «Лоция Черного моря» персональному пенсионеру?
18
Набрал знакомый номер.
Обрадовался, услышав Верочкин голос.
– А у нас Зоя Федоровна видела летающую тарелку.
