Слепой стрелок - Екатерина Витальевна Белецкая
Единственной отдушиной в этой беспросветности была музыка. Правда, музыка тоже подчинялась строжайшим материнским правилам, но Варя очень быстро разобралась, что там, внутри музыки, даже она, никчемная, может найти свой уголок, и стала убегать в музыку, как в неведомые никому земли, чтобы никто не нашел; убегать — на свободу. Как-то ей удалось заработать не плеер, дешевенький, простенький, а потом — в качестве издевки парни из их двора подарили ей перемотанные изолентой наушники, но издевка не удалась, потому что наушники эти, ещё и с плеером, стали для Вари дорогой в неведомые края, где сама она была иная, и мир был иной, и были в этом мире…
— Я кукол делала, — она говорила тихо-тихо, еле слышно. Лампы на потолке начали загораться, и вскоре в кабине стало совсем светло. — Сперва надо добыть проволоку. Сложно её достать, но я нашла одно место, где её кто-то выкидывал, и несколько раз забирала оттуда кусочки подлиннее. Делала каркас. Потом на каркас наматывала нитки. Обязательно надо было брать рыжую нитку и чёрную. Обязательно. Это символ.
— Символ? — спросил Скрипач с интересом.
— Ну, конечно, — она улыбнулась. — Символ того, что должно быть — два. Я наматывала нитки, потом делала сердечко, и вшивала им… туда… — она прижала руку к груди. — Чтобы знали, что моё сердце вечно с вами. Но кукол нельзя было оставлять дома. И я к тому моменту знала, что вы не придете, поэтому…
Поэтому сперва Варя стала их прятать. Но только сперва.
— И где ты их прятала? — спросил Скрипач.
— Да где придется. Под деревьями, у дома, в кустах, в щелях между плитами на дороге. Потом… потом я поняла окончательно, что ко мне никто не придет. Что мои чувства мёртвые, и что я никогда не увижу, не встречусь, не узнаю. Что я не нужна. Почему-то. Тем, кого я видела во сне, я не нужна.
— Нам? — спросил Скрипач.
— Ну… — она замялась. — Да, наверное. Наверное, вам. Не нужна ведь?
Скрипач не ответил. Ит тоже промолчал. И она восприняла это молчание совершенно определенно — иначе и не могла воспринять, по всей видимости.
— Вот, — она покивала. — Конечно, я была не нужна. Я глупая, но не до такой же степени. И я стала хоронить.
Раз за разом, год за годом, гуляя с чужой, непослушной, и не очень умной собакой — она хоронила. Их, и себя. Свои надежды, свою любовь, всё то, тайное, невысказанное, скрытое — она относила в пойму, и закапывала, где получалось. Главное, чтобы никто не видел. Так и вышло. Никто и не увидел. Ни разу.
— Я была очень осторожной, — сказала она. — Всегда смотрела по сторонам. Мало ли кто что мог подумать. Мне не хотелось, чтобы они что-то подумали.
— Они? — спросил Скрипач.
— Люди, — Варвара поморщилась. — Я не хотела, чтобы что-то подумали люди. И чтобы они что-то увидели.
— А музыка? — спросил Ит.
— А, ну да. Я всегда хоронила их под музыку. Вот под эту самую. Не знаю, почему, но так было надо.
— Для чего? — Ит нахмурился.
— Я же говорю, не знаю, — она вдруг улыбнулась. — Как хорошо, что вы пришли. Очень устала быть одной в этом аду.
Лампы под потолком снова мигнули.
— Варвара, а ты открывала им уже эту дверь? — спросил Скрипач.
— Нет, я не открывала. Они сами… это очень больно, — она сгорбилась, и снова стала какая-то совсем маленькая, или это пространство кабины незаметно увеличилось чуть ли не вдвое. — Я помню, как они заходили. Почему-то всегда помню, как они заходили сюда. Они зайдут. Но не насовсем.
— Это как? — не понял Скрипач.
— Они заходят, стреляют в меня. А потом я снова сижу на полу, и снова играет моя музыка, — Варвара затравленно посмотрела на Скрипача. — Я не знаю, как это, почему это. Они не выпускают меня.
— Или ты не выпускаешь себя, — беззвучно произнес Ит, но Варвара его услышала.
— Нет, это не я, — возразила она, но возразила как-то неуверенно. — Это туман, наверное. На улице ведь туман, там, за дверью. Наверное, ни они, ни я не могут найти дорогу в тумане.
— Ты не будешь против, если мы зайдем к тебе ещё раз? — спросил Ит, вставая.
— Нет… не знаю… наверное, не буду, — ответила она шепотом. — Вы приходите, только потом. Они меня сейчас убьют, а вы потом приходите. Хорошо?
— Хорошо, — кивнул Ит.
* * *
— Сюр какой-то, — Берта зябко передернула плечами, словно ей внезапно стало холодно. Очень холодно. — Понятно, что нужно идти ещё, вы ведь ничего толком не выяснили. Слушайте, а тело на носилках?
— А что — тело? Лежит, — Скрипач вздохнул. — Ты нам предлагаешь его осмотреть, что ли?
— Рыжий, заканчивай ёрничать, — попросила Берта. — Вы проговорили с ней в общей сложности полтора часа, и не узнали толком ничего.
— А что именно мы должны у неё узнать? — спросил Ит. — Она говорит то, что знает. Подскажи вопросы, если ты понимаешь, про что её нужно спрашивать. Только предупреждаю сразу, слова «итерация» она знать не может, и никаких маркеров или наводок дать потому не сумеет, — предупредил он. — О чём с ней говорить?
— Молитва, — вдруг сказала доселе молчавшая Эри. — Бертик, она слово в слово повторила то, что я тебе сказала на бульваре, ты заметила?
— Заметила, — кивнула Берта. — Да, этот маркер, по всей видимости, действительно работает именно как молитва. Но странно другое. С какой радости ария из мюзикла здесь стала работать — вот так? Варвара вкладывает в неё какой-то особый смысл, получается?
— Видимо, да, — кивнул Ит. — А вы обе разве нет? Вы же её тоже слушаете, не первый день подряд, замечу. Почему?
— Ну, мы никакого особого смысла в неё вроде бы не вкладывали, — Берта задумалась. — Просто музыка понравилась, не более того.
— Да сейчас, — Эри невесело усмехнулась. — Мы с тобой эту вещь тоже восприняли, как молитву. И никак иначе. Кажется, Слепой Стрелок нас таким образом здесь зачем-то посчитал, если ты понимаешь, о чём я. Поэтому система и заработала.
— Он нас встроил в систему? — Берта опешила. — Нет, ну что ты. Это невозможно.
— Почему? — спросил Фэб.
— Да потому что мы обе, для начала, тут вообще пришельцы, по сути. Схема уже нарушена. Далее — мы никак, никоим образом не можем быть завязаны на ту потенциальную пару, которая теоретически могла оказаться здесь, но в результате погибла на Тингле. К тому же, если вы не забыли, эта пара вообще не должна была быть воссоздана, потому что являлась искаженной, следовательно, ни о какой инициации нас двоих, и ни о каком включении в процесс не может идти и речи, — твёрдо сказала Берта. — Стрелок создает свою картину только из местных элементов.
— Или нет, — заметила Эри.
— Ты можешь доказать обратное? — прищурилась Берта.
— А ты можешь доказать то, что сказала только что? — точно так же прищурилась Эри.
— А вот и не подеретесь, — радостно произнес Лин.
— Может, и подерутся, но позже, — заметил Скрипач. — Слушайте, девочки, давайте признаем очевидное — это всё пока что недоказуемо. Но лично у меня большие сомнения в том, что вы можете стать частью местной системы. Хотя бы потому что вы обе уже инициированы двумя другими системами. Разве что вы её обманули, но не более того.
— Вот! — торжествующе подняла палец Берта. — Логично и правильно. Давайте не будем торопиться с выводами, пожалуйста.
— Хорошо, — кивнул Ит. — Давайте не будем. И давайте вы подкинете нам идеи про вопросы. Потому что мы не можем сообразить, что и как у неё спрашивать. Вы сами уже посмотрели, как она отвечает, и что там внутри происходит, поэтому…
— Там происходит один и тот же момент, в котором она застряла, — заметила Эри. — По крайней мере, мы видим это именно таким образом. Поэтому спрашивать, думаю, будет правильно именно о моменте.
— Нет, не так, — покачала головой Берта. Она уже утратила напускную веселость, и стала серьезной. — Вы не заметили разве? Она очень хочет из этого момента выйти. И, с высокой долей вероятности, её выход и будет для нас правильным ответом.
— Хм… — Скрипач задумчиво посмотрел на жену. — То есть она должна построить итерацию… оттуда? Я не очень понял, — признался он.
— Пока что неясно, — Берта задумалась. — Равно как
