Арина Великая - Владимир Александрович Бердников
Арина почувствовала, что зацепила за что-то очень важное.
– Почему мы совсем не скорбим, когда наш солдат, убивает на территории противника людей, защищающих свои дома и своих домочадцев? Я невольно ставлю себя на место тех «чужаков», и мне становится не по себе. Но тут включаются в дело облечённые властью авторитеты. Во-первых, говорят они, разоряя вражескую страну и уничтожая её население, наш солдат обеспечивает безопасность и процветание нашего (то есть моего) отечества. А во-вторых, мне подкидывают мыслишку о биологической или культурной недоразвитости противника. Негодность обоих аргументов очевидна, но приходится признать, что наша несокрушимая убеждённость в праве убивать так называемых ВРАГОВ является одним из столпов нашего общественного сознания. А как быть с ныне общепринятым представлением об огромной ценности любой человеческой жизни? И разве враг не человек?
И вдруг Арина вспомнила, как в детстве сам собой разрешился, казалось бы, неразрешимый вопрос: «Как можно с удовольствием есть котлеты, сделанные из мяса таких милых, добрых и беззащитных телят и поросят?» Ответ был прост: «Мы вынуждены губить братьев наших меньших, ибо того требует наш инстинкт, наша природа, созданная бесчувственной эволюцией».
Этот мимолётный экскурс в детство что-то изменил в сознании Арины. Ей вдруг показалось, что она близка к разрешению поразившего её парадокса.
– Да, конечно, – прошептала Арина, глядя на тёмную воду какого-то узенького канала, – сама категоричность нашей убеждённости в праве на убийство неких «врагов» указывает на то, что в основе этого странного представления лежит врождённый инстинкт… инстинкт войны. Что делать? Мы продукт бесконечной и не знающей сострадания борьбы наших звероподобных предков за элементарное выживание. Стало быть, мне нужно не возмущаться, а смириться с реальной природой живых существ, к которым меня угораздило принадлежать.
Вот так, любуясь красотами города, возведённого на зыбком болотистом грунте, Арина подводила идейный грунт под план своей собственной жизни. И этот план уже смутно витал в её мыслях.
23
Их свадебное путешествие подходило к концу. Утром накануне возвращения на родину Арина проснулась чуть свет, обвела блуждающим взором роскошный интерьер в стиле раннего барокко и задумалась: будущее пугало своею неопределённостью. Кто на самом деле Григорий? Что она знает о нём? Лежащий рядом Никифоров, будто ощутив взгляд жены, открыл глаза:
– Господи, как же ты прекрасна! – еле слышно проговорил он. – И давно не спишь? – заметив странную серьёзность Арины, добавил: – Что случилось, Козочка?
– Милый мой дружочек Гришенька, нет ли у тебя каких-нибудь секретов, которые мне было бы неприятно открыть в ближайшем будущем? Этот вопрос, вообще-то, принято задавать перед регистрацией брака, но почему бы нам не исправить это упущение прямо сейчас?
Никифоров вздрогнул. Он не был подготовлен к такому прямому вопросу. Ему не хотелось открывать молоденькой девчонке все свои тайны. Но она была его женой, и он был в неё влюблён.
– Ты права, Козочка. Конечно, мы должны обменяться своими секретами, чтобы начать нашу совместную жизнь, та скать, с чистого листа. Но чтобы дойти до должного уровня откровения мне совершенно необходимо принять на грудь.
– Говорят, с утра не пьют, – усмехнулась Арина, – впрочем, у нас медовый месяц, и мы можем творить всё, что взбредёт в наши буйные головы.
Она встала, обнажённая и прекрасная, налила в бокалы из венецианского стекла французский коньяк, вернулась в постель и, облокотившись на высокое изголовье, украшенное вычурной резьбой позднего ренессанса, ласково проговорила: «За новую жизнь, мой премилый голубчик Гришенька!»
Арина немного отпила от своего бокала, обвела глазами окружающее великолепие и лежащего рядом преданного ей олигарха и снова почувствовала свою невидимую связь с великой российской императрицей.
Никифоров осушил бокал одним махом, потом резво вскочил, налил себе ещё коньяку и, не чокаясь, выпил. Вернувшись в постель, обнял супругу и наконец дождался волны опьянения.
– Ариночка! Козочка моя! Прости меня! Стыдно признаться, но я скрыл от тебя один очень важный факт… Мне ужасно тяжело об этом говорить, но, что поделаешь, ты должна это знать: я, видишь ли, э-э-э… типа бесплоден. Осложнение после перенесённой в детстве свинки, – он замолчал в ожидании бурной реакции жены.
– Бедный ты мой! – волна сострадания захлестнула Арину. – Но мы что-нибудь придумаем. У меня, к счастью, материнский инстинкт выражен несильно … по крайней мере, пока.
– В этом моём проклятии и причина, почему я не женился раньше. Те женщины, с которыми я имел дело до тебя, были обычными красивыми клушами, зацикленными на детях и семье. Но когда я увидел тебя и услышал твои речи, я понял, что наконец-то встретил ту единственную, ту прямую и не зашоренную, которую так долго и безнадёжно искал, и которая сможет принять меня таким, какой я есть, и простить мой ужасный дефект.
Никифоров налил себе ещё коньяку и, чокнувшись с бокалом Арины, выпил.
– Теперь твоя очередь колоться, – вытерев влажный лоб, произнёс он, будучи уверен, что у молодой женщины с такими честными и любящими глазами, нет и не может быть от него секретов.
– А ведь я, Гриша, тоже неполноценная. Во-первых, мои родители – люди, мне не родные, они удочерили меня, когда мне было меньше года. А, во-вторых,
